Ну, уж нет.

– Если ты мне не поможешь, случиться что-то страшное, – ну да, конечно, вход пошли угрозы, все муки ада обрушаться на мою голову, если я не сообщу их родным то, что они хотят передать. Я это уже проходил.

– Прошу тебя, Матвей, – она использует запрещенный прием, обращается ко мне по имени. Я резко захлопываю тетрадь, говоря тем самым, что разговор окончен.

В этот самый момент дверь аудитории открывается и входит девушка, парень за соседней партой горько вздыхает, глядя на нее.

– Матвей, – умоляюще произносит женщина, она так и не ушла, боль в моей голове усиливается, – Прошу тебя, я просто умоляю, – я сжимаю зубы и поворачиваюсь к ней, она выглядит такой печальной, что мне становится стыдно.

– Для таких, как я, надежды почти не осталось, – я хочу узнать, что она имеет в виду, как кто-то задевает мою тетрадь, и я едва успеваю ее подхватить. Не извиняясь, рядом со мной присаживается девушка. Я чувствую запах дорогих духов, что-то среднее между засахаренной грушей и ванилью.

Я с раздражением смотрю на нее, ярко-рыжие кудряшки обрамляют красивое, но высокомерное лицо. Они словно пытаются смягчить ее холодность, и явно проигрывают. Но меня совершенно не трогает ее привлекательность, и я не выдерживаю, говорит ей все, что думаю. И получаю почти физическое наслаждение, когда зеленые глаза девушки наполняются недоумением.

Мне становится, ее жаль.

Я пересаживаюсь от нее подальше, мало ли, от таких людей всего можно ожидать, но на самом деле, я просто ищу повод уйти отсюда. «Мой» призрак остается стоять на месте рядом с незнакомкой, я замечаю, что губы женщины беззвучно шевелятся и вдруг парта вспыхивает прозрачно-голубым цветом. Такого я еще не видел.

Где-то срабатывает пожарная сигнализация. Все подскакивают со своих мест и несутся к выходу. Я прижимаюсь к стене, боясь быть раздавленным, не хватает еще, потом бродить, как призраки и искать того, кто поможет мне удалить мою историю браузера…

Я бросаю взгляд в сторону девушки, призрака уже нет, но я уверен, что она вернется, с этими мыслями я покидаю аудиторию.

На улице много людей и сейчас я этому рад, в такой толпе меня невозможно найти. Я незаметно достаю из пузырька еще одну капсулу, и проглатываю. Через полчаса, недовольный голос директора объявляет, что опасности никакой нет, кроме испорченной кем-то парты, и они могут смело идти на занятия. Я направляюсь в столовую.

После общения с умершими у него жутко разыгрывается аппетит.

Все столики уже заняты, но я на них и не претендует. Я хочу как можно скорее выбраться отсюда, я могу пообедать и в своей машине. Не глядя, беру тарелку с пастой, хотя с детства терпеть не могу вермишель и стакан какого-то сока. Я спешу к выходу, но где-то на полпути, сталкиваюсь с обладательницей ярко-рыжих волос.

Все содержимое вываливается мне на олимпийку.

Последняя стоящая вещь в его гардеробе теперь вся в томатном соусе, с досадой подмечаю я.

Я уверен, она сделала это специально, ее лицо светится превосходством над таким, как я. Вся столовая затихает, вслушиваясь в наш тихий разговор. Мое сердце сжимается и внутри все переворачивается, когда я замечаю среди собравшихся студентов женщину.

Она с тоской смотрит в мою сторону, и я спешу отделаться от избалованной девчонки. Пусть думает, что хочет. Мне все равно. Глупая. Надменная. Избалованная стерва. Я ускоряю шаг и практически бегу к выходу. Наверное, со стороны, это выглядит жалко, но мне все равно, я хочу оказаться в своей комнате.

На парковке я вздыхаю с облегчением, еще чуть-чуть и я скроюсь в кабине своей «Лады», но женщина ждет меня там. Я вижу ее в салоне, и меня охватывает злость.

– Немедленно убирайся из моей машины, – громко обращаюсь я ней, она поворачивает ко мне голову, и в ней точно такое же превосходство, что в той, рыжей, – Живо! – мой голос срывается на хрип.

