– Он там стоял, за той пальмой.

А пальма впереди действительно была примечательной – от одного корня, прямо от земли, поднимались вверх три ровных, прямых ствола, как трезубец, – такое дерево трудно было не запомнить.

– Я здесь остановилась, – все так же беззвучно, одними губами, сказала Хельга и показала себе под ноги. – Окликнула тебя. Вдруг за пальмой послышался треск. Я развернулась и побежала.

Ветер рванул кроны деревьев, и где-то рядом заскрипело, заскрежетало. Воронцов непроизвольно вздрогнул. Лицо Хельги побелело, лишь темнели глаза.

– Я посмотрю, что там, – глухим голосом предложил Воронцов.

Хельга помедлила несколько мгновений, решая, пойти ли с ним или подождать здесь.

– Я с тобой, – сказала она после паузы.

Они двинулись вперед – медленно и неуверенно. Воронцов сжимал в руке нож. Хельга выглядывала из-за его плеча. Миновали дерево-трезубец, затем продрались сквозь заросли и остановились. Здесь были те же пальмы и та же пружинящая под ногами трава. Пробегал над головами ветер. Все как раньше. Ничего необычного. Воронцов осознал это со спасительным облегчением. И еще он понял, что должен услышать собственный голос, чтобы загнать вглубь распоясавшийся страх.

– Здесь нет ничего особенного. И не было, – сказал он негромко и вразумляюще. – Тебе это все показалось.

Сказал, обернулся к Хельге и обмер. Лицо ее было уже совершенно белое, и она смотрела в одну точку, куда-то мимо Воронцова. Он проследил ее взгляд и увидел то, что так потрясло ее. Впереди, метрах в трех от них, с пальмы свисал обломанный веер листьев. Он держался лишь на лоскуте молодой коры. Слом был свежий. Совсем недавний.

– Он был здесь. Он поджидал меня, – только и смогла произнести Хельга.

Злой ветер где-то вверху рванул жесткие листья, и стройные стволы со стоном закачались.

Ближе к ночи пролился короткий и сильный ливень. Тяжелые струи гулко хлестали по крыше, и казалось, что кто-то невидимый без устали выбивает дробь. Воронцов и Хельга сидели на диване, не зажигая света.

– Нам нельзя выходить из дома, – обреченно сказала Хельга. – Даже днем нельзя, а тем более с наступлением сумерек.

Воронцов беззвучно вздохнул. Он не знал, что можно ответить на это.

– Через несколько дней придет катер, и мы оставим этот остров, – продолжала Хельга. – Будь он проклят!

– Я этому Бэллу башку сверну! – прорвало Воронцова.

– Он не виноват, – осторожно сказала Хельга.

Сверкнула молния, осветив на мгновение призрачным светом убранство комнаты и двоих сидящих на диване людей.

– Ты прости меня, – сказала Хельга.

– За что?

– Это я тебя втянула в эту авантюру.

Она нашла в темноте руку Воронцова и легонько ее сжала. Воронцов руку отнял, но не сразу.

– Ты тут ни при чем, – буркнул он и поднялся. – Давай спать, я очень устал.

У них был неудачный день. Более чем неудачный.

И в спальне они не зажгли света. Молча разделись в темноте.

– Будет лучше, если мы ляжем порознь, – неожиданно сказал Воронцов.

У него сейчас был сухой и неприятный голос.

– Почему? – растерянно поинтересовалась Хельга.

– Потому что я так хочу. Этого достаточно?

Хельга промолчала.

– Я знаю, что ты сердишься на меня, – сказала она после паузы. – Может быть, ты в чем-то и прав. Но… я прошу… не прогоняй меня…

У нее прерывался голос. Воронцов не видел в темноте ее лица, но почувствовал, что Хельга на грани истерики.

– Прошу тебя… будь великодушен, – все таким же прерывающимся голосом продолжала Хельга. – Я боюсь… мне страшно…

– Хорошо, – сказал Воронцов. – Пусть будет по-твоему.

Больше всего на свете ему сейчас хотелось обнять Хельгу, прижать к себе и, как прежде, успокаивающе погладить по волосам. Но он сдержался.

