— Только в том случае, если политику ставят на первое место, отодвигая дело об изнасиловании на задний план. Насколько убедительны доказательства?

— Если этим займётся суд присяжных, Эд Келти проведёт длительное время в федеральной тюрьме.

— Неужели ФБР сумело найти такие доказательства? — Ты только посмотри, какой червяк…

— Я ведь говорил тебе, что Мюррей — отличный полицейский.

— А кто будет обвинителем на процессе?

— Энн Купер. Она занимается только этим делом уже много недель. — Действительно, червячок заслуживает внимания. Эта острая блестящая штука совсем не так опасна, правда?

Ньютон достал из кармана конверт и положил на скатерть.

— Здесь имена, цифры и прочие подробности, но ты не получала их от меня, ладно? — Червяк прямо-таки танцевал в воде, и рыба уже не понимала, что плясать его заставляет крючок, на который он насажен.

— Что, если я не сумею подтвердить все это?

— В таком случае источники моей информации ошибаются и писать не о чём. По крайней мере надеюсь, что тебе понравился ужин. — К тому же червяк в любую минуту может исчезнуть.

— А тебе все это зачем понадобилось, Рой? Почему ты хочешь, чтобы в газетах появилась такая статья? — Всё-таки лучше лишний раз убедиться в отсутствии опасности. Каким образом червяк оказался здесь?

— Мне никогда не нравился этот парень, ты ведь знаешь. Мы не сошлись во мнениях по поводу двух больших ирригационных проектов, и он воспрепятствовал передаче крупного оборонного заказа моему штату. Но ведь тебе нужна настоящая причина? Так вот, у меня есть дочери, Либби. Одна заканчивает Пенсильванский университет, другая только что поступила на юридический факультет университета в Чикаго. Обе стремятся следовать примеру отца, и мне совсем не хочется, чтобы мои маленькие девочки попали на Капитолийский холм, пока там находятся такие подонки, как Эд Келти. — Да кому интересно, каким образом такой вкусный червяк оказался в воде?

Либби Хольцман кивнула, удовлетворённая ответом. Она взяла конверт и положила в сумочку, даже не заглядывая в него. Поразительно, что они никогда не замечают крючка, до тех пор пока не станет слишком поздно. В некоторых случаях не замечают его совсем. Официант был разочарован, когда его клиенты отказались от десерта, ограничившись, прежде чем расплатиться, чашечкой кофе «эспрессо».

— Алло?

— Это Барбара Линдерс? — послушался женский голос.

— Да. С кем я говорю?

— Меня зовут Либби Хольцман, я из «Вашингтон пост». Живу в нескольких кварталах от вас. Мне бы хотелось зайти к вам и поговорить.

— О чём?

— Об Эде Келти и о причине, по которой они отказались от передачи дела в суд.

— Как отказались?

— Вот так, милая. Отказались и все, — ответил голос.

— Одну минуту. Меня предостерегали против разговоров с журналистами. — В голосе Линдерс звучало нескрываемое подозрение. Ей и в голову не пришло, что этим она уже выдала себя.

— Так уж принято, они всегда предостерегают и обычно против разумных поступков. Вы ведь помните, это я предала гласности отвратительные делишки, которыми занимался конгрессмен Грант в офисе своего округа? И это я пригвоздила подонка заместителя министра внутренних дел. Я всегда внимательно слежу за подобными делами, Барбара. — По тону голоса казалось, что Хольцман разговаривает с младшей сестрой, что соответствовало истине. Либби едва не получила Пулитцеровскую премию за журналистские расследования, в которых политика была связана с совращением женщин.

— Откуда я знаю, что разговариваю именно с вами?

— Вы ведь видели меня по телевидению, правда? Пригласите зайти и убедитесь собственными глазами. Я могу приехать через пять минут.

— Сначала позвоню мистеру Мюррею.

— Конечно, позвоните, только пообещайте мне одно, ладно?

— Что именно?

— Если он снова повторит вам то же самое относительно причины, по которой дело не передают в суд, то мы встретимся и поговорим. — Либби на мгновение замолчала. — Знаете, а почему бы мне не отправиться к вам прямо сейчас? Если ответ Дэна удовлетворит вас, мы просто выпьем по чашке кофе и вы расскажете о себе, для того чтобы я могла использовать это в газетной статье после начала процесса. Согласны?

