Что еще за «глаз», мысленно закатываю я глаза, что вообще здесь происходит.

Я думала, что я со странностями, а оказывается, у Матвея еще больше тайн, чем у меня.

– Я на такое не способен. – Я слышу печальный отзвук утраченного в его голосе. Так говорю я, когда вспоминаю счастливые эпизоды своей жизни, – Нам кто-то помогает.

– Артур, ты слышал? – обращаюсь я к нему, – Ты не так бесполезен, как я думала, – шутливо ворчу я на него, но не могу к нему подойти. Свет становится все бледнее, пока луч совсем не исчезает. Я слежу, как возвращаются на места все перегородки, стены и потолок. Мой фэльсар еще секунду зависает в воздухе.

Черный цвет окрашивает обратно его тельце. Но что-то не так.

– Артур? – произношу я его имя, мой голос начинает дрожать, и я вскрикиваю, когда он падает вниз. Я не могу даже подхватить его. Не могу коснуться. Никто его не видит. Никто не видит меня. Артур неподвижно лежит на полу. Его глаза закрыты.

– Ты справился, мой малыш, – сипло говорю я ему, – Давай, поднимайся, – умоляю я его, склоняясь над маленьким телом, – Я ведь не справлюсь одна.

– Что здесь происходит? – напряженно спрашивает Матвей, входя в комнату. Ровно в три часа. Такой пунктуальный. Я чувствую его настойчивый взгляд. Но не могу подняться. Он здесь. Дрожащими пальцами касаюсь Артура. Теперь мне это доступно. Кожа моего фэльсара на ощупь холодная, и я всхлипываю.

Матвей

Я не знаю, что выдернуло меня из сна, я переворачиваюсь на спину и делаю глубокий незаметный вдох, а потом медленно выдыхаю. Я не открываю глаза. В комнате всё еще темно. Только лунная дорожка прокладывает серебристый след через окно. Мягкий свет проникает даже сквозь плотно сомкнутые веки.

От постоянного недосыпа и напряжения, я подолгу лежу в постели. Вот так. Без движения. Но сегодня всё иначе. Сегодня я не один.

Я чувствую, что Варя смотрит на меня, каждый ее шаг отражается ударом моего сердца. Тук. Тук. Тук. Она стоит так близко, что я ощущаю запах ее сладких духов. Я пытаюсь дышать размеренно и глубоко, чтобы Варя не заметила.

Я не сплю.

Прикосновение ее нежных пальцев неожиданно, как дуновение ледяного ветра в летний зной. Внутри меня что-то замирает. Холод. Я всегда чувствую только этот необъяснимый холод. Ей нельзя здесь находиться. Острая боль пронзает мою грудь, и я морщусь, просто не могу сдержаться.

Варя испуганно отшатывается от меня, резко убирая руку, ее слова обращены к кому-то другому. Не ко мне. И я расслабляюсь. Голос Вари то понижается, то наоборот, взлетает, как амплитуда. Я не могу вникнуть в смысл разговора, потому что не слышу ее собеседника. Я не знаю, существует ли он. Для меня это в новинку. Забавно. Я едва сдерживаю смешок.

      Этого не должно быть, но рядом со мной она становится как будто живой. Только моей. Я сглатываю и отворачиваюсь к стене, подтягивая колени к голове. Эти мысли до добра не доведут. Но я думаю об этом, и меня это пугает. Один раз я уже позволил себе лишнего.

Мне становится душно, липкая испарина покрывает мой лоб. Лежать неподвижно становится все труднее, и я радуюсь звону будильника. Спустив ноги с кровати, я сталкиваюсь с зелеными глазами Варвары.

Когда она успела так быстро оказаться в кресле?

Потому что она призрак, с сарказмом отвечаю я сам себе.

Я стараюсь не смотреть в ее сторону, обменявшись парой фраз, я сбегаю из спальни. Захватив несколько вещей, я выхожу за дверь. И только тогда могу дышать нормально.

Я тихо прохожу на кухню, под ногами шуршит старый линолеум, этот привычный звук меня успокаивает. Я включаю светильник, несколько рыжих тараканов бросаются врассыпную. Какая мерзость. Дом постепенно оживает и только в ванной комнате шум стихает. Я регулирую душ, вода в трубах начинает гудеть и через секунду, горячие капли обжигают мою обнаженную кожу.

Рубцы на моем запястье краснеют. Я касаюсь их кончиками пальцев. Почти не болят. Когда-то было по-другому, но я отбрасываю эту мысль.

