— Ты говоришь, что, по твоему мнению, он приказал убить молодую девушку и заставил свою полицию закрыть дело? И знаешь, что ему нравятся подобные извращения? — Лицо Дарлинга покрылось краской гнева. — И настаиваешь, чтобы я протянул ему оливковую ветвь? Что случилось с тобой, черт побери?

Джек сделал глубокий вдох.

— Согласен, господин президент, я заслужил ваш упрёк. Но вопрос стоит сейчас так: как нам поступить?

Выражение на лице Дарлинга смягчилось.

— Извини, Джек, ты не заслужил этого.

— По правде говоря, заслужил, господин президент. Я мог бы отдать приказ Мэри-Пэт вывезти её домой гораздо раньше, но не сделал этого… — с грустью заметил Райан. — Я не ожидал, что события будут разворачиваться с такой быстротой.

— Такое случается со всеми, Джек. Итак, что делать сейчас?

— Мы не можем обратиться к советнику по юридическим вопросам в нашем посольстве, потому что ещё «не знаем» о случившемся. Думаю, однако, что следует предупредить ФБР о необходимости проверки обстоятельств её смерти, после того как получим официальное уведомление. Я могу позвонить Дэну Мюррею.

— Это правая рука Шоу, занимающийся решением особо важных проблем?

Райан кивнул.

— Да, мы с Дэном давно знаем друг друга. А вот что касается политических аспектов, то я не уверен. Только что прибыла телевизионная запись первого выступления Гото в качестве премьер-министра. Мне хотелось, чтобы вы знали, с кем имеете дело, прежде чем начнёте её читать.

— Скажи мне, Джек, сколько, по твоему мнению, таких подонков стоит во главе разных государств?

— Вы знаете это лучше меня, сэр. — Райан на мгновение задумался. — Вообще-то нельзя считать, что это так уж плохо. Они слабые, господин президент. И трусливые. Если уж у вас есть враги, пусть у этих врагов будет побольше уязвимых мест.

Но ведь Гото может приехать к нам с государственным визитом, подумал Дарлинг. Нам придётся разместить его в Блэйр-хаус, напротив Белого дома, дать банкет в его честь, мы выйдем в Восточный зал, будем произносить трогательные речи, .поднимать бокалы за здоровье друг друга и пожимать руки, словно близкие друзья. Черт бы его побрал! Дарлинг открыл папку с речью Гото и пробежал глазами первую страницу.

— Ну и сукин же сын! «Америка должна понять», представляешь?

— Гнев, господин президент, не лучший советчик в решении проблем.

— Да, ты прав, — согласился Дарлинг. Он помолчал, и затем на его лице появилась лукавая улыбка. — Насколько я помню, горячность относится и к числу твоих недостатков, верно?

Райан кивнул.

— Да, сэр, меня не раз упрекали в этом.

— Ну что ж, после возвращения из Москвы нам придётся заняться двумя крупными вопросами.

— Тремя, сэр. Нужно будет принять решение относительно Индии и Шри-Ланки. — По выражению лица Дарлинга Джек понял, что президент позволил себе забыть об этом.

Впрочем, Дарлинг задвинул в дальний угол своей памяти ещё одну проблему.

— Сколько времени мне придётся ждать? — бросила мисс Линдерс.

Мюррей видел на её лице отпечаток страданий ещё более отчётливо, чем они слышались в словах женщины. Но как ему объяснить это? Уже став жертвой преступления, ей пришлось покинуть убежище, в котором она скрывалась столько времени, и открыть душу множеству незнакомцев. Подобная процедура болезненна для всякого, но для неё в особенности. Мюррей был искусным и опытным следователем, умел допрашивать людей. Он знал, как утешить человека, как ободрить его, как выудить нужную информацию. Он был первым сотрудником ФБР, который выслушал её рассказ, полный кричащей боли, и в результате превратился в одного из знатоков морального состояния пострадавшей в не меньшей степени, чем доктор Гоулден. Затем мисс Линдерс допрашивала ещё пара агентов ФБР, мужчина и женщина, специализирующиеся на расследовании подобных преступлений. После этого ею занялись два разных психиатра, беседы которых по необходимости были не слишком дружескими, поскольку от них требовалось, во-первых, установить окончательную правду и, во-вторых, дать понять мисс Линдерс, с какой враждебностью ей придётся столкнуться в дальнейшем. В процессе всего этого, понял Мюррей, Барбара Линдерс перенесла ещё более мучительные страдания, чем раньше. Ей пришлось заставить себя рассказать всю правду сначала доктору Гоулден, затем сделать то же самое для Мюррея, далее ещё и ещё. А теперь ей предстояло столкнуться с самым трудным испытанием, поскольку некоторые члены юридического комитета Конгресса были союзниками Эда Келти и потому пожелают отнестись к свидетелю с максимальной жёсткостью, чтобы завоевать расположение вице-президента или продемонстрировать свой профессионализм и беспристрастие как юристов. Барбара знала это. Мюррей сам провёл её через предстоящее испытание, сам задавал ей вопросы, иногда жестокие и неожиданные, причём всегда им предшествовало мягкое объяснение вроде такого: «Вас могут спросит также вот о чём…».

