Секундное колебание, и её губы коснулись моих. Такие же мягкие, как я и представлял, только очень сухие.

– А говорят, вы не целуетесь… – пробормотала Талия, едва я слегка её отпустил.

Меня будто ледяной водой окатило.

– Нет. Хастлеры не целуются.

Мы оба замерли, чувствуя неловкость момента.

– Так почему не будет секса? – спросил я, меняя тему.

– Да… – она явно приходила в себя, – не будет. Сегодня у меня день рождения. И я не придумала ничего лучше, чем позвать на него проститутку, – она помолчала, – вернее, никого лучше, наверное.

Я бы соврал, если бы сказал, что она меня не ошарашила.

– День рождения… – повторил я. – Тебе следовало сказать. Написать.

– Ну, это ведь ничего не меняет. Я оплачу это как полную ночь, – торопливо добавила она и замешкалась. – Или на это другие расценки?

Я сжал руки на её плечах, пытаясь справиться с бешенством.

– Я бы принёс подарок, Талия.

Кажется, я в первый раз назвал её по имени. Тут же вспомнилось, как я смеялся над Лиаро. Запоминать имена проституток… А если запоминаешь имя клиентки – это не то же самое?

Она медленно расслаблялась в моих руках.

– Не нужно подарка. Просто побудешь со мной. Этого хватит.

Я кивнул.

– Говори, что делать, – я усмехнулся. – Я не праздную дни рождения, так что в этом я полный профан.

– Я тоже, – сказала она и, потянув меня за руку, усадила на какой-то диван, которого я раньше здесь не замечал, – довольно глупо праздновать в одиночестве. А ты? У тебя тоже никого нет?

Она, видимо, села рядом, потому что диван прогнулся.

– У меня есть трое друзей, – я помешкал, подбирая слова. – Не могу сказать, что они очень хорошие люди. Просто они – мои друзья, и они всегда рядом. Но праздники, – добавил я, – это, наверное, не моё. Для меня свободный день – лишь повод завалиться на кровать и уснуть.

– Никогда бы не подумала, – я почувствовал тепло на руке и понял, что она прислонилась ко мне. Она чуть дрожала, но вот так – ткань через ткань – прикосновения, видимо, давались ей легче. А для меня это тепло было лучше, чем грелка больному лихорадкой.

Какое-то время мы посидели в тишине, и она была мягкой и доверчивой, согревая мне этим душу, но затем вдруг снова заледенела. Как оказалось – от воспоминаний.

– А все мои погибли. В войну. Мне тогда было девятнадцать. Нашу общину сожгли. Целиком…

Она словно бы споткнулась и резко замолчала, поняв, что проговорилась. Медленно отстранилась.

– Забудь об этом, – произнесла совсем холодно, как раньше.

Чёрт.

– Я догадывался, – сказал я, но слов было мало, и я снова потянул её на себя, укладывая спиной себе на грудь, – ты была с мятежниками. Поэтому ты ненавидишь ведьмаков.

– Да.

Тишина. За эти несколько секунд она стала от меня так же далека, как и в самом начале. Я попытался осознать то, о чём думал и раньше. Только до этого разговора я точно не знал, кто передо мной – ведьмачка или тёмная. Хотя в глубине души понимал, что как раз ведьмачкой она быть не может. Не похожа. Наверное, месяц назад эта новость стала бы для меня ударом. А теперь, когда заноза в чёрной хламиде сновала вокруг меня целыми днями… Не знаю, они стали как-то… Человечнее. Да, Гретхен выводила меня из себя, но врагом она не была, детей в жертву демонам не приносила. А Талия и вовсе не казалась опасной. Как может быть опасна та, с кем ты не боишься остаться с завязанными глазами?

– Шрамы… – сказал я, и она поняла мой вопрос. Я чувствовал, как она прижимает руки к груди.

– Почти, – прошептала она.

Я наклонился и поцеловал её в макушку, пытаясь хотя бы чуточку успокоить. Она молчала очень долго. Я уже думал, она не заговорит, когда ледяной капелью в мёртвой тишине прозвучал её голос – отстранённый, будто она говорила не о себе.

