Брик сказал, что уже выбрал такое имя.

— Ты знаешь, что ждёт меня там, — сказал он, запоздало отвечая на её вопрос. Его взгляд бегло пробежался по переулку. — И ты знаешь, почему я хочу туда вернуться, Люсия.

Не сказав больше ни слова, он продолжил шагать по скользкому от дождя тротуару.

Стиснув его руку, она молча пошла рядом с ним прогулочным шагом.

Он чувствовал на себе её взгляд, изучающий его лицо, его глаза, его тело.

Он не смотрел на неё в ответ.

Держа её руку в своей, он наблюдал, как цвета над дорогой слегка изменяются. Он наблюдал, как искусственное освещение играет на стекле, пластике, металле, асфальте, дереве — словно всё это было одним сложным музыкальным инструментом, который играл цвет вместо звука. Он переводил взгляд с объекта на частицу света и снова на объект, отслеживая то, каким другим всё выглядело для него, как много он мог видеть, сколько всего он замечал боковым зрением вопреки острому как лазер фокусу.

Не глядя на неё, он знал, что ей не понравился его ответ.

Совсем не понравился.

— Что именно ты планируешь делать? — спросила она наконец.

Когда он не ответил немедленно, она подтолкнула его, легонько встряхнув его руку сильными пальцами.

— Когда ты её увидишь? Что ты сделаешь, Наоко?

— Я не знаю.

— Но ты всё равно хочешь её увидеть?

Он посмотрел на неё, хмуро поджав губы.

— Это что, бл*дь, такое? — спросил он. — Ревность?

Она один раз моргнула. Затем пожала плечами.

— Может быть. Если так, тебя это беспокоит?

Он фыркнул, не утруждая себя попытками скрыть свои мысли на этот счёт.

Она крепче сжала его руку, плотнее прижимаясь к его телу.

— Просто скажи мне, — уговаривала она. — Что ты сделаешь? Убьёшь её? Покормишься от неё? Проломишь её головой окно? Потому что ты знаешь — Брик всё это не одобрит.

— Я узнаю, когда увижу её, — он посмотрел на последний участок переулка, медленно стискивая зубы и размышляя. — Тогда я буду знать, что мне хочется сделать. Пока что я просто хочу, чтобы она увидела меня.

Подумав об этом, он ощутил, как клыки удлинились в его рту, остро уколов губы и язык. Вместо того чтобы успокоить, это вновь вызвало в нем тот жар — ярость, напряжение в теле и конечностях, интенсивность энергии.

Если вампирша и заметила, то не отреагировала.

Поначалу она вообще ничего ему не ответила.

Он буквально ощущал, как она размышляет, обдумывает его слова.

Затем, когда он уже решил, что она закрыла тему, когда они уже дошли до края переулка, она сама издала лёгкий смешок.

— Понятно, — протянула она весёлым голосом, а затем сухо добавила: — «Как я тебе теперь?» В этом задумка?

Он повернулся, посмотрев на неё.

Увидев блеск её хрустально-кровавых глаз, слабую усмешку на губах, вскинутую бровь, он невольно издал отрывистый смешок.

— Что-то типа того, — ответил он.

Посмотрев на неё, на её длинные черные, слегка волнистые волосы, красные губы, хрустально-кровавые глаза, роскошное фигуристое тело в платье винного цвета в обтяжку, с глубоким декольте, которое открывало её оливковую, но мертвецки-бледную кожу — он почувствовал, как начинает оживать уже другая часть тела.

— Пошли в церковь, — сказал он, прижимая её руку к своему боку. — Потом будет моя очередь выбирать, куда мы пойдём.

Вскинув бровь, она весело покачала головой. Затем она одарила его знающей, наполовину изумлённой улыбкой, когда они вышли на главную улицу.

— Разве ты не выбрал только что, мой прекрасный, привлекательный, сексуальный Наоко?

— Это было твоё предложение с самого начала, — напомнил он ей. — Я иду тебе навстречу.

Она вновь рассмеялась — в этот раз искренне.

И всё же она вполне с готовностью последовала за ним.

К тому времени, как он завёл её в её любимую церковь, было уже достаточно темно, чтобы после взлома замков он протащил её мимо скамеек.

