Гость слегка улыбнулся:
— Прежде всего, осмелюсь представиться, раз вы желаете знать, кто я. Меня зовут Шерлок Холмс.
Изогнутые брови герцога вскинулись, на желтоватом лице появился румянец, он отступил от стола.
— Вы хотите сказать, что вы.., — начал он.
— Я хочу сказать, что я в начале апреля этого года бежал из Пертской каторжной тюрьмы вместе с вашим сыном, милорд. И здесь я представляю его интересы, хотя представляю их более, чем неофициально. Мне нужна ваша помощь, и я надеюсь её получить.
Герцог Уордингтон облокотился на стол и вперил в Холмса изумлённый и негодующий взгляд.
— Это переходит все границы! — выговорил он с расстановкой. — Я позову полицию, если вы немедленно не уйдёте.
— Зовите, я не уйду, — невозмутимо ответил Шерлок. — Можно сесть? Я не спал две ночи, прошлую ночь плавал по Темзе под пулями полиции, а этой ночью рылся в бумагах. Мне необходимо восстановить справедливость, попранную много лет назад, поэтому я здесь. Вы даже не спросите, что с вашим сыном?
— Газеты пишут, что он жив, — глухо произнёс герцог, стирая мизинцем каплю пота, нечаянно проступившую на его переносице. — А вы знаете, где он сейчас?
— Думаю, что знаю, милорд, — не ожидая позволения, Шерлок уселся на стул и откинулся на спинку. — Но сейчас буду спрашивать я.
— О чём вы можете меня спросить?! — его светлость вышел из-за стола и остановился против сидящего, засунув правую руку за борт светлого сюртука, надетого для утренней верховой прогулки. — Я не видел моего несчастного сына более десяти лет и решительно ничего не знаю о нём.
Серые глаза Шерлока потемнели. Он усмехнулся:
— Термин «несчастный», который вы употребили по традиции, подходит к случаю больше всех других терминов. Да, вы сделали Джона несчастным, я утверждаю это, и этого вы не осмелитесь отрицать. А о том, что вы более десяти лет не виделись, я осведомлён, тем более что последние шесть лет Джон пребывал на каторге.
— Но ведь не по моей вине он оказался там, сэр! — резко произнёс герцог.
— Нет, по вашей, милорд!
Шерлок встал и прошёлся по гостиной, не замечая тупой боли в раненой ноге. Герцог смотрел на него, не отрываясь.
— Я не стану выяснять ваших взаимоотношений с Джоном, точнее говоря, с лордом Кромуэлом, ибо его следует называть именно так, — продолжал Холмс, останавливаясь. — Я знаю, что он законный ваш сын и законный наследник титула. Мне нужно знать другое: где может сейчас находиться ваш бывший адвокат, мистер Брейс Гендон?
Лорд Уордингтон вздрогнул, его румянец сразу же уступил место восковой бледности.
— Для чего вам нужен этот человек? — произнёс он с усилием. — Я давно уже порвал с ним.
— Но вы не можете совсем ничего не знать о нём, — сурово проговорил Холмс. — Слишком многое вас с ним связывает. Вы были дружны с ним много лет назад, это был ваш поверенный и, если хотите, сообщник.
— Сообщник?! — страшным голосом, ещё больше бледнея, повторил Уордингтон. — Вы отвечаете за свои слова, сэр?!
— Я сказал «сообщник», — повторил Шерлок. — А нужен мне этот человек потому, что он — убийца.
Герцог отшатнулся и едва не упал, но поспешно облокотился на стол.
— Вы... не можете этого знать! — прошептал он. — И это было двадцать восемь лет тому назад. Вы слышите, двадцать восемь лет назад, и я не имею к этому прямого отношения! Я этого не хотел! Я ему этого не приказывал!
Слова его светлости изумили Холмса, но он вовремя понял, что не следует показывать изумления, кроме того, при этих словах кое-что вдруг прояснилось в том вопросе, о котором он до сих пор имел довольно неясное представление. Когда герцог выпалил свою взволнованную тираду до конца, Шерлок сказал:
— О том, что произошло двадцать восемь лет назад, я пока вас не спрашиваю, хотя и об этом знаю достаточно. Я говорю о том событии, которое произошло девять лет назад в доме эсквайра Леера, и о том участии, которое вы приняли в ограблении и убийстве.
— Это ложь! — закричал герцог.
