Я шла километр за километром, делая огромные шаги, чтобы согреться и сжечь излишки жира. Фотографы встретили меня с долей безразличия. «В вашем портфолио не так уж и много снимков». Да, но я ведь только начинала. Именно за этим я здесь. Среди них были милые, были сумасшедшие, нормальные и явно сидевшие на чем-то запрещенном. Иногда это напоминало мне спектакль, в котором ассистенты танцевали под дудку своих «хозяев», щелкая за них затворами фотокамер, как это было в случае Мерта и Маркуса. Я безумно страдала от холода. Когда он становился невыносимым, я заходила в кофейню Starbucks и выпивала огромный стакан отвратительного кофе, сильно разбавленного водой. «Ты слишком толстая. Хватит жрать. Ты слишком толстая». Я полностью отказалась от жевательной резинки и пепси макс, чтобы сбросить вес как можно быстрее. Я больше не могла выносить Нью-Йорк, его жителей и все, что с ним было связано. Я была один на один со своим противным маленьким голосом, который все гнал меня вперед, заставляя терять килограммы.

Мама приехала 3 декабря около трех часов дня. Весь день у меня был расписан, поэтому я предупредила портье о ее приезде и попросила передать ей электронный ключ, чтобы она могла попасть в номер. Когда в пять часов я вышла со встречи, то обнаружила на своем телефоне голосовое сообщение от мамы: ее не пропустили в номер и она ожидала меня в фойе гостиницы. Я практически прибежала в отель, переполненная яростью. Я ворвалась внутрь как богиня возмездия и полетела прямиком к портье с одним только желанием – убить его на месте. Я буквально орала на него, говоря, что он полностью некомпетентен, кретин, каких свет не видывал. Я кричала, что не надо быть гением, чтобы отдать ключ женщине, чья фамилия полностью совпадаетс моей, что я его специально предупреждала утром о приезде мамы и что его работа заключается в том, чтобы следовать полученным инструкциям. Мама, с которой я даже не поздоровалась, подошла ко мне, пытаясь успокоить. Но меня уже было не остановить. Я не могла поверить, насколько бестолковым был этот парень, и собиралась написать руководству отеля о том, чтобы его тотчас же уволили! Он совершенно растерялся и постоянно повторял только одно: «Извините, мисс, извините», как робот. Мама была в ужасе и тоже начала извиняться, только уже перед ним, волоком таща меня в сторону лифта.

Когда мы вошли в номер, я открыла дверь спальни, подошла к окну и сказала: «Если бы здесь не было стекла, я могла бы улететь». Я чувствовала себя какой-то пустотелой, как будто приступ ярости окончательно убил во мне остатки эмоций. Мама начала плакать: «Луч, с тобой действительно происходит что-то не то». Я легла на кровать. Со мной было все нормально. В действительности со мной все было очень даже хорошо, потому что я больше ничего не чувствовала.

Мне нужна была ванна, горячая ванна.

Я отправилась в ванную комнату и, пока вода наливалась, решила еще раз пристально рассмотреть свое тело: жир на животе, жир на руках, жир на ягодицах. Во мне целых 48,4 кило. Мама постучалась в дверь, и я разрешила ей войти. Она открыла дверь, и в отражении зеркала я увидела, как она окинула меня взглядом с ног до головы, а потом упала прямо на пол в слезах: «Посмотри на себя, Виктуар! Глядя на тебя, можно сказать, что ты вышла из концлагеря!» Как она могла не замечать, что я была огромной? Я показала ей жировые складки по всему телу. Она не могла перестать плакать. «Этому надо положить конец, ты убиваешь себя». Я не понимала, о чем она говорила.

Она поднялась, подошла ко мне и обняла. Я отпрянула. Я не хотела, чтобы меня кто-либо трогал, даже она. Я не хотела, чтобы кто-либо когда-либо трогал вообще, потому что у меня больше не было тела. Меня больше не существовало в реальности. Я просто хотела испариться, чтобы все это закончилось.

Мне кажется, что я уснула. В какой-то момент я услышала, как она разговаривает с отцом: «Мы собираемся домой. Это все вышло из-под контроля. Она должна остановиться, потому что это слишком опасно для нее». Я сказала «нет»: я приехала в этот город на встречи, значит, я пойду на встречи.

