— Да уймитесь же, упрямец! До чего же вы склонны застревать и вязнуть в деталях. Как вам прогулка по пересечённой местности? Много видели, но мало поняли? Это прекрасно. Территория посылает сигнал, вы принимаете и… отказываетесь расшифровывать. Нет, не так — вы обезвреживаете этот патогенный импульс. Вы хитрый приёмник, Йорген, а Вернер изобрёл хитрый передатчик.

— Рассеиватели…

— Уже давно ничего не рассеивают. Мы нашли более эффективное решение. Скажите спасибо вращающимся атомам, вы танцуете — и они танцуют вместе с вами, выстраивая пространство, нарушая естественный порядок физического вакуума. Что я объясняю, это же вы — техник, не я. Познакомлю вас с Вернером, он и дирижер, и танцмейстер, я лишь подбираю репертуар.

— Аксионное излучение?

— А, вы нашли ещё одно хорошее техническое слово! А вот я люблю простые биологические слова — «сопротивление», «адаптация»… Вы сопротивляетесь Территории и, тем самым, обеспечиваете нам возможность адаптации. Так пройдите дальше, узнайте больше. Принесите мне горсточку каштанов, но не пытайтесь заглянуть под колючую шкурку! Танцуйте на шаг впереди, Йорген, вы же можете? Определённо, да. У меня чутьё на возможности и точки бифуркации. Танцуйте, а я буду подкидывать вам карты из своей колоды!

Он прищурился, то ли усмехнулся, то ли оскалился краем замёрзшего рта. Даже раненый, доктор Зима был исключительно опасен.

— Вы изменили настройки излучателей, — медленно проговорил Хаген, начиная понимать. — Запустили какой-то новый процесс. Всколыхнули Территорию. И вы ничего им не сказали! Ни Лидеру, ни министрам… никому! И продолжали бы, если бы вас не припёрли к стенке.

— Не беспокойтесь, меня нашлёпают, и нашлёпают больно. Но я вернусь. Я всегда возвращаюсь. А пока меня дрессируют, вы продолжите мой маленький полевой эксперимент, дарующий Райху безопасность и процветание. Потому что стоит нам — вам — сбиться с ритма, и Территория обрушится с удесятерённой силой. Противодействие усиливает действие, вот такая нехитрая психофизика! Люди Рупрехта — просто пешки для отвода глаз. Они могут лишь убирать остатки. Основное оружие — у вас внутри. У вас и других оловянных солдатиков. Но вы, безусловно, будете самым стойким!

— Полевой эксперимент? Шутите? Да вы разрушительнее любой Территории!

— Что?

Кальт с угрозой наклонился вперёд, но Хаген не собирался останавливаться. Обнаруженная слабость противника лишь подстегнула его решимость:

— Что слышали! Будь я терапистом, я бы тоже поместил вам в голову какое-нибудь сдерживающее устройство. Странно, что никто не предпринял такую попытку. Вы же сами себе противоречите — заботитесь о сохранности Райха и взрываете его изнутри! Чёртов вы кукловод!..

Он не успел уклониться, и металлическая скоба пригвоздила его к спинке дивана. Хаген сжался, заскулил, предчувствуя выжигающий нутро полёт шаровой молнии. Парализованное яростью асимметричное лицо тераписта оказалось слишком близко.

— Мне чудится или здесь снова запахло Улле? Даже не пытайтесь посидеть на двух стульях сразу — разорвёт! Вы ещё недостаточно наловчились для таких цирковых номеров, мой красноречивый гибрид, эмпо-эмпо-техник!

— От-пус-тите!

— Отпущу. Но скольким хозяевам успеет пожать руку ваша добрая воля? Чего вы на самом деле хотите, упрямец?

— Я? Да как бы я хотел, чтобы вас не было! — выпалил Хаген с упоительным чувством человека, ступившего, наконец, на родную землю. — Просто не было! Даже во сне. Даже в воспоминании. Боже, как бы я хотел, чего бы только ни отдал, чтобы открыть глаза — а мир пуст, и ни следа вашего присутствия!

Хватка ослабла.

Кальт улыбнулся. По-настоящему.

— Вы никогда не повзрослеете, Йорген, — сказал он с сожалением.

***

— Эй, псст, группенлейтер!

Кто? Я?

Это я. Группенлейтер. Официальное лицо.