– Большинство было убито в первые дни. Выжило трое. Нас выходили чуть-чуть и отвели на суд, – она снова замолчала и продолжила через некоторое время. – Чтобы так судили вас, ведьмак. У нас не было ни защитников, ни присяжных. А приговор был прост – нас отдали отряду, который разрушил наш дом, – снова пауза. Долгая. Она будто выдавливала из себя слова по капле. – Семь дней. Я бы ставила зарубки, если бы могла. Эти ведьмаки с нами делали всё. Всё…

Она опять замолчала. Я не знал, что делать – плотнее прижать её к себе или отпустить, только бы не подтолкнуть обратно к её пропасти.

– Я выжила. Одна. Они решили, что я достойна награды. Меня снова отдали целителям, которые сшили меня по частям, как разорванную куклу. А потом отправили уже к другому ведьмаку. С седой бородой и такими же седыми волосами. Он посадил меня в клетку, как чёртова зверя. В темноте. Я была так слаба, что не могла сотворить ни одного заклятья. Не знаю, сколько я провела там. А потом меня вынули и отвели в какую-то башню. Привязали к дубовому столу, и я думала, что меня снова будут насиловать. Но вышло по-другому. Его помощники отошли в сторону, а сам он приблизился ко мне с ножом… и сделал это.

Она оставалась всё такой же холодной и неподвижной всё время, пока говорила, и эта неподвижность передалась мне. Одно дело – знать, что не все твои жертвы были виновными. Другое – говорить с тем, кого вот так равнодушно и спокойно раздавили и изуродовали.

– С тех пор магии у меня нет. Я поняла это, когда перестала выть от боли. Так что я снова стала настоящим гражданином Империи – ведь больше я не опасна.

Она замолчала. Я положил руки ей на плечи и наткнулся на уже лежащие там тонкие кисти.

– Мне очень жаль, – сказал я. Её крупно затрясло. – Тали, мне правда сейчас очень, очень жаль. Мы все многое потеряли на той войне. Но она кончилась. Мы можем только забыть и жить дальше. Такими, какими мы стали.

Она всхлипнула, а потом как-то резко совладала с собой.

– Да, – сказала она тихо, – только так.

Я обнял её покрепче и положил подбородок ей на плечо – поверх наших соединенных рук.

– Интересно, – сказала она через какое-то время, когда я уже решил, что этот праздник, как и все мои праздники, превратится в вечер плохих воспоминаний, – теперь ты не будешь так стесняться?

– Я стесняюсь? – вот уж не замечал.

– Когда я прошу тебя… Ну… Унизить меня.

Я крепче сжал руки.

– Я не стесняюсь. Я не хочу делать тебе больно. Но что бы я ни делал, ты пугаешься лишь сильней. А так… как ты просишь… Так я не хочу.

Талия очень живо фыркнула, но тело её осталось таким же зажатым.

– Вот уж это никого до тебя не смущало.

– Может, поэтому ты захотела меня, а не других?

Она переплела свои пальцы с моими, сжимая их, и я понял, что попал в точку.

– Зачем тебе это?

– Я по-другому не могу, – произнесла она холодно, но этот холод больше не казался мне угрожающим. Я видел, что она леденеет тогда, когда хочет скрыть свою боль, – ты видел сам.

– Я видел, что можешь.

– Нет.

Мы замолчали, потому что я пока не знал, как преодолеть это упрямое сопротивление.

– Ну, хорошо, – сдался я. Почему-то ей я всё время сдавался. – Но я хочу быть уверен, что ты понимаешь – я так не думаю. Я видел, как близко к сердцу ты принимала эти слова в наши первые встречи.

Она сжалась ещё сильней и долго не отвечала.

– Я не буду ругать тебя, – сказал я твёрдо, – даже сейчас тебе от этого больно. Я плохо тебя знаю, но то, что я знаю… Ты – самое чудесное существо, которое я встречал за долгие годы. Я не хочу, чтобы ты испытывала боль.

– Но я… – выдохнула она и замолчала. Потом продолжила совсем по-другому. – Я так хочу. Мне это нужно. Поэтому я вызываю тебя.

Я вздохнул. Теперь уже подумать надо было мне.

– Сегодня я выплачу долг, – сказал я, и она вздрогнула, понимая, к чему я веду, – мне больше не нужны твои деньги.

Она сникла. Осела, как стаявший по весне снеговик.

– Но эту ночь… – сказал она неуверенно, – эту ночь я оплатила.

– Конечно.

Она резко перевернулась и перекинула ногу через мои бёдра, усаживаясь мне на колени. Потом положила свои тонкие длинные пальцы на ворот моей рубашки и чуть помедлила.