— Мне кажется, я слышала, как кто-то передёрнул ружейный затвор.

Обе женщины разговаривали друг с другом, растягивая гласные и глотая при этом часть согласных. Так в ту пору говорили почти все техасцы. Матильда всегда следила за тем, чтобы её собственные дети изъяснялись именно так, поскольку считала, что так подобает говорить «настоящему белому человеку». Вот и сейчас она произнесла название марки ружья как «Ша-ап’н Хэ-энкинс».

Рейчел несколько мгновений стояла молча перед матерью, а затем выпалила:

— Там происходит что-то зловещее! По ту сторону гряды холмов.

Мать удивлённо уставилась на неё.

— Какой-то отвратительный старик с длинными седыми космами приехал сюда на жуткой старой кляче и в упор рассматривал нас.

Рейчел сбивчиво добавила, как она вдруг заметила его, каких трудов ей стоило разглядеть его и понять, что, собственно, происходит там, за грядой холмов... впрочем, на самом деле она увидела не так много, поэтому она не могла ещё что-то добавить к своему рассказу.

— Бедный старик, — протянула мать.

— Что?! — вырвалось у Рейчел. Судя по всему, ей так и не удалось донести до матери весь тот безмерный страх, который она вдруг испытала при появлении незнакомца.

— Без всякого сомнения, это просто какой-то старый охотник. И он, очевидно, так долго охотился один в глуши, что совсем отвык от людского общества и ему стало неловко постучаться и зайти к нам. Какой стыд! Если бы он знал, что мы с удовольствием накормили его, стоило бы ему только обратиться к нам.

— Ну да, и тогда бы весь наш дом пропитался бы его отвратительным запахом, — резко бросила Рейчел Закари. — И наполнился бы блохами. Готова поспорить, что все знакомые этого старика — это толстые грязные индианки, ни одна из которых никогда в жизни не держала в руках мыла!

— Рейчел! Ты не должна быть такой недоброй!

Рейчел пристально посмотрела на мать и медленно проронила:

— В любом случае, я уверена, что этот человек хочет причинить нам зло.

Девушка сама поразилась той боли, которая прозвучала в её голосе.

— Это просто обычная сезонная лихорадка тех, кому приходится проводить всю зиму в доме взаперти, — покачала головой старая женщина.

Рейчел нахмурилась. Она прекрасно понимала, что имела в виду мать. Действительно, очень часто у тех женщин, которым приходилось провести целую зиму в одиноком домишке, затерянном на бескрайних просторах прерии, занимаясь одними и теми же рутинными обязанностями и не общаясь ни с кем, кроме весьма ограниченного круга самых близких, к весне по-настоящему разыгрывалось воображение, и им тогда начинали мерещиться всякие кошмары. Самые невинные вещи вдруг представлялись им страшными и угрожающими. И им меньше всего хотелось слышать, что все их страхи — лишь воображаемые, потому что сами они по-настоящему верили в это.

Матильда Закари с любовью посмотрела на дочь:

— Рейчел, я думаю, что это время перед самым окончанием зимы и наступлением весны, которая, как обычно, всякий раз запаздывает — самое отвратительное во всём году.

Матильда зачерпнула ковшик воды из бочки и умылась. Затем она тщательно вымыла сам ковшик и, натерев его до блеска куском мешковины, повесила на крюк. После этого она подошла к очагу и водрузила на него целый чайник воды. Матильда хотела, чтобы к приезду её сыновей у них было вдоволь тёплой воды, чтобы помыться и освежиться после долгой тяжёлой дороги.

Рейчел продолжала дуться. «Мне надо лишь дождаться приезда братьев, — решила она про себя. — Уж они-то меня поддержат».

Братья Рейчел Закари приехали довольно поздно, и ещё долго не входили после этого в дом — им надо было задать корм лошадям. Пока братья кормили лошадей, Матильда и Рейчел суетились вокруг очага, готовя им ужин, и не зная при этом, когда же ребята смогут наконец войти в дом, чтобы поесть.

Матильда зажгла свечки, и их свет отбросил желтоватый отблеск на её седые волосы. Волосы Матильды Закари стали седыми очень давно, ещё двадцать лет назад, когда ей самой исполнилось лишь тридцать. И никто уже не помнил, какого цветы были её волосы до этого. Зато все помнили, что ещё недавно она была очень бодрой и живой, лёгкой на подъём, а её проворные руки могли переделать уйму работы. С тех пор она сильно изменилась, но никто не мог сказать, когда именно это произошло, потому что изменения, которые происходят с возрастом, обычно наступают неслышно и невидимо.