Полностью проигнорировав деревянные лавки, а также бархатные канаты, отделявшие их от алтаря, он повёл её вверх по лестнице, пока они не очутились прямо под знаменитой картиной золотого Иисуса на купольном потолке над алтарём.

Повалив её лицом вниз на белое алтарное покрывало, он задрал её платье и испытал удовольствие, увидев, что она не потрудилась надеть нижнее белье, если не считать подвязок, которые удерживали её чулки. Он без промедления вставил в неё свой член сзади и впился зубами в её шею.

Она застонала…

… и его омыло ощущением.

Чувство было таким интенсивным, таким невероятно интенсивным, интимным, деликатным и таким, чёрт подери, головокружительно приятным, что в этот раз оно сумело отвлечь его по-настоящему.

Это успокоило бушевавший в нем жар даже лучше кормления.

Это успокаивало его — по крайней мере, в те моменты, когда это происходило.

Каждая часть его сосредоточилась.

Каждый орган чувств звенел и вибрировал, реагируя на стимуляцию.

Кровь, ощущение вокруг его члена, ощущения во рту, горле, на языке, агрессия, прилив воспоминаний, мыслей и чувств, пока он пил из неё, безгранично приятные ощущения, заполонившие каждую частичку его кожи…

Этого было достаточно. Этого наконец-то, бл*дь, достаточно.

Та дыра внутри него на какое-то время заполнилась.

Лишь одна вещь успокаивала его ещё лучше.

Охота вызывала в нем умиротворение, несравнимое ни с чем другим, что он ощущал. Когда он охотился, его разум и сердце делались совершенно неподвижными. Те минуты и секунды, даже часы, когда он преследовал их перед тем, как они сдавались, перед тем, как он делал первый, останавливающий сердце укус — это работало ещё лучше секса.

Когда через час с лишним они вывалились за двери Сакре-Кёр в куда более помятой одежде, оба с полностью кровавыми глазами и удлинившимися клыками, искажавшими форму рта, он потащил её за руку вниз по холму.

Дождь наконец-то прекратился.

Брусчатка была скользкой, кое-где стояли лужицы, но воздух уже сделался суше, и из-за этого изменился свет.

Люсия смеялась, когда он перепрыгивал лужицы, замирал, балансируя на низенькой стене, перед тем как совершить длинный прыжок на каменную лестницу, а оттуда на более высокую стену на улице внизу. Она журила его, говорила, что он слишком красуется, что он должен сдерживать свои движения на публике, особенно когда нет никаких причин так поступать.

Однако в основном она только смеялась.

Она также вполне легко следовала за ним, по крайней мере, пока он не остановился перед чёрной дверью в нескольких дюжинах кварталов от церкви. Увидев вышибалу, который сидел перед дверью в кожаном кресле, скрестив на груди мощные звуки, она издала невесёлый смешок.

— Танцы? — произнесла она насмешливым тоном. — Почему бы тебе не назвать вещи своими именами, Наоко?

— И какими же это? — сказал он, невинно приподнимая бровь.

— Охота, — тут же ответила она. — Это охота, Наоко. И ты подкупил меня сексом. Ах ты гадкий, гадкий мальчик.

— А я-то думал, что я хороший мальчик, — протянул он, всё ещё вскидывая одну бровь.

— Ты в большей степени гадкий, чем хороший, даже в лучшие дни, — парировала она, фыркнув. Затем потянула его за руку, произнося уговаривающим тоном: — Ну же, Наоко. Давай пойдём купим вина, пока магазины не закрылись. Принесём Брику и остальным. Ты знаешь, что не должен этого делать. Ты знаешь, что не должен…

— Всего несколько часов. Я пока ещё не могу вернуться, — рывком подтащив её ближе, он куснул её шею клыками, ощутив очередной прилив крови к члену, когда он вжался в неё. — В этот раз мы найдём того, кого нам обоим захочется трахнуть.

Посмотрев на него своими гигантскими глазами, она покачала головой. Её глаза сделались серьёзными, когда она прислонилась к нему.

— Мы и так слишком много времени провели снаружи, — в ответ на его раздражённую гримасу, она резко добавила: — Нельзя, чтобы тебя увидели, Наоко. Нельзя. Ты знаешь, что он в Европе и ищет тебя. Я была там, когда Брик сказал тебе, что он и его люди не так давно были в Париже. Если мы наткнёмся на них, если они тебя увидят…