Алекс тихо стонет в ответ, но больше ничего не говорит. Вместо этого принцесса с интересом наблюдает, как я закрепляю её запястье над головой. Когда я заканчиваю, она, наконец, говорит.

— Это то, чем ты занимаешься? — спрашивает Александра. — Ты наказываешь девушек за то, что они прикасаются к себе, привязывая их к кроватям?

Я опускаюсь на колени, рассматривая свою работу. Её руки связаны над головой, и она прямо передо мной, её губы так близко к моему члену, готовые принять его.

— Только тебя, — отвечаю ей.

— Только меня, что?

— Я не связываю других принцесс, — говорю я, скользя вниз по её телу, чтобы кончиком пальца проследить изгибы грудей. Александра извивается от моего прикосновения, путы туго натягиваются. Смотреть на неё связанную, чертовски тяжело. — Если уж на то пошло, я вообще не связываю других девушек. Я никогда никого не связывал раньше, и я, определённо, никогда никому не говорил, что её киска принадлежит мне.

Алекс поднимает брови, на её лице недоверие.

— Значит, ты хочешь сказать, что я единственная, с кем ты вёл себя, как законченный неандерталец? Как ты думаешь, почему именно так?

— Потому что ты моя. — Слова слетают с моих губ, удивляя меня. Но, как только я произношу их, понимаю, что именно их и имею в виду. — Вот и всё.

— Я никому не принадлежу, Джеймс, — шепчет девушка. — Я уже говорила тебе об этом.

— Ты всё время это повторяешь. — Я скольжу ниже, пока не оказываюсь между её ног, мой палец скользит за мной, вниз по её животу и по пирсингу в пупке. — Когда ты это сделала?

У принцессы перехватывает дыхание, когда я провожу пальцами по её бедру и вдоль линии бикини.

— Когда мне было шестнадцать, — отвечает Алекс, смеясь, когда я корчу гримасу. — Хотя, поскольку я была несовершеннолетней, никто — ну, во всяком случае, ни один уважающий себя человек — не прикоснулся бы ко мне, и все знали, кто я такая. Кстати, это одна из трудностей - быть членом королевской семьи. Поэтому я попросила моего друга сделать это с помощью иглы. Там было много текилы.

— А это? — мои пальцы пробираются вдоль маленького полудюймового шрама на её бедре.

— Мы играем в «двадцать вопросов»? — дразнится принцесса. — Потому что я думала, что мы трахаемся.

— Мы играем в то, во что я хочу играть, раз уж ты связана, — говорю я Алекс. — Откуда у тебя шрам?

Она вздыхает и закатывает глаза.

— В прошлом году перелазила через стену.

— Сбегала из дворца, — размышляю я, мои пальцы скользят по внутренней стороне бедра девушки. Её нога дёргается от моего прикосновения.

— Совершенно верно.

— У тебя привычка от всего убегать, и всё же ты позволяешь мне связывать тебя, — замечаю я. — Похоже, ты хочешь, чтобы я тебя поймал.

Принцесса смеётся.

— Это неправда. Это только из-за твоего большого, твёрдого члена.

— Потому что я тебе нравлюсь, — поправляю я её. Меня даже не волнует, признаёт она это или нет, потому что я знаю, что это правда. Я вижу, как Алекс смотрит на меня прямо сейчас. И всё же я не могу удержаться, чтобы не нажать на её кнопку. — Признай это.

— Я этого не признаю, — протестует она. — Ты связал меня только для того, чтобы я призналась, что ты мне нравишься?

Я ей не отвечаю. Вместо этого я медленно провожу кончиком пальца по её губам, наблюдая с самодовольным удовлетворением, как её бедра выгибаются навстречу моему пальцу. Я ловлю её влагу кончиком пальца, затем провожу им по её коже, намеренно избегая клитора, пока Алекс не издаёт серию тихих стонов.

— Мы оба знаем, что я тебе нравлюсь, но я позволю тебе ускользнуть, когда дело доходит до признания — пока, во всяком случае, — говорю я ей. — Я связал тебя, потому что хочу кое о чём спросить.

Девушка заливается смехом.

— Ты допрашиваешь меня, Телохранитель?

