Зачем? Если через пару месяцев, она вновь решает переехать.

В два года, а именно в это время мама превратила свою жизнь в вечный поиск какого-то несуществующего места, где она сразу станет счастливой, у меня появилось столько «воображаемых» друзей, что все эти переезды мне поначалу даже нравились. В каждом новом городе они менялись, и я не успевал к ним привязаться или узнать.

Мама считала, что с возрастом это пройдет, но всегда раздражалась, когда я начинал рассказывать ей о них. Но это не прошло, ни с возрастом, ни с моим отчаянным желанием, чтобы это прекратилось. А наоборот, стало только хуже, но я научился это скрывать.

Дар или проклятие, я не знаю, но они повлияли на мою жизнь. Я стал замкнутым и необщительным. У меня нет друзей, и я ни с кем не общаюсь.

Я надеваю наушники старенького айпода и, пролистав папки, включаю свой плейлист. Под трек Кита Урбана, я начинаю медленно спускаться по лестнице. Стены подъезда обшарпаны, и из подвала несет котячьей мочой, но наших накоплений хватает только на небольшую квартирку на самой окраине города, рядом со свалкой.

Я выхожу на улицу, осторожно прикрывая за собой хлипкую дверь. На деревянных лавочках, под небольшим деревом, сидят старушки и подозрительно косятся в мою сторону. Я застегиваю олимпийку и накидываю капюшон на голову.

Я прохожу мимо к своей старенькой «Ладе», доставшейся мне от деда. Внутри пахнет апельсином, и я завожу мотор, выезжаю со двора, стараясь не задеть чьи-то «Жигули». Я не перестаю размышлять о своей жизни.

В нашей квартире всего две комнаты и кухня, размером с небольшую гардеробную где-нибудь в огромном особняке.

Ну, хотя бы вот в этом.

Я смотрю на старинную усадьбу с коваными воротами и ухоженным садом. Она стоит в стороне ото всех, и каждое утро я проезжаю мимо.

Интересно, смог бы я там жить? Как отшельник.

Я хмыкаю, наверное, да, для таких, как я это идеальное место.

Если только, там нет призраков.

      Быть новеньким всегда не просто, а быть новеньким и иметь тайну, свой собственный маленький секрет, делающий тебя изгоем, еще хуже. Я еще крепче сжимаю руль. Мне страшно, страшно поверить, что две недели без сверхъестественного закончатся и здесь.

Я останавливаюсь на светофоре и бросаю взгляд в зеркало, выгляжу я сегодня дерьмово. Темные круги под глазами и бледная кожа. Я открываю окно, чтобы впустить немного свежего воздуха, но в салон сразу же врывается смог, и я вновь закрываю его. Загорается зеленый, и я давлю на газ, двигатель натужно ревет.

Скоро придется доставать велосипед, но на дворе почти лето и если даже похолодает, я не буду выглядеть глупо.

Подъехав к серому зданию университета, я первым делом смотрю на часы. Сегодня я вовремя и парковка полна студентов. Я не спешу выходить, оттягивая этот момент до последнего. Я проверяю сумку, закидывает в бардачок скопившийся мусор, бутылку от «Спрайта», обертки от шоколадки, и свой айпод.

Я все еще сторонюсь своих однокурсников, и мне неуютно находится в заполненных людьми помещениях. Другим, не таким как я, сложно понять, какого это. Не знать, кто перед тобой, это как синдром Алисы в стане чудес, я просто не могу различить, где реальность, а где ее уже нет.

Наконец, я принимаю Прозак, самый бесполезный антидепрессант, который мне назначил мой лечащий врач, и убираю пузырек в карман. Делаю пару глубоких вздохов, и выхожу на улицу.

Мне сразу кивает симпатичная девчонка, ее лицо мне смутно знакомо, но я не запомнил ее имени. Я спешу скрыться в аудитории. Внутри прохладно, наверное, работают кондиционеры. Все чем-то заняты, никто не смотрит на меня, и я расслабляюсь.

Может быть, я и вправду нашел ту самую тихую гавань, где смогу прожить свою жизнь как нормальный человек?!

Я начинаю подниматься на второй этаж, какая-то женщина преклонных лет идет мне навстречу. Я отхожу влево, пропуская ее, и прохожу мимо. В аудитории стоит шум, я оглядываюсь в поиске наиболее укромного уголка и когда нахожу, направляюсь туда.

