Умрём в один день…

— Сойдите с эшафота, Йорген! — с досадой бросил Кальт. — Не видите — здесь уже занято. Впечатлительный техник! Я снял терминальную синхронизацию. Твою тоже, Франц. Станцуете, как придётся. Стукаясь деревянными лбами всем на потеху.

Он совершенно овладел собой и с недовольством рассматривал наручники, мешающие принять удобную позу.

— Щедрый подарок, — оценил Райс. — Значит, ваши мастера свободны?

— Освободятся, когда доиграем зингшпиль. Не раньше.

— Неужто вы стали сентиментальны, Айзек?

— В первую очередь, я практичен. Ценю свой труд и не трачу материал впустую. Слышали свист, мой лидер? Это опять был намёк, глянь-ка — шалунишка полетел обратно! Пора заканчивать, я устал! Надеюсь, мне дадут выбрать способ?.. По крайней мере, уж это-то я заслужил.

Он и впрямь выглядел почти прозрачным от утомления. Бессонные ночи по очереди расписались на его лице, добавив теней и впадин, притушив огонь, нет-нет да прорывающийся сквозь подтаявший ледяной панцирь. Сейчас он казался уязвимее конвоиров, и тем приходилось быть начеку, чтобы при необходимости успеть поддержать высокое, но хрупкое тело.

— Мы уже выбрали, доктор, — сказал Улле.

— А я спросил не вас. Закройте рот, Мартин!

— Боюсь, что райхслейтер прав, — с почти натуральным сожалением сказал Алоиз Райс. — После всего, что вы здесь наговорили… Ведь это тянет на государственную измену. Но я знаю, что вы не изменник, Айзек! И Мартин знает, вы к нему несправедливы. Вы задали нам труднейшую задачу, но льщу себе надеждой, что я всё же смог её разрешить…

Поднявшись с места, лидер мелкими, семенящими шажками приблизился к тераписту, попытавшемуся отстраниться. Не получилось — рослые молодцы вытолкнули его вперёд, крепко схватив за плечи, заставляя стоять смирно. Соломенный волк, Гюнтер, отделился от стены и грациозно скользнул ближе, дирижируя невидимым оркестром.

— Прекрасно, — сказал Кальт с отвращением. — Я понимаю… Кто бы мог подумать, что «спасибо» окажется таким полновесным! Пиф-паф? Ха!

— Нет-нет, Айзек! — возразил маленький человек, осторожно дотрагиваясь до вздымающейся груди тераписта, словно желая утихомирить опасное, хоть и прирученное животное. — Всё намного, намного интереснее.

— Да неужели?

— Ценность, доктор. Вы же сами меня учили. Я учил вас, а вы меня. Вы уважаете свой труд, так почему думаете, что я не уважаю свой? Когда-то я подарил вам второй шанс и не пожалел — вы многократно себя окупили. Однако сейчас, когда ваша отрицательная ценность начала перевешивать положительную, мы просто вынуждены принять меры…

— Догадываюсь, кто калибровал весы, на которых вы распластали мою ценность!

— Милый доктор…

— Продолжайте составлять некролог, я больше не стану вас отвлекать. Кто ещё с такой точностью определит, чего я заслужил — пули или верёвки? Проверьте гири! Ваш хитрован-бухгалтер наверняка сэкономил и подменил чугун пластиком. Загляните ему в карман. Хайль, Алоиз! Чудный день: мы начали с дружеских попрёков и договорились до государственной измены! Это премия за несколько лет работы? Я бы обошёлся шоколадной медалькой. Так что у нас на повестке дня? Виселица? Электрический стул? Стенд? Но для него нужны умелые руки, а не псевдоподии и ложноножки, что растут из задниц ваших столичных мясников!

— Вы слишком критичны, доктор. Жаль, что мастер Хаген пока не до конца освоил программу. Он мог бы нас выручить.

— Мастер Хаген вряд ли способен нарезать колбасу без трафарета и указаний сверху. Да, очень жаль.

— Ну хорошо, несносный вы упрямец, — ласково сказал лидер. — Мои руки для вас достаточно умелые?

— А, — выдохнул Кальт. Уголок рта судорожно дёрнулся в привычной имитации усмешки. — Каждый больной мечтает вскрыть своего врача. У вас умелые руки, мой лидер. Ни в чём себе не отказывайте. Лично я поступаю именно так.

***

Электронное время бесшумно тикало, перетекая из браслета в браслет. Хаген украдкой взглянул на свой — фальшцифра семь в окружении фальшсекунд. Семёрка — кто её придумал? То ли дело пять-сорок пять!

