Четвёртый «Б» почувствовал, что может выйти рассказ.

— Расскажите, Ариф Арифович! — полетело со всех сторон.

— Что ж, дело прошлое, можно и рассказать.

Случилось это зимой тысяча девятьсот сорок четвёртого года. Время напряжённое. На нашем участке фронта со дня на день ждали больших боёв. Тут-то и вызвал командир роты меня и Семёна Лисеева. «Отправляйтесь, — говорит, — в ближайший тыл немцев и перережьте линии связи».

Задание ясное, готовиться долго не надо, дождались мы ночи — и поползли. Ночь подходящая, тёмная, небо облаками затянуто — ни луны, ни звёздочки. Одна беда — осветительные ракеты. Вспыхнет — мы в укрытие; погаснет — дальше ползём. Худо-бедно вперёд продвигаемся. Миновали нейтральную полосу, углубились в тыл противника, тут почти сразу и линию связи обнаружили — от переднего края к штабу немецкого полка она шла. Перерезали мы её и назад поползли. Оттого что задание выполнили, на душе так радостно сделалось, что и про ракеты думать забыли. Вдруг, видим, фашист стоит и руку с гранатой занёс.

— Хорошо бы его живьём взять, — шепчет Сёмка.

— Хорошо бы, — шепчу я в ответ.

Бросились мы в воронку, взвели курки. Лежим, лежим — тишина, ни выстрелов, ни шагов. Дождались очередной ракеты, смотрим — наш немец всё в той же позе стоит.

Что за чудо такое?

Велел я Семёну на месте оставаться (я за старшего был), а сам вперёд двинулся. Десяток-другой шагов прополз и чуть не расхохотался: бронзовую статую мы за фрица-то приняли! Да добро, если б статуя хоть воина какого-нибудь изображала, так нет — была это красавица девушка, тоненькая, словно принцесса из сказки. Как она в этом аду уцелела, сказать не берусь. Земля снарядами перепахана, деревья в щепы расколоты, кругом битые камни валяются. А она одной рукой за край юбочки держится, другую, с бубном, над головой подняла. Жаль мне её стало. «Не уцелеть тебе, красавица, уничтожат тебя снаряды», — говорю. Ничего она не понимает, знай себе в бубен поигрывает.

Подполз я к ней вплотную, сдвинул с пьедестала и, хоть килограммов двести в ней было, осторожно на землю уложил. Нелегко пришлось, да ничего. Я у нас в кишлаке в богатырях ходил — мешки в сто пятьдесят килограммов перетаскивал.

Двадцать четвёртого января ворвались мы в Пушкин. И надо же такому случиться, что оказался я рядом с девушкой. Бой так сложился, что мимо пробегал. Вижу, лежит моя принцесса, улыбается, глаза в небо смотрят, тоненькие пальцы подол юбочки перебирают. Словно и нет никакой войны.

Как никогда я в этом бою фашистов бил. Очень хотелось мне, чтобы скорей наступило время, когда встанет красавица с земли, поднимется на пьедестал и будут смотреть на неё счастливые люди и улыбаться так же радостно, как улыбается она.

Наградили меня медалью «За отвагу». Ребята в полку смеялись и говорили: «Это тебе, Ариф, за то, что ты невесту из бронзы в бою добыл». Семён им всё рассказал. Один командир не смеялся. Он пожал мне руку и такие слова произнёс: «Молодец, Умидов, ты поступил как настоящий культурный человек».

Ариф Арифович замолчал.

— А дальше что было?

— Потом меня ранило. Четыре месяца в тылу, в госпитале пролежал. Догнал свой полк уже в Эстонии. Вот и вышло, что в Ленинграде не был. Однако давайте продолжим урок.

Но тут снова поднялся Саттар.

— Где же мне узнать про статуи Петра Первого?

— Спросим у нашего ленинградца. Клюев?

Севка предчувствовал, что без него не обойдутся. В Ленинграде к нему с Узбекистаном приставали, здесь с Ленинградом пристают. Надоело.

— Не знаю. Знаю только две, которые вы перечислили, а других не знаю.

Вечером Сева спросил:

— Борис Яковлевич, сколько у нас в Ленинграде статуй Петра Первого?