На следующее утро я проснулась дико голодной. Когда я сказала об этом маме, она предложила мне немного фруктов, но я не хотела фруктов – я хотела настоящей еды. «Хочешь немного курицы? Я могу спуститься вниз и принести немного сюда». И она пошла вниз. Ожидание было невыносимым, особенно под бормотание моего маленького голоса: «Хватит жрать» – и крики, доносящиеся из глубины желудка: «Пожалуйста, поешь. Ты очень голодная!» Когда она вернулась и принесла с собой целую курицу-гриль, я вцепилась в нее мертвой хваткой и умяла, обглодав каждую косточку, чтобы заглушить голод, унять боль и утихомирить этот вредный маленький голосок.

Но это помогло ненадолго. Голосок снова начал кричать: «Ты что наделала! Ты слишком толстая. Хватит жрать». Я пошла в ванную и взвесилась: 48,5. Я полезла в сумку за клизмой. На пороге появилась мама и снова стала плакать: «Виктуар, что ты делаешь?» Она выхватила из рук клизму и выбросила ее в мусорное ведро. Я подошла и достала ее обратно. Но она снова вырвала ее у меня из рук. Мы почти начали драться. Она продолжала кричать: «Перестань, перестань, перестань!»

Ей удалось уложить меня в кровать. И обе мы долго пролежали там, проплакав. А затем я перестала плакать совсем. Я встала, чтобы подготовиться к встрече. «Виктуар, – сказала мама, – мы едем домой». Я ответила, что это даже не обсуждается. Я приехала сюда ради встреч и пойду на эти встречи. Она сказала, что я должна бросить эту профессию. Я почувствовала, как внутри меня поднимается волна ненависти и ярости. «А помнишь, когда я позвонила тебе из Милана и сказала, что хочу вернуться домой? Ты ответила, что выезжаешь ко мне. Так вот, теперь слишком поздно. Ты хотела, чтобы я продолжала дальше, и я продолжаю. Я подписала контракт на год. Так что у меня еще целый год в запасе».

Когда-то во мне поселился маленький голос. Сейчас это был голос настоящей стервы.

Я ходила на одну встречу за другой как робот. Вечер следующего дня у меня выдался свободным, и мы отправились в сторону Центрального парка, полюбоваться Коллекцией Фрика.[27] Было ужасно холодно, и, когда мы возвращались обратно в отель, мама просто дрожала. Она хотела поехать на такси, но я отказалась – мы должны были идти пешком. «Виктуар, не разговаривай со мной таким тоном. Я ужасно замерзла и устала. Давай возьмем такси». Я категорически отказалась. Я должна была ходить, чтобы сбросить ненавистный жир. Если она была не в состоянии понять это, то это ее проблемы. Она начала плакать, но мне было совершенно все равно. В гостиницу мы пошли пешком.

Следующей ночью, когда она думала, что я уже сплю, я услышала, как она разговаривает с отцом по телефону: «Это надо видеть. Худая как палка, липнет все время к окну, по всему номеру ее волосы, курицу проглотила разве что не с костями. Она выглядит как одичалый ребенок». Я слушала ее и не слышала. Я была там, но это была не я. Осталось только самое худшее от меня, только самое по-настоящему плохое. Ненависть. Ярость. Жир. Смерть.

Я больше не существовала.

Шестого декабря у меня была назначена встреча с дорогим Филиппом Лимом. Я должна была позировать для его лукбука. Мама пошла со мной, и он встретил нас в присущей ему доброй манере. Я спросила, может ли мама остаться с нами. Он сказал: «Конечно, можно! Располагайтесь как дома». Я снова вспомнила этого кретина Себа, который убеждал меня в том, что маме не дозволено где-либо появляться. Лим представил нас фотографу, КТ Аулета. Несмотря на то что в мире фотографии она была широко известна, ее дружелюбие и простота в общении просто подкупали. Там же была и команда журналистов из американского офиса Vogue USA, которые собирались взять у дизайнера интервью, поскольку в индустрии моды он считался одной из многообещающих восходящих звезд. «Это Виктуар, моя самая любимая модель», – представил он меня. Я обожала этого человека.