— Замурованный проём.

— Что мы хотим с ним сделать?

— Размуровать.

— Правильно. Но сначала забутовку надо расчистить, сфотографировать, замерить и сделать всю прочую археологическую муру. Так что давай сначала освободим торец, а там посмотрим.

Стали работать в три лопаты: Лёня отбрасывал песок от торца, дедушка Юсуф перекидывал песок дальше, Севка помогал и тому и другому.

Не прошло и пятнадцати минут, как Лёня свистнул. Юсуф и Севка бросились к нему. Было от чего засвистать — забутовка шла не до конца. Она не доходила до первоначального пола и обрывалась на середине толщи надувного песка.

Между ней и полом образовывалась щель, достаточно большая, чтобы сквозь неё мог пролезть не очень толстый человек.

— Старик, иди за дядь-Борей.

Когда Бориса Яковлевича удалось оторвать от каких-то дел и привести к забутовке, песок около неё был уже убран.

— Любопытно, — сказал Борис Яковлевич, осмотрев щель. — Однако этот кошачий лаз отнюдь не рассчитан на человека моей комплекции.

— Я пролезу, — сказал Лёня.

— И я, — сказал Севка.

— Нет, — возразил Борис Яковлевич. — Неизвестно, что там, за этой стеной. Первым полезу я.

— Чур, я третьим, — сказал Севка, считая неудобным опережать Лёню.

— Вы полезете только в том случае, если я позволю.

— Хоп, — уныло сказали Севка и Лёня.

Дедушка Юсуф расширил лаз, и Борис Яковлевич нырнул в чёрный проём.

— Что там? — Лёня и Севка одновременно просунули головы в щель и чуть не стукнулись лбами.

— Ничего особенного. Длинный коридор. Конца не видно. Приток воздуха есть. Стены покрыты чёрной краской, всюду «руки».

— Можно?

— Давайте. Только фонарики возьмите. Дедушка Юсуф пусть сторожит вход, никому ничего не говорит и никого не пускает.

Втроём они пошли по бесконечно длинному коридору — первым шёл Борис Яковлевич, вторым Севка, Лёня был замыкающим. Фонарик Бориса Яковлевича скользил по правой стене и по потолочному своду. Лёня просматривал левую стену. Севка светил под ноги. Пол был чистым, без надувного песка; на чёрных, словно бархатных стенах алели отпечатки кроваво-красных рук.

Сначала руки были наляпаны густо, потом реже, потом пропали.

— На редкость бездарный коридор, — сказал Лёня, — ни росписей, ни надписей.

— Очевидно, его использовали только для связи с другими помещениями монастыря.

— Куда же мы выйдем?

— Скоро станет ясно.

Голоса Бориса Яковлевича и Лёни звучали приглушённо, таинственно. Севке казалось, что свод прибивает звуки к земле, они стелются на полу, плывут на луче его фонаря. Вдруг луч вздрогнул, словно споткнулся, а Севка замер на месте.

Поперёк коридора лежал скелет, страшный, со скрюченными руками. Провалы чёрных глазниц уставились прямо на археологов. У Севки даже дух захватило от такой встречи. А Борис Яковлевич уже склонился над мертвецом.

— Кто ты, приятель? — спросил он, разглядывая скелет. — Какая смерть привела тебя под эти своды? Устал ли ты от длинной дороги, или полоснула тебя кривая сабля, или замучила чёрная немочь?

— Заблудился, не смог найти выхода и умер от голода, — предположил Севка, в свою очередь, склоняясь над мертвецом.

— Чепуха, — сказал Лёня. — Как можно заблудиться в прямом коридоре? Наверное, змея ужалила.

— Скелет сию минуту не откроет тайну. Пошли, — сказал Борис Яковлевич.

Они перешагнули через скелет и двинулись дальше. Два фонаря прощупывали стены, третий — светил под ноги.

— Близко выход, — сказал Борис Яковлевич через некоторое время и шумно втянул воздух.

Севка посветил вперёд. Никакого выхода не было — коридор упирался в глухую скалу.

— Светите, — сказал Борис Яковлевич.

