Наверное, весь этот сюжет занимает в письме непропорционально большое место. Потому что в жизни я вижусь с кем-либо из русских (теперешних советских) крайне редко, раз в несколько месяцев, да и то случайно. Рабина, хоть он и в Париже, я ещё ни разу не видел, а когда попал однажды к Целкову, то тот весь вечер эгоцентрично говорил о своей будущей карьере. Ни о чём другом не было сказано ни слова, не проявил никакого интереса к дальнейшему знакомству, даже не записал телефон, хотя бы так, на всякий случай.

Возобновил знакомство с Володей Слепяном, который в Париже живёт уже 20 лет. Очевидно, он один из первых эмигрантов третьей волны, если не самый первый. Нас сближает наша прошлая дружба и одинаковая судьба наших родителей. Уезжал он как художник, сейчас оставил живопись и пишет стихи, пьесы уже по-французски. Время от времени приглашает меня провести вечер в кафе Клозери де Лила [La Closerie des Lilas] известном тем, что там всегда сиживал Хемингуэй и многие другие. К столикам привинчены медные дощечки: Аполлинер, Ленин и т. д. Сейчас там собираются литераторы новой генерации. Парижская жизнь очень засасывающая, если ей поддаться, то можно всю жизнь так провести, ничего не делая, может, лишь слегка зарабатывая, по разным кафе, мастерским, компаниям и т. п. Знакомятся здесь очень легко, сразу начинают на ты, нет никакой кастовости, компании большей частью интернациональные. Вспомнил ещё, что как-то были в гостях с Лидой Мастерковой. Она за этот вечер изругала всех здешних русских знакомых и незнакомых, как Собакевич у Гоголя («один губернатор хороший человек, да и тот, по правде говоря, настоящая свинья»). Сама потом смеялась. Неизвестный сказал: «у вас там в Париже клоповник». И он прав, но и в Нью-Йорке, наверное, не лучше. Кажется, нет более недружной нации, чем русские (бывшие советские).

Теперь о вопросе количества работ. Здесь каждый преуспевающий художник – это не только качество (и даже не столько), сколько количество. Хорошо это или плохо – это другой вопрос, но иначе здесь просто нельзя, если ты хочешь вести жизнь профессионального художника. (Кто-то, ещё в Москве, говорил про Пикассо: весь ушёл в количество. У русских, особенно полупризнанных, полуподпольных, как Филонов, Фаворский, Семёнов-Амурский, была другая страсть – работать годами, никому не показываясь. Выложить всю свою философию, всё своё мировоззрение на пяти квадратных сантиметрах поверхности и оставить потомству: пусть любуются, поминают.) Любой здешний успех художника (если только он не посмертный, как у Моранди), в том числе успех коммерческий, связан всегда с большим количеством, с устройством одновременно выставок по всем странам, по разным галереям. Из русских художников это хорошо усвоили Шемякин, Рабин. Шемякин тиражирует свои гравюры, его жена их раскрашивает, таким образом, он может снабжать одновременно несколько галерей в разных городах. Рабин был настолько продуктивен, что в каждом крупном городе в Европе, наверное, есть с десяток его холстов. Во всяком случае, те, что выставляются в Лоди, все взяты из Милана (из частных коллекций). В то же время я, кажется, писал вам про это, перед началом биеннале мне задали вопрос: у кого в Европе можно получить работы Чуйкова и Сокова? Западный художник работает как фабрика. Энди Уорхол регулярно выбрасывает на рынок свои серии увеличенных и подкрашенных фотографий. Кажется, он и делает это уже не своими руками. Говорят, что уже давно и Вазарели и Хартунг и др. ставят только подписи. Это уже как крайний пример. Если работа не продаётся, то художнику не на что жить, нечем оплачивать мастерскую, автомобиль, виллу и пр. пр. Если же работа продаётся – то она исчезает и для автора и для других. В музей она попадёт через десятилетия или столетия. Пока же она оседает где-нибудь в частной коллекции или запаснике маршана. Володя Слепян, когда приехал сюда, продал много своих холстов. Сам или через кого-то. Сейчас он не знает, где они, что с ними, каким образом их можно было бы увидеть ему самому. Какая бы удачная идея ни пришла художнику – на неё не проживёшь, нужны физически существующие вещи в объёме, в сантиметрах. Если сейчас покупают Ван Гога, то покупают Ван Гога. Сам же Ван Гог продавал (вернее стремился продавать) именно пейзажи, натюрморты, портреты, т. е. физически существующие живописные объекты. <…>

