По своим личным качествам он, как и Бенкендорф с Орловым, вовсе не был монстром. Напротив, помогал беднякам и сиротам, всегда держал данное слово, не проявлял чрезмерной суровости. Хоть и пользовался услугами доносчиков, но презирал их, приказывал платить им стандартное вознаграждение в размере тридцати рублей – в память о тридцати сребрениках. «Леонтий Васильевич – лицо оригинальное, он, наверное, умнее всего Третьего и всех отделений собственной канцелярии, – пишет Герцен. – Исхудалое лицо его, усталый взгляд, особенно рытвины на щеках и на лбу явно свидетельствовали, что много страстей боролось в этой груди, прежде чем голубой мундир победил или, вернее, накрыл всё, что там было».

Дубельт, а не Бенкендорф и тем более не Орлов – в общем-то дилетанты по части политического сыска – превратил Жандармский корпус в хорошо организованную, эффективную структуру, державшую всю большую страну под бдительным надзором. Леонтий Васильевич обезвреживал не внутренних врагов (их, собственно, и не было), а потенциально опасные идеи. Как человек дальновидный, особенную угрозу для власти он усматривал в литературе и с особенной зоркостью приглядывал за писателями. Репрессии против литераторов, от действительно вольнодумного Чаадаева до безобидных Аксакова с Тургеневым, обычно инициировались Дубельтом и носили скорее профилактический характер: чтобы пишущая братия не зарывалась. Единственное громкое политическое дело с тяжелыми приговорами, процесс петрашевцев, было затеяно без участия и даже против воли Дубельта. Он-то понимал, что приговаривать читателей литературной переписки к расстрелу и каторге – глупость и чрезмерность. Как мог, генерал пытался смягчить их участь. Осужденный на казнь Достоевский впоследствии говорил: «Уверяю, что Леонтий Васильевич был преприятный человек».

Преприятный человек, занимающийся пренеприятными делами, – это образ, придуманный не Феликсом Дзержинским; впервые эту маску опробовал Леонтий Дубельт.

Николай Первый невысоко ценил личные качества Аракчеева, но сам тип усердного служаки, готового без рассуждений выполнить высочайшую волю, в чем бы она ни состояла, был царю очень мил. Поэтому, отставив александровского фаворита, новый монарх приблизил его главного помощника.

Петр Андреевич Клейнмихель (1793–1869) был сначала адъютантом Аракчеева, потом начальником штаба военных поселений. С 1826 года он состоял на должности дежурного генерала Главного штаба и выполнял самые ответственные поручения его величества, демонстрируя удивительную разносторонность. Николай считал Клейнмихеля незаменимым, даже распорядился в его честь высечь золотую медаль с девизом «Усердие все превозмогает».

Кудесника Клейнмихеля кидали всюду, где требовалось авральным порядком решить некие сложные или небывалые прежде задачи. Он то занимался реформой вооруженных сил, то в кратчайшие сроки ремонтировал после пожара Зимний дворец, то руководил строительством железной дороги между столицами. В различное время Петр Андреевич побывал военным министром, строителем храмов, мостов и всевозможных казенных построек, министром (главноуправляющим) путей сообщений и публичных зданий, но сфера его влияния была много шире. «…Значение Клейнмихеля чрезвычайно вырастает и выходит далеко за пределы сферы его непосредственного управления, покрывая собой тот развал, к какому приходит теперь вся николаевская система», – пишет М. Полиевктов. Граф Петр Андреевич не только «покрывал развал системы», но в значительной степени сам ему и способствовал. В отличие от Аракчеева он не был «предан без лести», а наоборот слыл искуснейшим царедворцем. Ходили упорные слухи, что некоторые из его восьми детей на самом деле рождены фрейлиной Нелидовой от государя, а граф прикрывает августейшие развлечения. Правда это или нет, неизвестно, но уже то, что общество охотно верило в подобную вероятность, красноречиво свидетельствует о репутации Клейнмихеля.

