Воронцов обернулся, убедился, что его карты все это время были перед его партнершей как на ладони, и засмеялся – впервые за сегодняшний день. Хельга даже не улыбнулась – сидела, разглядывая что-то на матовой поверхности стола. И Воронцов согнал улыбку с лица, долго всматривался в лицо Хельги и покусывал губы.

– Что будешь делать, когда вернешься в Москву? – спросил он после бесконечно длинной паузы.

– Не знаю.

– Вернешься к этому своему…

– К которому?

– К тому самцу, который тебя последние два года содержал?

Хельга подняла голову:

– Ты как-то зло говоришь, Саша.

Было заметно, как все это ей неприятно.

– Ты сердишься на меня, да?

– Я не на тебя сержусь.

– А на кого?

– На себя.

– На себя? – удивилась Хельга.

И тогда Воронцова прорвало:

– Да, на себя. За то, что я вот такой, а не другой. Ну какое мне дело до твоих прежних мужиков? Было и было, мне плевать на них. У меня свои проблемы. Я, наверное, комплексую, или как там это еще называется, но все дело в том, моя милая, что ты ошиблась во мне. Жизнь – дрянная штука, в ней все играют не свои роли, никто не хочет быть самим собой, и это до поры забавляет и интересует, а потом вдруг наступает момент – и за свою ненастоящесть приходится платить. Платить по-разному, но каждый раз получается, что плата несоизмеримо велика.

Воронцов умолк. Хельга ждала продолжения. Но его не последовало.

– Я не поняла тебя, извини.

– Я не миллионер. И вообще я не такой крутой, как тебе представлялось. Меня наняли, чтобы я выполнял работу. Только и всего. Теперь я вернусь в Москву, уйду с той работы и некоторое время буду вообще никем. Безработным.

– И это тебя угнетает?

Воронцов усмехнулся:

– Ты не поняла. Меня не это угнетает.

– А что?

– То, что все оказалось неправдой. И мои миллионы, и этот остров…

Он чего-то недоговаривал. Хельга терпеливо ждала.

– …и то, что все сложилось именно так. Мы вернемся в Москву и расстанемся…

Вот это, наверное, и было главным.

– А как бы ты хотел? – осторожно поинтересовалась Хельга.

– Я хотел бы сказать тебе: все это мелочи – главное, что мы не можем жить друг без друга…

– Так скажи!

– Нет, – качнул головой Воронцов. – Не скажу. Ты играла роль, я играл роль, а теперь все рухнуло. Декорации скоро унесут, и мы увидим, что вокруг – жизнь. Неприглядная и недобрая.

Он не поднимал глаз, будто прислушивался к себе.

– А если бы у тебя были эти миллионы? Все было бы иначе?

– Думаю, что да.

– Так найди их, эти деньги.

– Где?

– Где угодно. Если тебе не нравится такая жизнь, попробуй ее изменить. Будь коварным и жестоким. Борись. Сговорись со своим другом, Бэллом, украдите эти пятнадцать миллионов, которые ты перечислил в Англию. Половину – ему, половину – тебе. Он согласится, я уверена. И ты будешь счастлив.

Воронцов поднял голову. Их взгляды встретились. Глаза Хельги смеялись. И Воронцов тоже засмеялся.

– Ну что за чушь ты говоришь! – сказал он. – Все-таки вы, женщины, совершенно иначе устроены. Вот ты умна, ничего не скажешь, но и ты ничего не поняла из того, что я тебе сказал. Мне не нужны больше деньги. Тем более ворованные. Об этом я сказал только потому, что в результате всего этого я потерял тебя. Я не свою роль играл, и потому все сложилось так неудачно…

– Ты сильно огорчен?

– Да, Хельга.

Она взяла Воронцова за руку.

– И ты ничегошеньки не понял, Саша. Когда я тебе говорила, что устала порхать и захотелось уже приткнуться к кому-то, устроить свою жизнь, я ведь тоже не деньги имела в виду.

Она засмеялась.

– Ты такой непосредственный.

– Да уж, – буркнул Воронцов. – Этого у меня не отнять.

– Возьми меня замуж.

– Нет, – сказал Воронцов.

– Ну пожалуйста.

Воронцов удивленно взглянул на Хельгу и вновь обнаружил озорные искры в ее глазах.

