Историки всех стран-участниц много пишут о героизме, и его в Крыму действительно было с лихвой. Когда солдатам требуется проявлять героизм, это верный признак того, что ими скверно командуют. Некомпетентность начальства приходится компенсировать жертвенностью подчиненных. У хорошего полководца всё работает, как часы, потери минимальны, неожиданностей и критических ситуаций не возникает. Севастопольская же сага была сплошной критической ситуацией – для всех.
Затопление флота. И.А. Владимиров
Русским приходилось полагаться на героизм и самоотверженность еще больше, чем союзникам, потому что к бездарности командования присовокуплялась плохая организация снабжения, очень архаичная и подточенная коррупцией.
Безусловным подвигом, например, была скорость, с которой слабый севастопольский гарнизон с помощью мирных жителей возвел по всему внешнему сухопутному периметру земляные укрепления для защиты брошенного армией города.
Корабли Черноморского флота пришлось затопить еще и потому, что пушки и экипажи понадобились для обороны с суши. В роковые дни конца сентября – начала октября 1854 года Севастополь спасло то, что распоряжался здесь не Меншиков, а флотский начальник вице-адмирал Владимир Корнилов, деятельный и для очень пожилой николаевской военной элиты довольно молодой. «Должно быть, Бог не оставил еще России; конечно, если бы неприятель прямо после Альминской битвы пошел на Севастополь, то легко овладел бы им», – записал Корнилов в своем дневнике и не упустил предоставленного судьбой шанса.
План союзников заключался в том, чтобы не штурмовать город, ввязываясь в уличные бои, а принудить его к сдаче мощной бомбардировкой. К 5 октября французы и англичане наконец закончили подготовку и открыли огонь с суши и моря, выпустив за шесть часов 50 тысяч снарядов. Русские ответили 20 тысячами выстрелов. Подобной артиллерийской дуэли в мировой военной истории еще не бывало. Поскольку силы были неравны, выстояла русская оборона исключительно за счет героизма. Геройски погиб и Корнилов, который, будучи вынужден подавать защитникам пример храбрости, появлялся в самых опасных местах и в конце концов был смертельно ранен французским ядром.
За ночь убитых и раненых унесли, разбитые пушки заменили, земляные укрепления восстановили. Наутро союзники поняли, что осада быстро не закончится.
И вскоре героизм пришлось проявлять уже им.
Через неделю, получив подкрепления, русская армия попыталась деблокировать Севастополь, нанеся удар по Балаклаве. Добиться желаемого результата не удалось, не хватило сил, но из-за плохого управления британская армия вписала в свою историю два подвига, которыми гордится до сих пор.
Сначала в английской позиции по оплошности образовалась прореха, через которую русская кавалерия могла прорваться к Балаклаве. На пути казачьей лавы оказался шотландский пехотный полк. Чтобы закрыть брешь, ему пришлось вытянуться в две шеренги. Полковник сказал: умрите на месте, но не отступайте. Бравые солдаты повиновались. Спасли их только нарезные винтовки, позволившие вести огонь еще издали. После трех залпов казачья атака захлебнулась. Выражение «тонкая красная линия» с легкой руки корреспондента «Таймс», прославившего этот малозначительный эпизод, в английском языке стало нарицательным. Оно означает держаться до последнего при неблагоприятных обстоятельствах.
Не менее знаменит катастрофический бросок легкоконной бригады, которая из-за путаницы в приказах, вопреки всем законам тактики, понеслась по открытому пространству штурмовать русскую батарею и была изрешечена картечью. В одном из самых известных произведений всей английской поэзии Альфред Теннисон прославил нерассуждающую готовность настоящих героев выполнять даже идиотские приказы начальства:
Не им рассуждать почему,
Их дело – погибнуть в дыму.
Шестьсот поскакали вперед,
В долине их Смерть заберет.
Союзники стали готовиться к генеральному штурму, но этот план нарушила новая попытка Меншикова сорвать блокаду, предпринятая одиннадцать дней спустя у Инкерманских высот. Русские потерпели тактическое поражение и понесли тяжелый урон (выбыло 12 тысяч солдат), но в стратегическом отношении бой получился скорее успешным: штурм не состоялся. Из-за этого осаждающим пришлось зимовать на позициях – в палатках и бараках. Болезни и скверные санитарные условия унесли больше жизней, чем русские пули и ядра. Более опытные французы пострадали меньше, но британцы и в особенности турки умирали тысячами. (Подсчитано, что у англичан три четверти безвозвратных потерь произошло из-за болезней.) К тому же в середине ноября на союзный флот обрушилась страшная буря, утопив полсотни кораблей и повредив большинство остальных.
«Тонкая красная линия». Роберт Гибб
И тем не менее союзная армия снабжалась и содержалась намного лучше русской, притом что город не был отрезан от тыла. Противник обложил только южную часть города, а с севера Севастополь прикрывала армия, и дорога до Симферополя оставалась свободной.
Но обозы и подкрепления еле тащились, сначала увязая в осенней грязи, потом утопая в снегах. В это время союзники постепенно обустраивались. Суда бесперебойно доставляли им все необходимое, железная дорога подвозила на позиции новые пушки и снаряды. Редактор вполне благонамеренного журнала «Москвитянин» Михаил Погодин в это время писал: «Мы не воображали, чтобы в Крым могло когда-нибудь попасть иностранное войско, которое всегда-де можем закидать шапками… а там явилось сто тысяч, которых мы не можем выжить… Кто мог прежде поверить, чтоб легче было подвозить в Крым запасы из Лондона, чем нам из-под бока, или чтоб можно было строить в Париже казармы для Балаклавского лагеря? [имелись в виду разборные бараки – еще одна новинка той войны]».
Черноморский театр военных действий в войне 1853–1856 гг. М. Романова
В результате, несмотря на все лишения, к весне осаждающая армия не ослабела, а существенно усилилась – и численно, и технически. К маю 1855 года у союзников в Крыму было уже 200 тысяч солдат и более пятисот осадных орудий.
В конце марта Севастополь был подвергнут второй массированной бомбардировке. На сей раз она продолжалась больше десяти дней и сопровождалась вылазками пехоты. На город обрушилось 165 тысяч снарядов. Но разрушения были недостаточными, а сопротивление не ослабевало, и на генеральный штурм союзники опять не решились.
Третья бомбардировка 22–24 мая получилась более успешной, и осаждающие подобрались совсем близко к Малахову кургану, главному опорному пункту обороны. Теперь они наконец отважились на приступ. Наполеон III торопил своих генералов, чтобы битва состоялась именно 6 июня (по западному стилю), в сороковую годовщину Ватерлоо. Если бы тогдашние противники в такой день победили общего врага, это выглядело бы прекрасным символом для всей Европы. Как обычно бывает на войне, когда политические соображения превалируют над тактическими, расплачиваться за юбилей пришлось солдатам. Штурмовать еще не сломленный гарнизон было рано. За свою поспешность союзники очень дорого заплатили, потеряв десять тысяч человек. Это было крупное поражение, которое надолго отбило у них охоту к подобным предприятиям.
Они поменяли стратегию, истощая защитников каждодневной канонадой. Преимущество в артиллерии и особенно в боеприпасах гарантировало, что потери севастопольцев будут в несколько раз выше. Так и происходило.
