Я хочу вновь оказаться на пляже, а не сидеть в душном помещении, даже эти лавки, расставленные у фонтана, не вызывали у меня желания остаться. Я направляюсь в сторону парковки, но, увидев там Матвея, резко останавливаюсь. Ни я одна решаю прогулять занятия. Он с кем-то разговаривает, и сначала я думаю, что по телефону, но его руки были свободны.

На носочках, я подхожу ближе и прячусь за сверкающий металл припаркованной машины. Очень тихо, сгорбившись в три погибели, я обхожу автомобиль и выглядываю из-за бампера. Теперь я могу разглядеть его лицо.

Точно, ни телефона, ни какой-то гарнитуры, Матвей общается с пустым пространством напротив себя. Я нервно хихикаю, теперь у него галлюцинации.

– Я не буду этого делать, тебе ясно? – достаточно громко говорит Матвей, передёрнув плечами,– Найди кого-нибудь другого, – обреченно бросает он кому-то, накидывая на голову капюшон. Ссутулившись, Матвей подходит к «Ладе» и, открыв дверцу, скрывается в салоне.

Я представить себе не могу, что кто-то еще умудряется ездить на такой колымаге, не боясь за свою жизнь. Ладно, мне, бояться нечего, но человеку?! Спустя минуту мотор заводится, слегка чихнув, машина выруливает из парковочного места и выезжает на дорогу.

Я быстро запрыгиваю в свой джип, кожа в кабине так нагрелась, что я едва могу касаться ее голыми ногами, чертыхнувшись, я завожу мотор и включаю кондиционер. Потоки прохладного воздуха выветривают у меня все желание следить за Матвеем.

До дома я добираюсь достаточно быстро, никаких пробок по пути и светофоров, бросив машину у ворот, я вбегаю в ухоженный сад, с цветущими розами и клематисами. Отец тщательно следит за газоном, если трава отрастала, хотя бы на сантиметр больше, чем нужно, садовник тотчас увольнялся.

Последний задержался дольше остальных, он служит нам уже долгих двадцать лет, и никогда не задает вопросов о нашей «вечной» молодости. Очень дотошный старикашка, от его прозорливого взгляда не ускользает ни один сорняк. И он мне нравится, Павел стал для меня не просто другом, а тем человеком, которому я могла доверять, единственный из людей.

Никто не знает о нашей дружбе, я так хотела. Он живет в домике для прислуги, и мы часто с ним беседуем на маленькой кухне, попивая очень крепкий кофе. Я сталкиваюсь с ним у куста жасмина, орудуя ножницами, Павел подравнивает ветви.

– Привет, – здороваюсь я, – Папа дома? – я облокачиваюсь о деревянную арку, розы не успели ее оплести, кусты только в прошлом году были высажены.

– Ах, Варвара, это вы, – испуганно шепелявит старик, прижимая к груди острый секатор, я даже успеваю испугаться за него, хотя обычно, мне было все равно на людей и человечество в частности, – Я уже думал, что ваш батюшка вернулся раньше обычного.

– Это всего лишь я, – он тепло мне улыбается, возобновляя свою работу.

Минуту, я просто смотрю на него.

Джинсовый комбинезон на исхудалом теле, глубокие морщины на лице, избороздившие его, словно сети и пленившие его молодость. Слезящиеся выцветшие глаза, всего несколько лет назад поражающие своим насыщенным карим цветом. За соломенной шляпой скрываются редкие волосы.

За все это время, что он служит нам, я узнала о его жизни многое. Павел очень любил свою жену, Клавдию, она скончалась от инфаркта почти восемь лет назад, но он до сих пор ставит дополнительный прибор за ужином. Павел коллекционирует старые игрушечные машинки, и я из каждой поездки привожу ему еще одну, и он радуется, как ребенок.

– Вас что-то беспокоит, Варвара Львовна? – обращаете ко мне Павел, – Вы побледнели, – нотки заботы в его хриплом голосе возвращают меня на грешную землю. Прокашлявшись, я отвечаю, что все в порядке и спешу спрятаться в доме.

Этому особняку больше двухсот лет. Двадцать комнат, пять ванных и одна оранжерея. Нам приходилось раз в несколько лет покидать его стены, хранящие наши воспоминания. Хоть в округе и не было соседей, иногда нам встречались те, кто начинал задавать вопросы.

Тогда отец сдержанно отвечает, что мы потомки тех самых Волконских. И это всегда срабатывает. Я поднимаюсь на второй этаж, в свою спальню, скинув туфли, я падаю в кровать и почти сразу же засыпаю.

