— Продажность и бесчестие американцев поистине поразительны, — продолжил Мацуда голосом, который обычно слышит католический священник на исповеди, не понимая, исповедуется ли грешник в своих грехах или просто оплакивает свою неудачу. В данном случае два миллиарда долларов улетучились с такой же лёгкостью, словно на них поджаривали сосиски.

Ямата мог бы сказать: «Я предупреждал вас», но промолчал, потому что ему и в голову не приходило высказать такое предупреждение, даже после того, как его собственные советники по инвестициям, американские юристы, внимательно изучили условия сделки и убедили его в самых категорических выражениях отказаться от неё. Вместо этого он понимающе кивнул.

— Мне совершенно ясно, что вы не могли предвидеть такого обмана, особенно после всяческих заверений со стороны американцев и предложенных вами взамен поразительно выгодных условий. Я думаю, друзья, элементарная деловая честность просто чужда американцам. — Он обвёл взглядом сидящих за столом и заметил одобрительные кивки. — Мацуда-сан, разве найдётся разумный человек, способный обвинить вас в ошибочности суждений?

— Многие выскажут такую точку зрения, — тихо проговорил Мацуда, и присутствующие отметили его мужество.

— Только не я, мой друг. Кто из нас обладает таким достоинством, такой мудростью? Кто ещё руководил своей корпорацией с таким усердием? — Райзо Ямата печально покачал головой.

— Меня гораздо больше тревожит то, что такая судьба, мои друзья, может постигнуть всех нас, — негромко заметил один из банкиров, имея в виду, что у него в банке находятся закладные на недвижимое имущество Мацуды в Японии и в Америке и что крушение такой корпорации сократит до опасно низкого уровня его собственные резервы. Проблема заключалась в том, что, хотя банк способен устоять после подобного краха не только теоретически, но и на практике, достаточно одного лишь подозрения, что активы уменьшились и не столь значительны, как раньше, чтобы вызвать банкротство, а для такого подозрения достаточно какой-нибудь публикации не очень сведущего репортёра. После появления подобной статьи или даже слухов начнётся массовое изъятие вкладов из банка и наступит разорение даже вполне платёжеспособного финансового учреждения. Разумеется, изъятые средства будут затем куда-то вложены — такие деньги слишком значительны, чтобы их можно было просто спрятать в чулок, — и попадут в другой банк, принадлежащий аналогичной банковской корпорации, что укрепит её финансовую позицию, но повторный кризис такого рода, вполне возможный в создавшихся обстоятельствах, может стать началом всеобщего краха.

Никто не упомянул, а большей частью и не подумал, что присутствующие здесь необдуманными действиями сами навлекли на себя эту беду. Ни один из них не замечал собственной слепоты — или почти ни один, подумал Ямата.

— Основная проблема заключается в том, что экономика нашей страны покоится не на твёрдом фундаменте, а на песке, — философски начал Ямата. — Какими бы глупыми и слабыми ни были американцы, судьба дала им то, в чём отказала нам. В результате мы, несмотря на наш ум, всегда находимся в подчинённом положении. — Все это он говорил не в первый раз, однако только сейчас к его словам начали прислушиваться, и Ямате потребовалось все его самообладание, чтобы удержаться от презрительной усмешки. Он посмотрел на одного из присутствующих, того, кто упорно не соглашался с ним.

— Помните, как вы говорили, что наша сила заключается в прилежании японских рабочих и в искусстве инженеров? Вы были тогда совершенно правы, мой друг. Это действительно источник нашей силы, и, более того, он недоступен американцам. Однако судьба по каким-то собственным причинам оказалась снисходительной к ним, они сумели парализовать присущие нам сильные стороны и превратили случайную удачу в реальную мощь, а именно мощи нам и не хватает. — Ямата сделал паузу, стараясь проникнуть в настроение аудитории, прочесть, что в действительности скрывается за бесстрастными лицами присутствующих.