– Я иногда тебя не понимаю! – сказал он с досадой. – Ты хоть когда-нибудь бываешь настоящей?

– Нет.

– А когда-нибудь говоришь серьезно?

– Никогда.

– Оно и видно, – вздохнул Воронцов.

Он с удивлением обнаружил, что опять теряется рядом с этой женщиной. Она имела над ним какую-то мистическую, необъяснимую власть.

Больше они не разговаривали. Смотрели телевизор, днем немного вздремнули, и это было похоже на жизнь пожилой супружеской четы – размеренную и неторопливую. Ближе к вечеру Воронцов не выдержал.

– Я так не могу, – признался он. – Сидим взаперти, как заключенные, и боимся сами не знаем чего. А рядом – рукой подать – океан, белый песочек, и всего этого мы уже, может быть, никогда не увидим.

– Что ты предлагаешь?

– Я ничего не предлагаю. Я говорю, что завтра с утра я отправлюсь на берег и буду отдыхать на пляже.

Предполагалось, что Хельга вольна присоединиться к Воронцову или же остаться в доме.

– Это опасно, Саша.

– Чушь!

Хельга вздохнула. И в эту минуту раздался вой. Где-то там, за пальмами. Он был легко узнаваем – такой же тоскливый и безысходный. Стоявший у окна Воронцов резко обернулся и вслушался в режущий сердце звук. Вой оборвался. И тогда Воронцов задумчиво сказал:

– Он все время воет в одной стороне. Почему именно там? – И показал рукой в предполагаемом направлении.

Ночь не принесла облегчения, и это было уже привычным. Воронцов то проваливался ненадолго в беспокойный сон, то просыпался и вслушивался в окружающие его звуки. И только когда за окном забрезжил рассвет, будто кто-то разрешил Воронцову расслабиться, и он заснул надолго, так что пробуждение пришлось на то время, когда солнце уже стремительно приближалось к зениту, чтобы, зависнув ненадолго, так же стремительно покатиться к верхушкам пальм.

Хельга уже не спала, и приготовленный ею завтрак даже успел остыть. Когда Воронцов вошел в гостиную, Хельга испытующе посмотрела ему в глаза. Воронцов изобразил беспечную улыбку:

– Привет, дорогая.

– Привет.

Воронцова выдавали темные круги под глазами.

– Плохо спал?

– Почему ты так решила?

Хельга пожала плечами.

– Ты уже позавтракала?

– Нет.

– А я вот хочу есть. Что у нас сегодня?

Хельга сняла салфетку, прикрывавшую завтрак.

– О! – коротко, но многозначительно оценил Воронцов.

Он поглощал завтрак с задумчивым видом. И Хельга хранила молчание. Только в соседней комнате негромко мурлыкало радио.

– Я иду на пляж, – заявил Воронцов.

– Саша, не чуди!

– Ну что ты всполошилась? Ведь мы же были там не раз.

– И напрасно!

У Хельги был встревоженный вид. Воронцов засмеялся, чтобы снять нарастающее напряжение.

– С утра все кажется ясным и безопасным, – сказал он.

– Это впечатление обманчиво.

– А я и хочу обманываться.

– А я не хочу.

– Вот и оставайся в доме, – сказал Воронцов и опять засмеялся.

В его глазах не было никакого веселья, но Хельга этого не замечала.

– Я пойду с тобой, – объявила она.

– Назло, да?

– Не назло. Просто так.

– Просто так я тебя не возьму.

– А меня не надо брать. Я пойду сама.

Она действительно последовала за Воронцовым, когда он отправился на пляж. Шла позади него, в двух шагах, прижимая к груди пакет, в который обычно складывала свои пляжные аксессуары. Воронцов прошел половину короткого пути к пляжу и вдруг остановился.

– А я ведь тебя обманул, – сказал он, не оборачиваясь. – Ни на какой пляж идти я не собирался.

– А куда же ты собирался?

Теперь Воронцов обернулся и стоял перед Хельгой, спрятав руки в карманы шорт.

– Я хотел пойти туда, – кивнул он куда-то за спину Хельги.

И она поняла. В ту сторону, где каждый вечер раздавался вой.

– Зачем? – спросила она дрогнувшим голосом.

– Хочу выяснить, что там такое.

– Зачем? – повторила Хельга.

– Надо же знать в конце концов, что это за чертовщина.