Особенное доверие царя Петр Андреевич беззастенчиво использовал в интересах личного обогащения, Он был виртуозом всяческой показухи, отлично зная пристрастия и слабости Николая, которому всегда был нужен быстрый и наглядный результат. Это предоставляло Клейнмихелю широкие возможности по части разнообразных гешефтов с заказами и поставками. Впрочем император, вообще придерживавшийся невысокого мнения о человеческой природе, иллюзий по поводу честности своего помощника не испытывал. Однажды на вопрос об истинной стоимости Николаевской железной дороги государь ответил: «Об этом знают только двое: Бог да Клейнмихель».

Петр Клейнмихель. Франц Крюгер

Пускай воруют, лишь бы дело делали да не зарывались – вот главный «кадровый» принцип Николая Первого. Известно, что как-то раз он сказал наследнику: «Мне кажется, что во всей России не воруем только ты да я».

Но касательно любимого соратника царь заблуждался: тот не только «зарывался», но и «дело делал» весьма неважно. В записках будущего деятеля великих реформ князя Дмитрия Оболенского за 1855 год про Клейнмихеля сказано: «Не имея никакого образования, он даже не имел от природы никаких административных способностей и запутал дела не только казенные, но и свои собственные. Злоупотребления и воровство в его управление достигли колоссальных размеров. Не могу себе представить, как он сдаст дела своему преемнику».

А сдавать дела Клейнмихелю пришлось сразу же после смерти августейшего покровителя, одним из первых. Тот же мемуарист сообщает, что по этому поводу в департаментах и среди подрядчиков воцарился «невыразимый восторг». «Купец Кокорев пишет мне из деревни: «Целую неделю ходят слухи о прогнании Клейнмихеля, но все еще слухи пока. Не смею радоваться, пока не прочту в приказах, а по прочтении – даю обеды на бедных в течение месяца за здоровье царя».

Еще одним символом эпохи, в которую наибольшего успеха добивались люди гибкие, готовые меняться в зависимости от дующих наверху ветров, был Александр Иванович Чернышев (1786–1857).

В ранней молодости он блестяще проявил себя на должности военно-дипломатического представителя Александра I при Наполеоне – в годы, когда Франция и Россия, являясь формальными союзниками, готовились к решительному столкновению. Чернышев отлично шпионствовал и добывал секретные сведения. Затем, во время войны, он был одним из самых молодых генералов русской армии и опять оказался на высоте положения.

Когда, с восшествием на престол Николая, стали востребованы иные таланты, Александр Иванович и тут не ударил лицом в грязь. Включенный в состав Следственной комиссии по декабристскому делу, он проявил такое рвение при допросах, что государь счел его человеком весьма полезным.

О моральных качествах А.И. Чернышева можно судить по тому, что во время следствия он всячески пытался погубить своего богатого родственника Захара Чернышева, чтобы завладеть огромным состоянием, – и все это видели. Лев Толстой в повести «Хаджи-Мурат» пишет, что царь Александра Чернышева «только терпел, считая незаменимым человеком», но «зная его старания погубить в процессе декабристов Захара Чернышева и попытку завладеть его состоянием, считал большим подлецом».

Александр Чернышев. Франц Крюгер

Как мы уже знаем, в николаевской «кадровой политике» это качество особенным минусом не считалось. Зато по высоко ценимым параметрам исполнительности и усердия Александр Иванович не уступал Клейнмихелю.

За следствие над декабристами Чернышев был пожалован графом, а затем стал и светлейшим князем. В 1848 году он занял самый высокий пост в чиновничьей иерархии – председателя Государственного совета.

Но важнее, что в течение четверти века (до 1852 года) Чернышев руководил военным министерством. На этой должности он тоже делал лишь то, что угодно государю. А поскольку Николай придерживался старинных суворовских верований в лихие атаки сомкнутым строем, соответствующим образом дрессировал армию и министр. Солдаты прекрасно маршировали и кололи чучела штыком-молодцом, но не были обучены тактике рассыпного боя и плохо стреляли, да и ружья у них (поскольку все равно пуля-дура) были образца 1808 года.