Среди эмигрантских разговоров, большей частью среди художников, можно выявить две противоположные точки зрения. Одни считают, что они призваны и здесь развивать русскую неофициальную культуру, у которой есть неоспоримые моральные, духовные преимущества над культурой западной, разлагающейся (такой точки зрения придерживается Глезер и др.). Вторые говорят, что на Западе нужно быть западным художником, надо включиться в здешнюю художественную жизнь и постараться забыть про всё, что было с нами там. Первые ведут себя соответственно: не учат язык, общаются в своей среде; вторые, конечно, наоборот. Сам я не разделяю полностью ни первую, ни вторую точки зрения. Я не стремлюсь быть всё время в русской среде, да это и не так интересно, с другой стороны, я не считаю, что я должен забыть, что я русский, всю свою прошлую жизнь, поставить крест на прошлом. Самые интересные книги для меня – русские книги. И даже та толстая книга по-французски, которую я сейчас читаю, – это перевод с английского «Русские» [The Russians, 1975] Хедрика Смита. Интересных же книг здесь столько, что читать не перечитать. <…>

Римма, Валерий, ваши работы с успехом выставляются в Лоди и Беллинзоне (там я не был)44. Пишите, как живёте, получили ли мою открытку от 22-1-78 с башней Монпарнас? <…>

Алик! Мне очень хотелось бы теперь наладить регулярную переписку и чтобы наши письма в обе стороны шли быстрее, а не 2-3 месяца. Может, это можно будет сделать с помощью П. [Поль], я очень надеюсь. Здесь она была единственным человеком, которому я мог доверять полностью и во всём. <…>

Игорь

Дорогой Иван! Итак, очередная выставка в маленьком городке Лоди, в 30 км от Милана. Публика изысканная, никакой провинциальности, а городок чем-то похож на все маленькие городки: Загорcк, Ростов ярославский. Торговые ряды, соборы. Только церковная архитектура разных стилей, здесь – романский. Из твоих работ выставлены все новые фото. «Виртуальные объекты» осуществить не удалось. Потолок на высоте 12 метров, сводчатый, в центре большой расписной плафон. Всё – в стиле барокко. За час до отъезда получил твои письма от 31/Х (!) и 17/XII. Читал их очень внимательно, пока ехал в поезде, так же как письма А. [Алика Сидорова]. Интересная деталь: в том же поезде ехали Зеленин и Нусберг. Но в мой вагон не зашли. Принципиальный отказ от общения. Вот так. Хотя с Эдиком у нас отношения нормальные. Сегодня здесь детский карнавал, и по всему городу дети в масках, длинных платьях, париках, с набеленными лицами, во всяческих карнавальных костюмах. Пришлю каталоги. Обнимаю и целую тебя, Галю, Женьку. Игорь

Дорогой Игорь!

Пишу тебе письмо, не получив ответа на посланные письма. Числа с 23 по 28 февраля ты должен получить кое-что от меня. Это для Ж. [Жака Мелконяна] – он знает. При случае передавай ему эти повторы. «Рубль» и «Газета Правда» – работы. При оказии опишу, что и как. Оставь их себе для показа. <…>

Заходил Серёжа Ес. [Есаян]. Очень тепло о тебе проговорили целый вечер. У него всё в порядке. Ждёт. Ваня Ч. [Чуйков] получил от тебя открытку. Мы не понимаем – какая выставка? Пишу быстро, сумбурно. Пишу для того, чтобы ты не удивлялся, когда получишь от меня оказию. «Чёрное море» никак пока не могу. У тебя ли «Озеро Байкал». Напиши. Обнимаю тебя, Лёня

Дорогой Алик!

Прочёл твои письма № 12 и № 13 очень внимательно и постараюсь тебе сейчас подробно про всё ответить. Во-первых, скажу тебе сразу, что я почти во всём с тобой согласен. Согласен, что такой № нельзя делать всем скопом. Слишком много будет разногласий, каждый будет тянуть в свою сторону, тормозить дело, у каждого свои идеалы и представления и своя ревность по отношению к другим. Именно это я говорил Ж. [Мелконяну] при первом обсуждении, а не наоборот. Здесь ты имеешь все преимущества перед остальными, как человек стоящий над партиями, способный оценивать всё более объективно, объединять и согласовывать разные течения. Пусть все помогают тебе по мере сил, ты принимай и прислушивайся ко всем мнениям, но какие тут могут быть вето, одевание с уходом и пр. Зачем это? Это должно быть делом общим, в котором должны доминировать надличностные интересы.