Меня будит голос сестры, требующий немедленно спуститься вниз, она настойчиво стучит в дверь. Сморщившись, я прячу голову под подушку, но это не срабатывает, потому что к ней присоединился брат. Не выдержав, я слетаю фурией с постели и распахиваю дверь.

– Знаете, кто вы после этого… – я не успеваю договорить свою фразу, потому что на пороге стоит отец. Я сглатываю слюну и выпрямляюсь, косясь на свое помятое платье и растрепанные кудри.

– Дорогая, мы ждем тебя в столовой, будь добра, не задерживай тех, у кого есть более важные дела, чем подниматься сюда, и тарабанить в дверь, – строго произносит отец и, крутанувшись на каблуках, оставляет меня одну.

Я быстро привожу себя в порядок, переодевшись в нежно-розовую блузу и джинсы с высокой талией. Волосы я просто завязываю в хвост, расчесать их, не намочив, было просто невозможно.

Я вхожу в столовую и сажусь за длинный стол, рядом с близнецами. Обилие выставленных блюд и запахи дают мне понять, как я на самом деле голодна. Не говоря ни слова, я беру бокал с красным вином и залпом выпиваю.

– Приятного аппетита, – говорю я, и отрезаю небольшой кусочек мяса. Все молча смотрят на меня, – Ну что? – обращаюсь я к ним, прожевав, – Мы не можем просто поужинать, не затевая очередной спор, – я откладываю приборы и откидываюсь на спинку стула.

– Никто и не начинает, – тихо отвечает Наташка, ее виноватый взгляд красноречивее любых слов.

– Это ты устроила пожар? – спокойно спрашивает меня отец, я вижу, как венка бьется на его лбу, – Я считал, что ты меня поняла.

– Она не нарочно, – беззвучно шепчет Мишка, я это и так знаю, но легче мне от этого не становится. Я опять принимаюсь за мясо. Правда сейчас, грудка кажется мне не вкуснее подошвы. Я чувствую себя виноватой.

– Пап, сегодня утром мы об этом говорили, – натянуто произношу я, принимаясь за салат,– Я этого не хотела, просто так получилось.

– Нельзя полагаться только на свою красивую мордашку, Варя! – отец хлопает кулаком по столу, Наташа рядом со мной вздрагивает. Я же продолжаю нарезать зеленые листья, измельчая их в кашу. Я была готова к этой вспышке гнева, – Ты подвергаешь опасности всю семью, – я перестаю кромсать салат и поднимаю голову, – Всех нас.

– Что ты хочешь от меня? Я ведь вся в мать, – язвительно отвечаю я едва слышно, отложив вилку, – Ты ведь именно это и хотел мне сказать, папочка? – я думаю, что отец опять начнет кричать, так всегда случается, когда речь заходит о матери.

Но в этот раз, он с минуту просто смотрит на меня. Я вижу, как на его лице проступает разочарование. Скрывая боль, я вызывающе улыбаюсь ему, хотя не чувствую ничего, кроме этой пустоты внутри.

– С годами ты совсем не меняешься, – папа вытирает рот салфеткой, хотя ничего не успел съесть, и бросает ее на стол, – Это печалит меня гораздо больше, – не сказав больше ни слова, отец выходит из столовой.

– Это ты зря, – ворчит Мишка, – Он эти дни и так, сам не свой. Не знаешь в чем причина? – подозрительно спрашивает меня брат, словно и в этом была моя вина.

– Не имею ни малейшего представления, – я пожимаю плечами, теперь еда вызывает у меня тошноту, – Причин много для его плохого настроения, – я резко поднимаюсь на ноги, стараясь придать своему голосу безразличие, но выходит плохо, – У меня пропал аппетит, – сипло заканчиваю я и вылетаю из комнаты.

Матвей

Мама решает переехать в другой город неожиданно, в принципе, она никогда меня не предупреждает об этом. Просто в один не прекрасный для меня день, она вдруг восклицает, что нам нужно собрать вещи и уехать из этого чертового места.

Тогда становится ясно, что ей опять не повезло ни с работой, ни с поиском своего идеального мужчины.

В детстве, перед самым отъездом, мама ставила в моей комнате глобус и говорила, что мир необъятный, нам не хватит времени, чтобы объехать весь земной шар. Но напоследок всегда обещала, что это точно в последний раз. Ближе к десяти годам я перестал ей верить и не доставал свои вещи из чемодана.