Переодевшись, я закидываю грязные вещи в машинку, и принимаю Леривон, запив его большим глотком воды прямо из-под крана. От него мне хочется спать, но на время это заглушает чувство беспокойства, и неконтролируемой злости. Я засовываю пузырек в карман и выхожу в коридор.

Варя не стала дожидаться меня в спальне, как я надеялся. Она неподвижно сидит на табуретке. Слишком одинокая. Слишком печальная. Всего в ней было «слишком».

Чересчур.

      Я стою в дверном проеме. Она меня не замечает, погруженная в свои собственные мысли. Ее рыжие волосы напоминают мне пламя костра, в ворохе воспоминаний, память выдает по крупицам самые дорогие.

Каждое лето дедушка косил траву на своем небольшом участке и складывал ее в кучи. И вечером, как только она подсохнет, звал меня с собой. На небе появлялись первые звезды и туман, поднимающий с речки, нес с собой запах леса и прохладу.

Дедушка протягивал мне спички и просил помочь.

«Каждый костер когда-то догорит, Матвей, – говорил он тогда, его серые глаза слезились от дыма, – Но след останется, помни об этом, – я кивал, ощущая теплую шершавую ладонь деда на своем плече.

Мне его так не хватает. До сих пор.

Привычная боль колет иглой, чтобы отвлечься, я заговариваю с Варей, она резко оборачивается ко мне, ее глаза широко распахиваются, зелень сменяется штормом и меня может затянуть в этот водоворот.

Я отворачиваюсь и варю два кофе.

Зачем? Я сам не знаю. Наверное, хочу сделать ей приятное.

      Я слежу, чтобы кофе не закипел, на кухне витает аромат жареных зерен. Я отставляю турку и достаю кружки. У нас их всего две, остальные не выдержали столько переездов. Я разливаю горячий напиток и ставлю одну на стол.

Наши взгляды скрещиваются, и мы пару секунд изучают друг друга. Она ждет от меня чуда, надеется, что я смогу исправить ее смерть. Вначале Кира тоже так думала. Я первый отвожу глаза, из этого ничего не получится.

Я знаю это. По-другому не бывает.

Я хочу сказать ей об этом, уже открывает рот, но не успеваю, на кухню входит мама.

Она удивленно смотрит на вторую чашку кофе, но как всегда, предпочитает сделать вид, что это нормально. Во мне поднимается злость. На нее. На себя. На всех. Мама присаживается на табурет. Обычно, наш разговор ничем хорошим не заканчивается. Сейчас все усложняет присутствие Варвары.

Мне сложно ее не замечать.

Мама кутается в халат, я вижу, что за последний год, она сильно похудела и осунулась. Но на все мои замечания, мама отвечает: все нормально.

Даже сейчас, она отвергает все мои попытки помочь ей, закрываясь от всего мира, в том числе, и от меня. Вдруг я замечаю, что мама смотрит на мою руку. Я с силой сжимаю масленку и с грохотом ставлю ее на стол.

Я знаю, на что она смотрит.

Бледно-голубые глаза мамы наполняются виной, и ее взгляд, как ожог. Я одергиваю рукав и выпрямляюсь. Кошусь в сторону Вари, заметила ли она? Вроде нет. Внутри меня все клокочет от едва сдерживаемой ярости. Мама чувствует мое настроение, и мы еще немного играем в свои роли, пока нам не надоедает и один из нас не сдается.

Она ни в чем не виновата. Только я один. Всегда я.

Мама уходит.

Варвара спрыгивает с подоконника, где все это время просидела молча. Ее лицо пылает гневом, тон речи становится плавным и тягучим. Похожим на ликер, когда глотаешь, хочется запить эту сладость и горечь одновременно большим количеством воды.

Я заставляю себя отвечать спокойно, не смотря на обуреваемые меня эмоции. Постепенно наша беседа перерастает в спор. Чего она еще хочет от меня? Я и так делаю для нее исключение. Хотя знаю, что только выставлю себя дураком перед другими. Но Варя единственная из мертвых, кто ставит меня на первое место, предлагая свою помощь.

Мы стоим рядом друг с другом. Но она подходит ко мне все ближе и вот Варя уже нарушает мое личное пространство, вторгаясь на мою территорию. Если я захочу, то смогу притянуть ее к себе. Но я сдерживаю это желание, уже в который раз я ловлю себя на мысли, что хочу к ней прикоснуться. По собственному желанию.