— Да… пожалуй. А теперь всё-таки я позвоню мистеру Мюррею. — Барбара положила трубку и набрала номер, который помнила наизусть.

— Привет, это Дэн…

— Мистер Мюррей! — тут же прервала его Барбара, чувствуя, как уже поколебалась её вера в справедливость окружающего мира.

— …и Лиз, — добавил другой голос, оба явно записанные на ленту автоответчика. — Сейчас мы не можем подойти к телефону, — дружно произнесли два голоса, — но если вы хотите…

— Где вы, мистер Мюррей, когда вы так мне нужны? — заявила мисс Линдерс, обращаясь к автоответчику, и в отчаянии бросила трубку ещё до того, как полное юмора обращение закончилось и раздался короткий гудок, после которого диктуется сообщение. Неужели такое возможно? Неужели это правда? — лихорадочно думала Барбара.

Мы находимся в Вашингтоне, напомнил ей жизненный опыт. Здесь возможно все.

Барбара Линдерс оглянулась по сторонам. Она провела в Вашингтоне одиннадцать лет и чего сумела добиться? Живёт одна, в маленькой однокомнатной квартире с гравюрами на стене. Хорошая мебель, которой пользуется лишь она. Воспоминания, угрожающие рассудку. Она осталась одна, в полном одиночестве, и её единственной надеждой было изгнать ужасные воспоминания, отомстить человеку, разрушившему её жизнь. А теперь что же, ей отказывают и в этом? Неужели жизнь может быть настолько жестокой? Самым пугающим было то, что и Лайза испытывала те же чувства. Барбара знала это из письма, сохранённого ею, ксерокопия которого все ещё лежала в коробочке с украшениями, спрятанной в ящике серванта. Она решила сохранить это письмо как память о своей лучшей подруге, а также напоминание ей, насколько опасно предаваться отчаянию, как это сделала Лайза. Прочитав письмо несколько месяцев назад, Барбара решила открыться знакомому врачу-гинекологу, которая, в свою очередь, направила её к психиатру Кларис Гоулден, и начался процесс, ведущий… куда? В этот момент раздался звонок, и она пошла к двери.

— Привет! Вы меня узнаете? — Вопрос сопровождался тёплой и дружеской улыбкой. Либби Хольцман была высокой женщиной с густыми чёрными волосами, обрамлявшими бледное лицо, на котором выделялись яркие карие глаза.

— Заходите, пожалуйста, — ответила Барбара, отходя от двери.

— Вы позвонили Дэну?

— Его нет дома… или, может быть, он просто оставил включённым автоответчик. Вы с ним знакомы?

— О да. Мы — добрые друзья, — сказала Либби, направляясь к дивану.

— Как вы считаете, на него можно положиться? Положиться по-настоящему?

— Вам нужен честный ответ? — Хольцман задумалась. — Да, можно. Если он ведёт дело сам, ему можно верить. Дэн — честный человек, можете не сомневаться.

— Но ведь сейчас он не ведёт дело сам, в одиночку, правда? Либби покачала головой.

— Нет, такой процесс будет слишком сенсационным, неизбежно приобретёт политическую окраску. И вот ещё что важно знать о Мюррее — видите ли, он слишком верен людям, которых уважает, и потому будет делать то, что ему скажут. Я могу сесть, Барбара?

— Да, конечно. — Обе женщины опустились на диван.

— Вы знаете, в чём задача прессы? Мы следим за ходом событий. Мне нравится Дэн. Я им восхищаюсь. Он действительно хороший полицейский и честный человек. Готова побиться об заклад, что в течение всей работы с вами он вёл себя, как это сказать, ну вроде сурового старшего брата, верно?

— Всегда, — подтвердила Барбара. — Он стал для меня лучшим другом в мире.

— Полностью согласна. Дэн принадлежит к числу хороших людей, стоящих на страже закона. Я знакома с его женой Лиз. Однако проблема заключается в том, что не все люди похожи на него, и тогда на сцене появляемся мы, — закончила Либби.

— Что вы имеете в виду?

— Когда кто-то говорит Дэну, как ему нужно поступать, это делается под давлением обстоятельств, потому что таковы правила игры в Вашингтоне. И вы знаете что? Сам Дэн терпеть не может такое давление, точно так же, как и я. Мой долг, Барбара, помочь людям вроде Дэна, потому что при этом я заставляю политических подонков оставить его в покое и дать ему возможность спокойно выполнять свои обязанности.