О Венеции я уже писал. Вы вызвали очень большой интерес, особенно после публикации во Flash Art, но нет работ, вернее очень мало.

Приехала Н. [Николь]. Звонила, но увидимся только через два дня. Она передала твоё согласие. Надеюсь, при встрече она мне всё расскажет более подробно о вашей жизни. У меня почти оборвалась связь со всеми. Я уже в течение 4-5 месяцев не получал писем из Москвы и не знаю, доходили ли мои.

<…> Ваш Игорь

Дорогой Игорь,

Я очень сожалею, что тебя не было в Париже, в то время как я специально приехал, чтобы провести день с тобой и обсуждать наши проблемы. Я получил твоё письмо и сожалею, что не ответил, но я всё время в разъездах. С нашей последней встречи я был два раза в Москве, и мы говорили о нашем проекте. Для Алика дело это непростое. Только Рима, Валерий [Герловины] и Иван Чуйков смогли приготовить что-то. Иван был занят «официальной» работой, и у него не было времени для нашего журнала.

Я всё-таки смог увезти несколько рисунков для проекта сериографий, которые я хочу напечатать в Германии. Может, нам удастся сделать несколько вещей для Венеции.

Кроме того, я получил телеграмму и звонок из Венеции, но меня тогда не было дома. Я пытался перезвонить, ответа не было.

По поводу твоих скульптур. Я предлагаю, чтобы ты приехал в Женеву, затем мы поедем на моей машине в Венецию, надо только выбрать дату, которая нас обоих устроит.

Фотографии, которые мне сделали, – две работы, находящиеся в моей коллекции, – отличного качества, и я хочу тебе их показать.

У меня ещё 17 [неразборчиво] картин и скульптур. Я вернусь 15-16 февраля и прошу тебя встретиться со мной.

Дружески, Жак

Дорогой Григорий, здравствуй!

Получил под Новый год ваши письма, настолько осторожные, что не было охоты отвечать. Потом досада прошла, но времени не было.

Вы все спрашиваете, когда вернусь? Не знаю, пока в Союзе такой режим, как сейчас, – не вернусь. Жить в клетке надоело. Здесь я свободен, будут деньги – поеду в Японию, в Америку, посмотрю мир. Здесь нет никаких препятствий.

В Союзе нам так много лгут, так много, что здесь уже в ужас приходишь. Вроде бы знал, что всё, что говорят по радио и в газетах, – враньё, но никогда не думал, что до такой степени. Но хуже всего то, что такие люди, как Фёдор Васильевич [Семёнов-Амурский], Павел [Шимес], Саша Максимов, – всему верят. Помню фразу Павла: «В Америке президентов убивают». Как будто Сталин не уничтожил всех своих соперников, а заодно и ещё 20 миллионов людей ни в чём невиновных (Фёдор Васильевич до сих пор им восхищается: «монументально держался!»). В Америке не только убивают президентов, но и снимают с должности, если они нарушили хоть в какой-то степени закон.

Сейчас единственная страна, которая держит в страхе весь мир, – это Советский Союз, её боятся, как боялись фашистской Германии в 30‐е годы. Бесконечное вооружение, раздутая армия, милитаризм, пропаганда почище геббельсовской, насилие над своими гражданами – всё очень похоже. Это самая империалистическая страна, если понимать слово в его точном смысле. Держава, империя, старающаяся силой навязать свою волю другим. Официально – никто не хочет войны, все за мир, но где гарантия, что не будет оказана «братская помощь»? А Фёдору Васильевичу и таким, как он, объяснят, что так надо, иначе на нас напали бы. И он проглотит эту ложь и будет думать и говорить, что действительно так. Потому что думать иначе ему страшно. Вот это и есть моральное разложение, когда человек всего боится, трясётся за свою шкуру всю жизнь, и искусство его идёт от этого к упадку.

Извини, что я об этом пишу. Наверное, надо бы писать совсем о другом. Но я об этом думаю, у меня всё это не выходит из головы. Я как будто всю жизнь был горбатый и сейчас лишь начинаю понемногу разгибаться. И как будто всю жизнь жил в душной и прокуренной комнате, а сейчас вышел на свежий воздух.