Тиш-ше. Райген-райген. «Руки к солнцу, руки к центру мира…» Он понял, что дрожит. Дрожь начиналась где-то у щиколотки и распространялась выше, по нервным струнам, заставляя вибрировать колени. Рядом вибрировал Франц. Хаген скосил взгляд и поймал косой ответный. Кажется, теперь их деревянные лбы мыслили одинаково.

Корабль протащило по рифам, но он ещё не дал течь. Отчаявшись стряхнуть чужие пальцы, Кальт закончил тем, что опёрся на своих сторожей, используя их как мебель. Его глаза сухо блестели из-под полуприкрытых век. Хаген подумал, что бормотание внутренней рации, к которому то и дело прислушивался терапист, сейчас должно звучать особенно громко.

— Вы опять меня не поняли, — с лёгкой укоризной сказал Райс. — Всё намного проще. Вы больны и сами предложили лекарство. Ведь это ваша разработка, Айзек. Великолепная, как, впрочем, всё, что вы делаете. Ну же, ну… припоминаете?

— Нет.

— Вспомните. «Дорненкрон»![1]

Он даже поднялся на носки, предвкушая реакцию. Но её не последовало. Кальт недоумённо повёл плечом.

— Звучит неплохо. И всё же я…

— Ах да, — спохватился лидер. — Название дали позже, уже в цитадели Шварцхайм. В Учреждении, как его именует Мартин. Простите мою забывчивость! На самом деле, это ваше «вещество В». Проект «ВидерВиллен», для военных преступников и военнопленных. В самый раз для вас, Айзек! Вы, конечно, не военный преступник, но честно говоря, уже в ту пору, только начиная этот проект, я задумывался о вашей проблеме. Лекарство от своеволия. Вы что-то быстро потеряли к нему интерес, но мои химики произвели серию опытов на «брёвнах» и в один голос утверждают, что результаты потрясающие. Это должно быть приятно — встретиться с собственным изобретением. Хотя здесь есть некоторая ирония. К счастью у нас схожее чувство юмора…

Он продолжал болтать, с нескрываемым удовольствием наблюдая за тем, как меловая бледность покрывает и без того белое лицо доктора Зимы.

— Я боялся, что вы обратите внимание на исчезновение информации о «ВВ» из реестра. Но вы были слишком заняты.

— Я был слишком занят, — тихо повторил Кальт.

Его рассеянный взгляд был направлен куда-то далеко, лишь по касательной задевая гротескные фигуры зрителей. Театральная тишина сменилась предгрозовым насыщенным беззвучием, замершим в ожидании пробивающего небо разряда. Лидер то подходил ближе, то отступал, притягиваемый невидимым магнитом.

— Труд делает нас свободными. Ваши мастера будут трудиться, а вы наконец-то отдохнёте в игрокомнате Шварцхайм. В Учреждении. Райхслейтер любезно согласился позаботиться о вас, забыв о былых разногласиях. Вы тоже о них забудете, Айзек, стоит нам начать лечение. Вы о многом позабудете, и это хорошо, потому что из Учреждения не выходят. Но, может быть, Мартин разрешит вам координировать процессы дистанционно… как только вы станете достаточно лояльны.

— Государственная измена карается смертью! — с яростью сказал Кальт. — Смертью, а не этой… мерзостью! Вы обвиняете меня в нарушении правил, а между тем…

— Эту мерзость придумали вы! И мы ничего не нарушаем. Никакого произвола. Неужели я должен напомнить о вашем статусе? Он не просто серый — он двойной! Вы — гражданин, норд и вы же — материал, участник проекта. Вы сами когда-то с этим согласились! Я ни в чём не обвиняю личного сотрудника, моего друга, лучшего, хоть и внештатного, доктора Айзека Кальта; в реестре останутся все наградные записи и добавятся новые. Но я вправе списать материал. Или положить его в укромное место, что я и собираюсь сделать. Остроумно?

— Весьма.

— Я мечтал вас удивить!

— Удивили.

— Не злитесь, Айзек! — в знак примирения Райс боязливо притронулся кончиками пальцев к груди тераписта. — Мне всегда казалось, что вы меня недооцениваете. Рядом с вами… Прискорбная необходимость… пока всё не зашло слишком далеко. Понимаете?

— Понимаю, — согласился Кальт. Теперь его голос звучал равнодушно. — Мне нужно хотя бы несколько дней, чтобы дать распоряжения.