Я стараюсь ни на кого не смотреть, сосредотачиваюсь только на своих шагах, бросаю взгляд в сторону преподавателя, рисующего что-то мелом на доске, и присаживаюсь на неудобный стул. Я заставляю свое сердце стучать медленнее, и достаю из сумки исписанную тетрадь. Рядом со мной присаживается девушка в серой футболке и короткой клетчатой юбке.

– Привет, – обращается она ко мне, слегка шепелявя, и я замечаю на ее зубах скобки, – Ты новенький? – девушка улыбается, заправляя за ухо пшеничного цвета прядь. На носу у нее разбросаны светло-коричневые веснушки, делая ее грубые черты мягче и нежнее. Она смотрит на меня детскими васильковыми глазами, и я решаюсь ответить.

– Да, – мой голос звучит грубо, я избегал любого общения после смерти Киры, – Мы недавно переехали, – зачем-то добавляю я и заставляю себя заткнуться.

Кому это вообще интересно?!

– Я тоже перевелась сюда полгода назад, – как ни в чем не бывало, говорит девушка, продолжая улыбаться, интересно, ее лицо не устает? – Меня зовут Света, – представляется она и протягивает мне руку.

– Матвей, – я осторожно сжимаю ее тонкие пальцы и спешу отпустить. Никто не смотрит в нашу сторону, и я успокаиваюсь. Звенит звонок и все потихоньку замолкают. Света тихо заговаривает с соседкой по парте, и я сосредотачиваюсь на лекции.

Вдруг, мою голову стискивает боль, она зарождается в районе затылка, это значит, что я где-то прокололся. Я прикрываю глаза, понимая, что здесь есть призрак или приведение, я не знаю, как к ним обращаться.

Я только знаю, что они портят мне жизнь.

Холод проходит по моему позвоночнику, когда призрак приближается. Из-за них, я всегда мерзну и даже летом, мне приходится носить свитера. Я знаю, что будет дальше. Но не поворачиваю головы.

– Ты видишь меня, – утвердительно говорит женский голос, я с силой сжимаю карандаш, – Не делай вид, что ты не слышишь меня, – я пытаюсь не обращать на нее внимания, всеми силами желаю ей исчезнуть, но это никогда не срабатывает, сколько бы я не молился.

И я сдаюсь.

Незаметно поворачиваю голову, да, это была моя ошибка. Передо мной стоит та самая женщина, всего несколько минут назад спускающая вниз по лестнице в холле. Я ошибочно принял ее за преподавателя. Когда же я уже научусь отличать их от живых, мне бы сразу стало легче их не замечать.

На ней черные брюки и свободно ниспадающая шелковая блуза. На груди золотой медальон, тонкими пальцами она-то открывает его, то закрывает. Черные волосы с проседью убраны на прямой пробор, открывающие ее достаточно привлекательное лицо и слегка заострившиеся кончики ушей.

Наверное, в молодости, эта женщина была красива, если даже сейчас, следы былой красоты проступают сквозь тонкую сеточку морщин, проглядывают через ее выцветшие голубые глаза.

– Что с того? – пишу я в своей тетради, и взглядом прошу ее прочесть.

Она наклоняется ко мне, и я ощущаю холод, как от сквозняка.

– Слава Индрику, – со слезами в голосе произносит она непонятную фразу, и мое сердце сжимается от жалости. Они всегда так делают. Неуспокоенные души. Заставляют сочувствовать, – Теперь ты мне поможешь? – с каким-то надрывом интересуется женщина.

Я не могу ей помочь. Как и сотням других до нее. Но они никогда меня не слушают.

Я ненавижу это.

Быть не таким как все.

– Я не могу, – пишу я вновь, – Не в моей власти отправить вас в свет, – эту фразу я повторяет постоянно, но мертвые так не думают, они всеми силами хотят учувствовать в делах живых.

– Мне это ненужно, – женщина хмурится, оглядывая меня сверху вниз, ее взгляд отчетливо дает мне понять, какой я тупой и как ей на самом деле неприятно, что именно я могу с ней говорить.

Ну, простите, умершим выбирать не приходится.

– Я хочу, чтобы ты поговорил с одним…

– Нет, – у меня трясутся пальцы, когда я вывожу это короткое слово, неужели не понятно, я не буду трогать людей, потерявших близких. Что я им скажу:

Эй, ребята, я могу общаться с вашей умершей бабушкой, и знаете, она не совсем мертвая и просит вас больше не пользоваться ее фарфоровым сервизом.