Все это оказало воздействие на неё, и тяжёлое воздействие. Барбара — теперь они стали слишком близкими знакомыми, чтобы он продолжал думать о ней как о мисс Линдерс, — продемонстрировала незаурядное мужество, какое только можно ожидать от жертвы подобного преступления, и даже больше. Однако мужество не появляется само по себе. Оно похоже на счёт в банке. С него можно снять всего лишь определённое количество денег, а затем придётся остановиться, до тех пор пока на депозит не поступят новые средства. Однако лишь ожидание того неизвестного ей дня, когда её вызовут в Конгресс, когда ей придётся занять место в зале заседаний и сделать вступительное заявление перед телевизионными камерами, ощущение, что ей придётся обнажить свою душу перед всем миром, — все это походило на то, что ночь за ночью в банк приходит грабитель и похищает часть запаса её внутренней решимости, накопленной с таким трудом.

Но и для Мюррея всё это было непросто. Он провёл следствие, собрал материалы для судебного дела, подготовил прокурора, но среди тех, кто принимали участие во всём этом, он был ближе всех к Барбаре. Это ему предстояло убедить её, продемонстрировать этой женщине, что мужчины не похожи на Эда Келти, что и для мужчин подобный поступок является столь же отталкивающим, как и для женщин. Он был для Барбары защитником справедливости. Разоблачение и последующее наказание преступника стало теперь целью его жизни в ещё большей степени, чем для неё.

— Барбара, ты должна держаться, крошка. Мы накроем этого мерзавца, но не сможем добиться желаемого результата, если только не… — Он продолжал говорить, произнося правильные слова, стараясь вкладывать в них убеждение, которого не испытывал. С каких это пор политика начала влиять на уголовное право? Закон нарушен. У них подготовлены свидетели, есть вещественные доказательства, но теперь их заставляют ждать, а это причиняет не меньший вред истцу, чем жёсткий допрос любого адвоката, защищающего ответчика.

— Но время уходит!

— Ещё две недели, может быть, три, и мы возьмёмся за дело, Барбара.

— Послушай, Дэн, я ведь понимаю, что-то происходит, верно? Ты не считаешь меня такой уж дурой, а? Теперь он перестал выступать с речами, открывать новые мосты и тому подобное. Кто-то предупредил его, и сейчас он готовится к защите, правда?

— Мне кажется, Барбара, что президент намеренно держит его рядом с собой, для того чтобы, когда дело начнётся, он не смог опереться на свою популярность в качестве средства защиты. Президент на нашей стороне, Барбара. Я лично проинформировал его о ходе расследования, и он сказал: «Преступник есть преступник, кем бы он ни был» — и я передаю тебе его точные слова.

Она посмотрела на него влажными глазами. В них отражалось отчаяние.

— Я не выдержу, Дэн.

— Нет, Барбара, выдержишь, — солгал он. — Ты сильная, умная и смелая женщина. Ты просто обязана пройти через это испытание. Это он не выдержит, а не ты. — Дэниел Е. Мюррей, заместитель помощника директора ФБР, протянул руку через стол. Барбара Линдерс сжала её своими пальцами, словно ребёнок руку отца, заставляя себя верить ему, полагаться на него, и Дэна охватило чувство стыда, потому что ей приходится платить такую цену из-за того, что президент Соединённых Штатов вынужден подчинить уголовное расследование политическим требованиям. Возможно, это имеет смысл в глобальном масштабе, однако для полицейского глобальные масштабы ограничиваются обычно одним преступлением и одной жертвой.