Ливень кончился. Стал слышен шепот близких зарослей. В звуках этих не слышалось угрозы. Воронцов чутко вслушивался, пытаясь разобрать хоть что-то кроме шелеста листьев и скрипа стволов, но через час утомился и заснул. Проснулся он среди ночи, чего с ним не бывало никогда прежде, и вдруг понял, что Хельга не спит. Прислушался к ее дыханию, потом не выдержал, позвал:

– Хельга!

– Что? – тут же отозвалась она.

«В самом деле, не спала».

– Что-то опять случилось?

– Нет.

– А почему не спишь?

– Не спится.

– Чепуха все это. Не бойся. Спи.

И на этот раз все-таки не выдержал, протянул руку и в темноте погладил Хельгу по волосам. Хельга замерла, Воронцов это уловил и устыдился своей слабости, убрал руку.

– А почему ты себя называешь Хельгой? – неожиданно вспомнил он. – Ведь ты не журналистка. И псевдоним тебе ни к чему.

– Меня папа в детстве так называл. Не знаю почему. Потому мне и нравится это имя.

Еще бы. Оно было из детства – из тех времен, когда был жив отец и жизнь впереди представлялась сплошной чередой праздников.

– Зови меня по-прежнему Хельгой. Ладно?

– Ладно, – согласился Воронцов. – Спи.

Утром, проснувшись, он не увидел Хельги рядом. Она была на кухне – сидела с задумчивым видом за столом, а на плите выкипал забытый чайник.

– Привет, – сказал Воронцов.

Он был хмур и немногословен.

– Доброе утро, Саша.

Хельга налила в чашки чай, придвинула к Воронцову тарелку с бутербродами.

– Благодарю, – буркнул Воронцов.

С ним определенно что-то происходило.

– Что случилось? – осторожно осведомилась Хельга.

– Ничего особенного.

Воронцов придвинул чашку и принялся помешивать в ней ложкой – размеренно и долго, как это обычно делают пребывающие в задумчивости люди.

– Сон приснился, – неожиданно сказал он. – Нехороший какой-то. Теперь мне так мерзко – не передать словами.

И замолчал.

– Расскажи, – попросила Хельга.

– Приснилось, что иду я по улице, – сказал Воронцов, разглядывая что-то в своей чашке с задумчивым видом. – Вижу – стоит автобус и в него люди садятся. Я хочу мимо пройти, но вдруг один из пассажиров оборачивается ко мне, и я вижу, что этот парень из нашего двора, Попов его фамилия. Он мне и говорит: «Шурик, наконец-то ты пришел! Мы тебя заждались, уже хотели без тебя уезжать. Садись быстрее, поедем!» А я упираюсь, говорю: «Никуда я не поеду!» И тут еще один оборачивается, и его я тоже узнаю – Салынский, директор одной фирмы. И он говорит: «Саша, ты должен с нами поехать. Зря мы тебя ждали, что ли?» Я пытаюсь от них уйти, а они меня за руки хватают…

Воронцов вдруг оборвал фразу и резко поднял голову. У него сейчас было нехорошее лицо, серое какое-то, как вчера у Хельги.

– А почему тебе кажется, что сон этот плохой? – спросила Хельга.

– А потому что оба они – и Попов и Салынский – мертвы. Попов разбился, выпал из окна, еще года три назад. А Салынского застрелили совсем недавно – за долги.

Воронцов замолчал, опустил глаза. Хельга поняла, чем для него был этот сон. Предчувствием близкого несчастья.

За ночь тучи миновали остров и убежали далеко к материку. Небо вновь было ярко-синее, солнце еще не успело подняться высоко, но уже было жарко и над травой поднимались испарения. Если бы не кондиционер, невозможно было бы усидеть в доме. Ни Воронцов, ни Хельга даже не заикнулись о том, чтобы пойти к океану. Они уже смирились с тем, что им придется укрываться под защитой этих не слишком прочных стен. Воронцов смотрел телевизор, не понимая ни слова из того, что там говорилось. Хельга сидела, свернувшись клубочком, в углу дивана. Через пару часов, устав от телевизора, Воронцов предложил ей сыграть в карты. Хельга безропотно согласилась. Она играла без особого интереса и карты подбрасывала как-то лениво. Они сыграли шесть партий, и все шесть раз Хельга выиграла.

– Неплохо это у тебя получается, – буркнул Воронцов. – Не ожидал, честно говоря.

– А у тебя зеркало за спиной, – с тем же безразличием пояснила Хельга.