Он вынул из-за пояса небольшую мотыгу, с которой вообще никогда не расставался, и ударил прямо перед собой. К ногам покатилась земля. От второго удара в пещеру брызнул дневной свет. Все вместе они расширили отверстие и высунулись наружу. Прямо под ними неслась вспененная масса воды. Она вспрыгивала, клокотала, с размаху обрушивалась на камни и, покружившись на месте, летела дальше — жёлтая от ила, мутная от глины и песка.

— Здравствуйте, товарищи, — раздалось откуда-то сверху.

От неожиданности они даже вздрогнули, потом посмотрели наверх. Над их головами стоял Володя Нацваладзе, хорошо знакомый Севке пограничник, со своей медалисткой Жанеттой.

— Мы так и решили — не иначе археологи сквозь землю движутся. Жанетта хвостом виляла, говорила: «Не беспокойся, свои идут». Ну, вы хоть и свои, да по реке государственная граница проходит, поэтому прошу вас, товарищи, вернуться к месту ваших обычных работ и не появляться здесь без специального разрешения.

Пока Володя говорил, Лёня успел шепнуть Севке:

— Смотри, Афганистан. Видишь их сторожевые вышки?

— Вижу! — крикнул Севка. Он хотел крикнуть ещё что-то, но был за ноги втянут в пещеру.

— До свидания, — сказал Володя им вслед.

— До свидания, до встречи на заставе.

Обратный путь они проделали значительно быстрее. Коридор теперь не казался таким мрачным, а свод таким низким, и даже скелет выглядел не таким уж страшным.

Дома, лишь только Севка сунулся в ичкари, его перехватил старик Садулла.

— Салам алейкум, молодой археолог.

— Салам, салам.

— У доброй вести быстрые ноги. Говорят, вы сквозь землю прошли, до самой реки дошли.

— Ой, некогда мне, Садулла Насырович. Наши воды ждут. Мыться надо.

— Что нашли под землёй?

— Ничего не нашли. Пустой коридор — ни надписей, ни росписей, ни одной находки.

Любопытный был этот старик, поэтому Севка, на всякий случай, не стал рассказывать ему про скелет.

Но своим он, конечно, рассказал. Сразу же после обеда помчался к Катьке, а не застав её дома, помчался к Кариму.

Карим жил у той самой Анзират, которая когда-то вышла замуж за молодого пулемётчика. С тех пор прошло много лет, и Анзират, конечно, состарилась, но бабушкой её всё равно никто не называл. Была она быстрая и весёлая, и глаза у неё были совсем молодые.

«Когда Анзират Зиямовна смеётся, всем на белом свете становится хорошо», — говорила Катька.

Севка с ней соглашался. Это был один из немногих случаев, когда он соглашался с Катькой. Обычно они всегда спорили.

Как Севка и предполагал, Катька с Карлсоном были у Карима.

Карим рисовал натюрморт — поднос с изюмом и три пиалы. Катька сидела просто так.

— Гостя ждёте? — спросил Севка, входя в мехмонхону.

— Тебя ждём. Снимай кеды, садись, — ответил Карим.

— А где апа?

— У неё люди.

Анзират Зиямовна была депутатом Горсовета, к ней все ходили за делом и без дела — поговорить, посоветоваться.

— Вечно люди, — пробурчал Севка, огорчившись, что апа не услышит, как он будет рассказывать про скелет.

— Анзират-апа говорит, что если не для людей, для чего тогда жить? Нашли сегодня чего-нибудь?

— Ещё какую находку нашли!

Севка стал рассказывать про чёрный коридор, и про скелет, и про то, как Борис Яковлевич разговаривал с мертвецом. В лицах всё рассказывал, прямо — артист.

— Кто ты, приятель? — выл он страшным голосом. — Скажи, кто ты? Умер ли ты от древнего вирусного гриппа, или перерезали тебе глотку от уха до уха?

— Ничего не от древнего гриппа, а просто от пуль, — перебила Катька. Весь рассказ испортила.

— Ты откуда знаешь?

— Просто умею рассуждать логично.

— Интересно…

— Интересно, так слушай. Если бы этот человек умер от древнего гриппа в древние времена, то монахи похоронили бы его, а не оставили валяться посреди коридора. Логично? Вот и значит, что его убили в новое время.