После того как мать зажгла в доме свечи, темнота за окном, казалось, сгустилась ещё больше. Рейчел закрыла ставни. Их всегда закрывали, когда все собирались в доме вечером и зажигали свет. Оставалось прикрыть ещё обзорное отверстие в стене, выходившее на северную сторону. Рейчел вскарабкалась на сундук, чтобы прикрыть его деревянной задвижкой, и ощутила, как всю её с ног до головы пронизала нервная дрожь. В отверстие она увидела знакомое лицо страшного старика, который стоял теперь совсем близко и почти в упор глядел на неё.

— Где, чёрт побери, Кэш и Энди? — не выдержав, закричала она. — Чего они там копаются?

Но когда братья Рейчел наконец ввалились в дом, сбивчивый рассказ Рейчел не впечатлил их точно так же, как совсем недавно он не впечатлил её мать. Рейчел старалась рассказывать о страшном незнакомце как можно более красочно, но Кассиус громко плескался, умываясь, и, казалось, не слышал ничего на свете, а Энди пытался выправить молотком погнувшуюся шпору и тоже с головой ушёл в это занятие.

— Проклятье, чего они добавили в это мыло? — отфыркиваясь, спросил Кассиус. — Оно дерёт кожу, как сумасшедшее.

— Это то же самое мыло, каким ты мылся в прошлый раз, — покачала головой Матильда. — Просто ты поцарапал себе все руки. Эти рукавицы из оленьей шкуры ничуть не помогают — после них остаются десятки порезов и ссадин. Тебе надо было надеть настоящие хорошие перчатки, как я тебе и предлагала.

— Кэш! — воскликнула Рейчел. — Ты расслышал хоть слово из того, что я только что сказала?

— Ну конечно. Похоже, этому старику нужны наши лошадки. Энди, тебе надо будет потом выйти из дома и поставить жерди вокруг загона. Если он уведёт наших лошадей, мы тогда хотя бы будем знать, в каком направлении их искать, когда наступит утро.

Небрежный ответ Кассиуса покоробил Рейчел. Она была была готова убить его.

Кассиусу Закари, которого в семье обычно звали просто «Кэш», недавно исполнился двадцать один год. Он был высокий и всё ещё по-юношески гибкий, с тёмными волосами и усами, которые начали заметно густеть над его верхней губой. Он многое знал и умел. Бен частенько говорил, что у Кассиуса — самые лучшие мозги во всей их семье, и очень часто так оно и бывало. Особенно легко Кассиусу давались языки. Многие из тех, кто жили в этих местах, могли изъясняться по-испански и владели азами языка команчей, но Кассиус, в дополнение к этому, легко и быстро освоил язык индейцев из племени кайова, который насчитывал ни много ни мало 74 гласных, в котором было полным-полно шипящих и носовых звуков и на котором приходилось скорее не говорить, а петь, чтобы тебя поняли. Нет, его старший брат Бен тоже мог изъясняться на языке кайова, но он овладел этим умением лишь после нескольких месяцев напряжённых мучительных занятий в отличие от Кассиуса, который фактически выучил язык кайова на слух. Он просто слушал, как говорят кайова, — и вскоре стал говорить сам. Всё это пришло к нему естественно, точно само собой.

По словам матери, Кассиус научился читать ещё в трёхлетием возрасте. «Но с тех пор он больше не прочитал ни одной книги», — порой едко добавлял Бен.

Но самое большое разочарование Рейчел пришлось пережить даже не от него, а от Энди. Энди ещё не исполнилось шестнадцати, но он был высоким и очень крепким на вид, и его всегда считали старше, чем он был на самом деле. Когда и Энди, и Рейчел были маленькими, они всегда держались вместе и были очень дружны. Вдвоём они противостояли миру взрослых, который был порой так несправедлив по отношению к ним. Рейчел очень много занималась воспитанием Энди, она порой была ему как мать, и привыкла считать его чем-то вроде своего собственного ребёнка. Но потом он вдруг стал очень быстро расти и постепенно отдаляться от неё. Он мог объезжать диких лошадей, на которых сама она не могла ездить, он мог путешествовать там, где она бы никогда не осмелилась появиться одна, и постепенно всё больше погружался в мир взрослых мужчин, куда ей не было доступа. И теперь, с серьёзным видом выслушав её, Энди произнёс совершеннейшую глупость, от которой внутри у Рейчел всё перевернулось: