— Сэр, первоначальное расстояние до новых контактов превышает сто тысяч ярдов, они находятся в зоне схождения, — доложил другой акустик.

— Пеленг не меняется. Они направляются прямо к нам или чуть отклоняются в сторону. Машины работают на полную мощность. Какая погода на поверхности, сэр?

— Волны от восьми до десяти футов. — Значит, больше сотни тысяч ярдов. Более пятидесяти морских миль, подумал Клаггетт. Корабли идут с большой скоростью. Прямо на него, но он не имеет права открывать огонь. Проклятие. Он повернулся и сделал три шага обратно в боевую рубку. — Десять градусов вправо, новый курс два-семь-ноль.

«Теннесси» повернула на запад, чтобы акустикам легче было определить расстояние до приближающихся эсминцев. Полученные капитаном разведданные предсказывали это, и момент сближения был точным, хотя и крайне нежелательным.

При более драматических обстоятельствах, перед кинокамерой например, атмосфера была бы иной, но сейчас, хотя обстановку в определённом смысле можно было назвать и драматичной, все чувствовали себя просто замёрзшими и несчастными. Эти солдаты принадлежали к самым элитным частям, но им было намного проще выдержать испытание боем, чем бороться с безжалостной природой. Рейнджеры в почти целиком белых камуфляжных комбинезонах старались двигаться как можно меньше, и отсутствие движений делало их ещё более уязвимыми для холода, к тому же бездеятельность — злейший враг солдата. И всё-таки это ещё не так плохо, подумал капитан Чека. Для небольшой группы солдат в четырех тысячах миль от ближайшей американской базы — а такой базой был Форт-Уэйнрайт на Аляске — страдать от бездеятельности было несравненно лучше, чем готовиться вступить в бой без малейшей надежды на всякую поддержку. Сам Чека разделял участь всех офицеров, оказавшихся один на один со своими солдатами: он находился в таком же положении и испытывал те же трудности, что и его солдаты, но в отличие от них не имел права ворчать. Ворчание перед рядовыми подрывало их моральный дух, хотя они скорее всего поняли бы его.

— Будет приятно вернуться в Форт-Стюарт, сэр, — заметил старший сержант Вега. — Улечься на берегу и погреться на солнышке.

— Неужели, Осо? Разве ты не будешь скучать без этого великолепного снега и бодрящего ледяного дождика?

— Понял вас, капитан. Но я хлебнул этого дерьма полной мерой ещё в Чикаго, когда был мальчишкой. — Он замолчал и снова прислушался. Рейнджеры очень строго соблюдали тишину, следовало постоянно быть настороже.

— Готов к вечерней прогулке?

— Только бы наш друг ждал нас на дальнем склоне.

— Думаю, в этом можно не сомневаться, — покривил душой Чека.

— Да, сэр, я тоже так думаю. — Если на это способен один человек, то почему не двое? — подумал Вега. — Это вправду действует?

Люди, профессией которых нередко было убийство, съёжились в спальных мешках, поместившись в ямы, устланные сосновыми ветками и прикрытые ими же для дополнительного тепла. Вдобавок к тому, что рейнджеры занимались охраной пилотов, им приходилось ещё заботиться и об их здоровье, словно речь шла о маленьких детях, — странное занятие для солдат элитных частей, хотя именно этим частям приходится выполнять самые необычные задания.

— По крайней мере они так говорят, — Чека проверил время. — Разбудим их через два часа.

Вега кивнул, надеясь, что его ноги не успеют оцепенеть до такой степени, чтобы спуск по южному склону оказался непосильным.

Распределение лодок было установлено при инструктаже перед началом операции. Каждому из четырех ракетоносцев был выделен участок в тридцать миль, который, в свою очередь, делился на три десятимильных сектора. Каждая субмарина патрулировала в центральном секторе, оставляя южный и северный секторы пустыми для всего, кроме огневых действий. Форма патрулирования в каждом случае зависела от шкипера, но все решили действовать одинаково. «Пенсильвания» двигалась на север пятиузловым ходом, точно так, как она делала это в прошлом, когда несла на борту ракеты «трайдент». Она плыла настолько бесшумно, что кит рисковал столкнуться с нею, если бы сейчас в этой части Тихого океана плавали киты. Позади субмарины, на длинном кабеле, тянулась буксируемая пассивная акустическая антенна, и в течение двухчасового плавания с севера на юг и с юга на север она плыла по прямой. В конце каждого цикла требовалось примерно десять минут, чтобы развернуться и снова выйти на прямой курс — в этом случае антенна действовала с максимальной эффективностью.

Сейчас «Пенсильвания» находилась на глубине шестисот футов — идеальная глубина для акустических условий на данный день. Над морской поверхностью зашло солнце, и в этот момент на акустических экранах появились первые трассы. Сначала акустики увидели серии жёлтых точек, которые медленно скатывались вниз, чуть смещаясь по пеленгу к югу. Скорее всего, подумал старший акустик, цель шла последние несколько часов на аккумуляторных батареях, иначе он услышал бы более громкий рокот дизелей, используемых при перезарядке. Но сейчас контакт был перед ним, на той шестидесятигерцевой линии, что и ожидалось. Он тут же сообщил о контакте группе огневых задач.

Надо же, подумал акустик. Он провёл всю жизнь на подводных ракетоносцах и слишком часто следил за контактами, от которых его лодка стремилась скрыться, хотя ракетоносный флот гордился тем, что у него были самые лучшие торпедисты среди всех подводников. Сейчас на борту «Пенсильвании» находилось всего пятнадцать торпед — на флоте ощущался недостаток самых современных торпед, обладающих высокой скоростью, манёвренностью и дальностью. Было принято решение, что при таких обстоятельствах нет смысла брать в плавание обычные, менее совершенные торпеды. Кроме того, у «Пенсильвании» было три приманки, внешне очень похожих на торпеды. Их называли ПШИДД — подводный шумовой имитатор долговременного действия. Шкипер, тоже долгое время прослуживший на подводных ракетоносцах, проинструктировал команду о своём плане предстоящих атак и все, кто находились на борту, были согласны с ним. По сути дела расчёт операции практически был идеальным. Японские корабли будут вынуждены пересечь патрульную боевую, как стал называть её шкипер, линию американских лодок и не смогут сделать это незамеченными.

— Слушайте все, — объявил капитан по системе бортовой трансляции — каждый динамик был приглушён до такой степени, что морякам приходилось напрягать слух, чтобы услышать шёпот шкипера. — Мы обнаружили возможный подводный контакт в нашей боевой зоне. Я намерен атаковать его в соответствии с планом, о котором мы говорили. Боевая тревога! — закончил он голосом человека, заказывающего завтрак в мотеле «Хауэрд Джонсон».

Затем внутри лодки послышались звуки, настолько тихие, что их мог различить лишь самый опытный акустик, да и то потому, что находился в гидропосту рядом с боевой рубкой. Вахта в рубке сменилась, и места у боевых консолей заняли лучшие специалисты, в том числе и одна женщина. Матросы, слишком молодые, чтобы участвовать в непосредственных боевых действиях, собрались в разных местах субмарины, готовые принять участие в борьбе за её живучесть. В боевую рубку поступали доклады о том, что все посты готовы, и затем в лодке воцарилась тишина, которой могло бы позавидовать кладбище в ночь Всех Святых.

— Контакт становится все более чётким, — доложил по системе внутренней связи старший акустик — сейчас все пользовались микрофонами и наушниками. — Пеленг меняется на запад, направление на цель ноль-семь-пять. Слышу шум вращающихся винтов, оцениваю скорость контакта в десять узлов.

Теперь было ясно, что это несомненно подводная лодка. Впрочем, и раньше в этом не было сомнений. У дизельной подводной лодки была своя буксируемая гидроакустическая антенна, и вражеская субмарина двигалась бросками, то увеличивая скорость, то медленно дрейфуя, чтобы прослушать шумы, которые она могла упустить в моменты, когда вода, обтекающая корпус, заглушала все звуки, мешая работе гидрофонов.