— Ага, и это будет лучшая пытка, которую ты когда-либо испытывала, — уверяю я её, забирая влагу из её киски и касаясь влажными пальцами её соска. Алекс стонет и борется с ограничениями, когда я дразню её сосок, пока он не превращается в твёрдый маленький камешек, и она извивается подо мной. — Я хочу кое-что узнать о тебе.

— Ты связал меня, чтобы узнать обо мне? — всхлипывает она, извиваясь ещё сильнее. Я не могу быть полностью уверен, корчится ли она больше из-за того, как я прикасаюсь к ней, или из-за перспективы того, что я попытаюсь узнать эту чёртову девушку.

— Не совсем, — признаюсь. Я даже не думал об этом, когда связывал её. — Но это хорошее преимущество. Таким образом, не будет никакого досадного молчания.

Больше никакого дерьма, которое случилось после того, как я связал принцессу в конюшне, и она молчала несколько дней.

— Тебе не кажется печальным, что тебе приходится связывать девушку, чтобы поговорить с ней?

— Кажется. — Я опускаюсь вниз и провожу языком по девичьему соску. Вкус киски Алекс задерживается на её коже, и это заставляет меня захотеть оказаться у неё между ног, как можно скорее. Её бёдра выгибаются навстречу моему твёрдому члену, и она стонет, напоминая мне, почему я связал её в первую очередь, и не для того, чтобы узнать о ней. — Абсолютно. Это самое печальное, что я когда-либо слышал.

Это действительно так.

У меня самая сексуальная девушка в мире связана и полностью находится в моей власти. Между тем, у меня непреодолимое желание задавать ей вопросы, потому что я хочу узнать её.

— Это полный пиздец, Макс, — шепчет принцесса.

Не могу не согласиться. Это самая хреновая вещь, которую я когда-либо слышал. 

Я могла бы попросить Макса развязать меня прямо сейчас. Я могла бы сказать ему, что не отвечу ни на один из его проклятых вопросов, даже, если перспектива быть связанной на кровати и находиться полностью в его власти, оставила бы меня мокрой и жаждущей.

Я могла бы сказать ему, что не занимаюсь всеми этими чтобы-узнать-друг-друга вещами, и перспектива того, что кто-то захочет узнать обо мне что-то, заставляет меня задыхаться, вынуждая моё сердце биться в тысячу раз быстрее и, угрожая взорваться в моей груди.

Но ничего этого я ему не говорю.

Я хотела бы обвинить своё отсутствие протеста в том, что Макс в настоящее время проводит языком по моему соску, и я не в силах думать ни о чём, кроме того, как сильно желаю почувствовать его язык между моих ног — или о том, как сильно я хочу его член внутри себя прямо сейчас. Как отчаянно я хочу почувствовать его снова.

Но это не причина, по которой я не говорю ничего из этого, не так ли?

Макс замолкает, прижавшись губами к моей груди.

— За каждый вопрос, на который ты ответишь, я угощу тебя лакомством.

— Ты, должно быть, шутишь. Лакомство, как будто я собака? — подавляя смех, уточняю я.

— Тише, женщина. Я учу тебя разговаривать, как нормальный человек, — ухмыляется он.

— Будь осторожен, Телохранитель, — предупреждаю я, обхватывая его ногами за талию и крепко сжимая. — Знаешь, я всё ещё пользуюсь ногами. Не надо болтать.

Макс смеётся, отрывая мои ноги от своей талии.

— Знаешь, ты права.

— Тебе следует привыкнуть признавать это.

Он поднимает брови.

— Я имею в виду, ты права, напомнив мне, что я должен привязать и твои ноги.

Его угроза, полностью ограничить меня, не должна сделать меня такой мокрой, и это не должно быть таким очевидным. Но это написано у меня на лице, и Макс сразу это замечает. Он ухмыляется и тянется к другим поясам.

— Значит, это «да»?

— Хорошо, — вздыхаю я, закатывая глаза. — Если ты думаешь, что это заставит меня рассказать тебе что-то.

Я притворяюсь обеспокоенной, хотя на самом деле крайне возбуждена, когда мужчина связывает одну лодыжку, а затем другую, удобно раздвигая мои ноги и привязывая шёлк к декоративным железным столбикам по краям спинки кровати.

Теперь я полностью во власти Макса, связанная и жаждущая его.

Мысль о полной потере контроля над моим телохранителем не должна быть такой захватывающей, как сейчас.