Щёки и лоб всё ещё горели после принятой снеговой ванны. Он отключился ненадолго, немудрено, вчера опять допоздна засиделся в «Аквариуме», и позавчера, и поза-поза… Да ещё этот маятниковый ход: «Абендштерн» — «Моргенштерн» и обратно, и по кругу, туда-сюда, без остановки. «Надо было взять Илзе, — подумал он. — Засну ведь по дороге. Или упасть к этому, надутому, с дирижаблем, на хвост? Пусть подбросит на перекладных. Спросить заодно про директивы из центра, про реорганизацию инспекционного отдела. Скорей бы их уже разогнали, дармоедов».

Со стороны лагеря доносился ритмичный нежный звон, словно десятки молоточков позвякивали в унисон по серебряным кувалдам. Хаген принюхался, опасаясь учуять сладковато-приторный запах барбекю. Ветер дул как раз со стороны Границы. Нет, ничего. А если бы чего? Сказавши «А», нужно говорить «Б». «Захвачу мерзацев с собой, в „Абендштерн“, — подумал он с сомнением. — Сдам Лютце. Или в фарму, им как раз нужны обезьянки для нано-серии. Инновационные антибиотики. И всё-то у них инновационное, и всё-то прорывное, супер-пупер-эффективное… Добавь частицу „нано“ и запроси ассигнований без чувства меры — вот и рецепт социального преуспеяния. Правильно Улле говорит — дармоеды. Брать за шкирку и в нужник, туда, туда, прямо рылом, обнаглевшим пятачком — трудись, не воруй, не гадь там, где ешь…»

Он потянулся, подавил зевок. Ох-х. Покосился вбок и сразу вспомнил, на душу упала тень. Скверно, скверно, плохо. Мориц блаженно жмурился, подставляя изрытое оспинами лицо прямым лучам фальшивого весеннего солнца.

— Он тебя бил? — отрывисто спросил Хаген.

Пояснять, кто «он», не требовалось. Не так уж много вариантов. Мориц добросовестно поразмыслил.

— Доктор Зима? Нет, никогда. Только Франц. И ты…

— Врёшь! — сказал Хаген с тихим отчаянием. — Всё ты врёшь!

— Зачем мне врать?

— Не знаю. А зачем вы все врёте? Может быть, по инерции?

Опоясывающая резь через желудок выдавила болезненный вздох, заставила согнуться, пережав источник боли, сошедшийся теперь в одну точку в правом подреберье. Гастрит? Или язва? В довершение всего задребезжал браслет: мигающий треугольный индикатор соответствовал красному коду срочности. «Дерьмо!» — промычал Хаген, нажимая на приём.

«Я тоже рад слышать тебя, солдат, — низкий, вкрадчивый голос Франца заполнил ушную раковину, перелился через край. — Он приехал. И ждёт тебя». «Когда? — спросил Хаген, сдавливая живот и представляя себе… что? — ничего конкретного, абстрактная фигура, абстрактный воздухопровод. — Когда? Когда?» Смешок. «Как только, так сразу», — беседовать с куратором-охотником по браслету одно удовольствие. Чинно, спокойно, размеренно, всё в рамках и без эксцессов. Они даже попытались вновь перейти на «вы», но сбились на прежнее да так и оставили. «Я буду». «Будь», — согласился Франц. Вот и всё. Хаген расстегнул вторую пуговицу. Потом третью. Весна душила его за горло.

— Группенлейтер?

— Да, — сказал он. — Да. Да. Завтра — если ничего не случится, — я хочу выйти в глубокий поиск. И послепослезавтра. И ещё. И мне нужен огнемётчик. Пойдёшь?

— О как! — удивился Мориц. — Не боишься? А ведь сегодня ты лишил меня сладкого.

— Так ты пойдёшь?

— Ну конечно, пойду, дурила!

В его тёмных глазах плясали чертенята. Они тоже создавали микровихри пространства. Каждое танцующее тело образует спинорное поле, спросите Вернера, если не верите. Хаген чувствовал момент вращения. Чтобы перевернуть мир, не хватало лишь точки опоры. И чего-нибудь обволакивающего, тёплого — для желудка. Пожалуй, всё-таки язва.

— Слишком много думаешь, — откровенно сказал Мориц. — Либо не думай, либо не делай. Всё равно, что гонять шкурку насухую, как говаривал мой дед из Дендермонде. Все вы, университетские, с придурью. Вызывают? Доктор Зима?

— Да. Закончим и поеду. Есть там одна сволочь, глаз да глаз за ней нужен.

— То-то, я гляжу, у тебя все вокруг сволочи, безымянный солдат. Сволочь там, сволочь сям. И я, я тоже сволочь?

— И ты, — ответил Хаген, смутившись. — Но ведь и я же.

— Ну вот, — сказал Мориц, начиная улыбаться. — Хорошеньким же вещам учат в этих ваших университетах!