– Я помогла тебе, – женщина оказывается рядом со мной и я отшатываюсь от нее, едва не упав, – Мог бы быть и повежливее.

Меня раздирает истерический смех.

– Это было лишнее, – успокоившись, отвечаю я, убирая лезущую в глаза челку, – Но спасибо, что не спалили весь класс, уменьшили мне работу,– я только представляю себе, как все однокурсники пришли бы ко мне и мне становится дурно, – Пока, – вздрогнув, бросаю я и направляюсь к машине.

– Подожди, – женщина пытается схватить меня за руку, но меня обжигает холод, она до сих пор думает, что может использовать свое тело, как при жизни. И я ей сочувствую, всего секунду, я испытываю угрызения совести.

– Поговори с бабой Фисой, она тебе все объяснит, она моя лучшая подруга, пожалуйста, – скороговоркой произносит она, ее губы начинают дрожать, в этот момент она как никогда напоминает мне маму, когда ее сердце в очередной раз разбивает какой-то мудак.

– Мне вряд ли можно помочь, я уже начинаю забывать… – вот и хорошо, думаю я, иногда лучше вообще ничего не помнить.

– Я не буду этого делать, тебе ясно? – достаточно громко говорю я, не давая ей больше сказать ни слова. Мне нужно быть непреклонным, иначе следом за ней подтянутся такие же,– Найди кого-нибудь другого, – обреченно бросаю я и накидываю капюшон, чтобы не видеть ее скорбного лица.

Она остается стоять на месте.

Оказавшись в машине, я пытаюсь завести мотор, это удается не сразу, но, чихнув, «Лада» всё-таки заработала и я давлю на газ до упора. Я приказываю себе не смотреть в зеркало дальнего вида. Но делаю это. Я сжимаю руль до боли. Я не уступлю. Но перед глазами все еще стоит образ потерявшей всякую надежду женщины.

Я так и не узнал ее имени.

Варя

Я почти дохожу до своей спальни, когда решаю развернуться и иду обратно. Слезы уже высохли, оставляя только неприятное першение в горле и резь в глазах. Я не привыкла плакать, обычно за меня это делает Наташка, я же всегда все держу в себе до последнего, пока меня не переполняет грусть настолько, что я бросаю всё и лечу куда-нибудь развеяться.

Там я встречаю какого-нибудь местного парня, и всё время провожу с ним, исследуя самые темные закоулки города. И боль уходила. Но со временем, не осталось ни одной страны, в которых я не была хотя бы раз пятьдесят. И я перестала покупать билеты.

Теперь мне достаточно слетать к морю, я подолгу сижу в одиночестве на пляже, размышляя, что я творю со своей жизнью.

Я медленно двигаюсь по коридору, несколько настенных бра выхватывают мою тень, делая ее более значимой, чем я есть на самом деле. Может быть, отец прав и я не способна нести ответственность за других, выбирая всегда себя. Я эгоистка. Всегда такой была.

Через несколько дверей, выполненных в стиле барокко, я останавливаюсь, золотистая ручка холодно поблескивает, но я не решаюсь войти.

Эта комната некогда была спальней матери, я помнила, что когда я была совсем крошкой, мама брала меня к себе. Воспоминание были обрывочны, часто не связанные между собой, да и со временем, я перестала за них держаться.

Я отчетливо помнила только ее веселое лицо, когда она читала мне сказку и прикосновение ее теплых ладоней. Я трясу головой, прогоняя ненужное из моей памяти, как собака от блох и открываю дверь.

Внутри было темно, сюда редко заходили, поэтому ставни были заперты, я не решаюсь их открывать, просто включаю лампу. Мой взгляд скользит по большой деревянной кровати девятнадцатого века, комоду с незатейливым узором и пустому туалетному столику.

Я замечаю в углу комнаты виниловый проигрыватель, облаченный в деревянный корпус, он стоит на низкой тумбе. Я подхожу ближе и стираю с него пыль.

Порывшись на полках, я нахожу пластинку Фрэнка Синатры, мне всегда нравился его слегка насмешливый голос и манера исполнения. «Мистер Голубые глаза», я улыбаюсь, вспоминая его.

Однажды, мне довелось с ним встретиться, в далеком 1930 году я переехала в Нью-Йорк, изучать искусство, но мне быстро надоел этот шумный город, заполненный людьми, мусором и крысами.