Я вас всех помню, люблю, хочу вам всяческого добра, хочу помочь, хотя пока не знаю как. <…>

Дорогие Римма и Валерий!

Получил и мёд, и письмо, за последнее большое спасибо, а за первое вас немножко ругаю. Не надо, не тратьтесь на эти вещи, вы не настолько богатые. И Алику [Сидорову] скажите, чтоб не тратился на подарки, ведь не в этом дело. Большое вам спасибо за пластинки, которые вы мне прислали ещё летом. Особенно за квартет Шостаковича, я им проникся до самой глубины, мне это очень близко.

С русскими не общаюсь (почти) по многим причинам. Некоторые ведут себя совсем скверно, как, например, Нусберг (которого здесь, наверное, справедливо называют Гнусберг). Другие попали в столь высокие слои, что не желают особенно опускаться для поддержания контактов с соотечественниками. Виделся, по взаимному любопытству, пару раз с Купером (Куперманом), потом нет. Он в стороне от всех русских выставок, уже художник западный. С третьими не встречаюсь по отсутствию свободного времени и взаимного интереса. Или просто потому, что не представился случай познакомиться (в общем, как и в Москве). По-моему, из всех здесь находящихся больше всех живёт не только своими интересами Эдик Зеленин. С ним мы чаще всего поддерживали контакт, особенно во время подготовки биеннале. Он действительно заботится о тех, кто остался там, и старается помочь, как может. Олег [Яковлев] уехал на две недели на уборку винограда, с ним мы видимся часто.

Избегаю также русских компаний по соображениям языка. Среди французов я вынужден говорить по-французски. А для меня это единственное средство осваивать язык, сейчас, когда я перестал ходить на курсы. В общем же, язык не проблема, всё приходит со временем. Язык – дело наживное.

То, что вы пишете про Москву, про людей, я хорошо представляю, всё это свежо в моей памяти. <…>

А что касается людей, то я уже писал кому-то, что Запад – это, прежде всего, другие отношения между людьми. Говоря на жаргоне, в Москве люди только и делают, что собачатся друг с другом. Здесь этого нет и в помине.

После переменчивого лета установилась тёплая, ясная, понастоящему летняя погода. Вечерами на улицах собираются духовые оркестры, иногда большие, человек по сорок (оркестр Академии художеств) и играют вальсы и танго. Громко, сотрясая воздух, на радость себе, толпе и всем проходящим пешком, проезжающим в машинах и автобусах.

Установил контакт с Ж. [Мелконяном]. Наверное, он делает всё, что возможно, но не надо переоценивать его возможности. Пока что все наши дела на самой нулевой отметке, но я не теряю надежд.

Видел Алёшу Хвостенко, художников Арефьева и Леонова из Ленинграда. «Русская мысль»34 напечатала сообщения о прибытии в Вену Олега Целкова. Наверное, первые 3 года всем будет относительно трудно, потом наладится. Другого выхода для художников я сейчас не представляю. <…>

Здесь есть перспектива на всю жизнь, с каждым происходят перемены и только в лучшую сторону. И самое главное – всё, хоть сколько-нибудь истинно талантливое, занимает рано или поздно должное ему место.

Обнимаю вас. Игорь

Игорь, дорогой, здравствуй!

Очень долго не писал тебе – очень тяжёлое у меня было лето. Кроме того, был уверен, что ты видишься с Jack’ом [Мелконяном] и он тебе рассказывает не только о нас, но и о наших общих делах. Но самая главная причина – не было оказии. Вчера позвонил А. [Сидоров] и сказал, что есть возможность – вот и пишу, тем более что давно уже всё ясно в голове, что написать.

Итак, первое, о журнальных делах тебе очень подробно должен написать А. [Сидоров]. Но я всё же тоже кое-что хочу сказать. Дело это совсем не засохло, мы регулярно всё это обсуждаем и кое-что уже сделано. Главные проблемы – нет текстов, некому писать, кроме авторов, а этого всё же недостаточно, да и не всегда это хорошо. Второе, слайды качественные очень дороги, тем более что последнее время они всегда нужны, всё время для чего-нибудь требуются, и просто нет средств. Jack [Мелконян] обещал помочь материалами и техникой – тогда мы могли бы наладить это дело сами, но пока ничего нет, и в прошлый раз он об этом не вспомнил.