— Медный всадник, конная статуя у Инженерного замка, бюст у домика Петра. — Борис Яковлевич загнул три пальца и остановился. — Больше не припомню. Нина, сколько у нас статуй Петра Первого?

— Вообще?

— Нет, в Ленинграде.

— Три, — уверенно сказала Нина Георгиевна.

— Может быть, и правда три, — сказал Борис Яковлевич не очень уверенно.

— А может быть, больше? — усомнился Севка.

— Может быть.

— Придётся маме писать, а то этот Саттар теперь не отвяжется.

— Зачем маме? Напиши лучше ребятам в школу. И напиши не один, а вместе со всем твоим новым классом.

— Неплохая мысль, — согласился Севка.

Сказано — сделано. Через день в Ленинград полетело письмо.

Вот на него-то и был наконец получен ответ.

Письмо из Ленинграда читали вслух. Читал, конечно, Сева Клюев: кому, как не ему, знать почерк своих одноклассников.

Начинала письмо Римма Малик.

«Дорогие ребята, — читал Севка, — мы очень обрадовались, когда получили ваше письмо. Оно очень интересное, так как вы пишете о своей жизни и о том, как вы работали на хлопковом поле, и что хлопок начали возделывать в Индии пять тысяч лет тому назад. Мы очень хотим с вами дружить и писать друг другу письма. Все ребята нашего класса хотят написать вам про статуи Петра Первого, поэтому мы будем писать коллективно, то есть все по очереди. Я сижу на первой парте, в первом ряду и потому пишу первая. Сейчас у нас природоведение. Когда Марта Фёдоровна отвернётся, я передам письмо Люсе, а она напишет вам дальше. Римма Малик».

«Дорогие ребята! Вчера у нас была экскурсия по городу. Мы узнали много интересного. В Ленинграде пять памятников Петру Первому. Дальше вам расскажет Света. До свидания. Люся Овечкина».

«Дорогие ребята из далёкого Узбекистана! Одним из лучших украшений Ленинграда является Медный всадник. Он стоит у берега реки, на площади, где было восстание декабристов. Это замечательное произведение искусства сделал французский скульптор Фальконе. Светлана Грибова».

«Ребята! Медный всадник стоит на Гром-камне, по камню извивается змея, а Пётр Первый топчет её конскими копытами. Сидорчук».

«Дорогие ребята, высота всадника вместе с конём — пять метров тридцать сантиметров; вес всадника вместе с конём — двадцать с половиной тонн; в круп[22] и хвост коня вложено для устойчивости более четырёх тонн бронзы. Коля и Толя Савины».

«Толька-Сколько — математики. Прочитал — передал дальше. Владимир Юрьевич Романов».

«Дорогие ребята, не обращайте внимания на Вовку Верзилу. Он у нас „пан спортсмен“. Володя Гуляев».

«Здравствуйте, далёкие друзья. Открытие Медного всадника состоялось седьмого августа 1782 года. Никитина Любовь».

«Здравствуйте, дорогие друзья из четвёртого „Б“, я вам пишу про другую конную статую Петра Первого, созданную русским скульптором Растрелли. Скульптор изобразил Петра в виде римского императора с лавровым венком на голове и жезлом полководца в руках. Вадим Александров».

«Статуя стоит перед Инженерным замком. Осторожнее, учила смотрит. Рома Локтев».

«Дорогие ребята, высота статуи Петра Первого перед Инженерным замком около одиннадцати метров. Ира Старикова».

«Дорогие наши друзья! Вы пишете, что во время Ленинского субботника работали на хлопке, а мы убирали сад и другой мусор вокруг школы. Сад стал чистым, а мы очень запачкались. На груди конной статуи Петра очень красивый кружевной шарф. Леночка Маркова».

«Леночка всё перепутала. Шарф совсем на другой статуе. Марина Ростович».

«Ничего не на другой. Леночка Маркова».

«Нет, на другой. Марина Росто…»

«Дорогие ребята. Продолжаем вам писать на уроке истории. Природоведша отняла у Ленки и Марины письмо, а отдала его только на перемене. Занимаетесь ли вы плаванием и греблей? А я хожу с папой в яхт-клуб. Там стоит третий памятник Петру Первому. Его установили в 1873 году, к двухсотлетию со дня рождения Петра, который был основателем русского флота. Аркадий Кунин».