Несмотря на то что он сам был порождением этой культуры и лучше других знал правила, которым подчинялись её представители, ему придётся сейчас пойти на риск. Наступил решающий момент, в этом не приходится сомневаться. — Но и не в том главное. Они выбрали такой путь, тогда как мы отказались от него. И вот теперь нам приходится расплачиваться за эту ошибку. Однако у нас есть выход.

— В чём же он состоит? — не выдержал кто-то из слушателей.

— Сейчас, друзья мои, судьба улыбнулась нам и перед нами открылся путь к подлинному величию. На самом пороге катастрофы мы увидели сияющие вершины славного будущего.

Ямата напомнил себе, что пятнадцать лет ждал этого момента. Затем сосредоточился на том, как ему лучше сформулировать свою мысль. Внимательно наблюдая за лицами сидящих вокруг стола, он лишь теперь понял, что на самом деле ждал этого момента с тех самых пор, как ему исполнилось десять лет и в феврале 1944 года он один из всей семьи поднялся на борт корабля, который направлялся от Сайпана к берегам Японии. Он всё ещё помнил, как стоял у поручней, глядя на мать, отца, младших братьев и сестёр, провожавших его на причале. Он старался тогда казаться мужественным, но с трудом сдерживал слезы, зная, как это знает ребёнок, что увидит их снова, и в то же самое время понимая, что видит их в последний раз.

Американцы убили их, стёрли его семью с лица земли, заставили покончить с собой, броситься с отвесных утёсов в бушующее жадное море, потому что все граждане Японии, будь то военные или мирные жители, были для американцев всего лишь животными. Ямато помнил, как слушал по радио сообщения о том, как «дикие орлы» из Кидо Бутай сокрушили американский флот, как непобедимые солдаты императорской армии сбросили ненавистных американских морских пехотинцев в море, как они затем уничтожили множество их в горах острова Сайпан, который перешёл в руки американцев после первой мировой войны. Но даже тогда он понимал всю бессмысленность таких сообщений, потому что всё это было ложью, несмотря на утешительные слова дяди. Затем в радиосводках заговорили о других битвах, победах, одержанных над американцами, которые все ближе и ближе подбирались к японским островам, он помнил слепую ярость от мысли о том, что его огромная и могучая страна не в силах остановить этих варваров, ужас от налётов бомбардировщиков, появлявшихся сначала днём, потом ночью, которые сжигали его страну город за городом. Красный свет гигантских пожаров, освещавших небо иногда вблизи, иногда у самого горизонта, ложь дяди, пытавшегося успокоить мальчика, и, наконец, облегчение в его глазах, когда всё кончилось. Вот только Райзо конец войны не принёс облегчения — у него больше не было семьи, она исчезла, и когда он впервые увидел американца — огромного рыжеволосого солдата с веснушками, усыпавшими молочно-белую кожу лица, котбрый дружески погладил его по голове, словно собаку, — уже тогда он знал, как выглядит враг.

Ответил ему не Мацуда. Сейчас он не должен отвечать. Заговорил другой промышленник, тот, чья корпорация по-прежнему сохраняла свою мощь или по крайней мере казалась таковой. И это был тот, кто никогда раньше не соглашался с ним, пусть и не высказывая этого. И хотя присутствующие продолжали смотреть перед собой, их мысли обратились к нему. Нарушивший молчание посмотрел на стоящую перед ним полупустую чашку с чаем — встреча была слишком важной для алкоголя — и заговорил, не поднимая головы, боясь встретиться с взглядами остальных, чтобы не увидеть испуганных глаз.

— Каким образом, Ямата-сан, нам удастся осуществить ваше предложение?

— Без обмана? — удивился Чавез. Он говорил по-русски, потому что в Монтерее пользоваться английским не разрешалось, а овладеть этим выражением на японском языке Динг ещё не успел.

— Совершенно точно, я сумел завербовать четырнадцать человек, — небрежно, стараясь скрыть гордость, ответил бывший майор КГБ Олег Юрьевич Лялин.

— И Москва не захотела воспользоваться твоей агентурной сетью? — недоверчиво спросил Кларк.