На тонких бледных губах Холмса заиграла язвительная, почти злая улыбка.
— Я собирался отправиться к вашей светлости вчера, едва прибыв в Лондон. Но мне пришло в голову для начала навести о вас кое-какие справки. И я обнаружил кучу любопытных деталей. Не зря провёл четыре часа в библиотеке над подшивками старых газет и над справочниками. То, что я узнал, заставило меня отправиться в особняк, который принадлежал эсквайру Лееру, и там я отыскал среди старых документов вот это.
И он положил на стол пожелтевший листок бумаги с оттеснённым сверху гербом герцога Уордингтона.
— Это рекомендация, которую вы выдали некоему Эдвину Блюму, садовнику, для поступления на службу к эсквайру Лееру. Леер отбирал слуг самым тщательным образом и не взял бы садовника без рекомендации титулованной особы. Кто такой этот Блюм, ваша светлость? Когда он работал у вас?
— Я не помню садовников, работавших у меня десять лет назад! — воскликнул Уординггон.
— Девять лет, ваша светлость, девять. Ну, так позовите управляющего, по-моему, он у вас служит уже пятнадцать... нет, семнадцать лет, он-то вспомнит и найдёт запись о найме садовника и о его расчёте в старой домовой книге. Не желаете? Понятно. Эдвин Блюм не служил у вас. И вот странное дело. Я показывал слугам покойного эсквайра вот эту фотографию. — Холмс вытащил из кармана кусочек картона и показал герцогу. — Двое из них узнали на ней этого самого садовника Блюма, который исчез на другой день после смерти хозяина, не получив расчёта. На это никто не обратил внимания. Но лицо, запечатлённое на старой фотографии, это лицо совсем не мистера Блюма, если у такового вообще есть лицо и он существует. Служащие нотариальной конторы на Брикстон-род, куда я зашёл после посещения особняка, опознали в этом человеке мистера Брейса Гендона, адвоката. Кстати, в вышеупомянутый период, то есть весной тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года, в мае месяце, Гендон брал отпуск в конторе. Старик-управляющий имеет на этот счёт феноменальную память. Мистер Гендон брал отпуск ради того, чтобы честно послужить садовником у мистера Леера. Вы знали, устраивая его к эсквайру, что он собирается украсть знаменитые сапфиры коллекционера?
Герцог весь напрягся и расширенными глазами смотрел на Холмса.
— Когда... когда вы успели? — прошептал он. — За один день... Вы дьявол!!!
— За один день и за одну ночь, милорд. Да и трудно ли было установить, что в свои молодые годы вы решили поучиться в Оксфорде, поступили туда; что учась, сблизились со студентом по имени Брейс Гендон, которого потом, став уже не наследником герцога Уордингтона, а герцогом Уординггоном, приняли на службу? Трудно ли было установить, что в восемьсот шестьдесят шестом году у вас произошёл крупный разрыв с вашим отцом, и вы едва не были лишены наследства, и что в примирении активно участвовал ваш молодой друг, за что, очевидно, и получил потом ваше благоволение. Я установил также и то, что, учась в Оксфорде, вы женились...
Лорд Уордингтон сделал такое движение, точно собирался кинуться вон из комнаты, затем с перекошенным лицом схватил со стола бронзовое пресс-папье и замахнулся. Но тут же по его лицу прошла судорога, он опустил руку и выронил пресс-папье.
— Трудно, да? — продолжая улыбаться той же странной улыбкой, спросил Холмс. — Самому трудно. А Гендон далеко. Мне неясно только, сэр, что же произошло с вашей женой, леди Кромуэл. Она умерла? Или вы убили её? Ваш бывший дворецкий Майлс Остин, которого вы уволили пятнадцать лет назад и который работает теперь служащим на Чарринг-кросском вокзале, помнит о вашем увлечении очень хорошо. Вы думали, что ваше венчание осталось для слуг тайной, но он прекрасно о нём знает. Он и церковь мне назвал, я вот только туда ещё не успел зайти и уточнить имя, то есть девичью фамилию, леди Кромуэл. Так что же вы с ней сделали?
Герцог закрыл лицо руками и пошатнулся.
— Она покончила с собой, когда... когда я отнял у неё сына. Вы — сатана в облике человеческом. Как вы смеете лезть в мою душу своими железными когтями?! Кто вам позволил?! Я думал, что прошлое умерло вместе с ней, вместе с моей юностью, а вы!.. Как вы смеете?
