Я была приятно удивлена, когда увидела там Полин, бельгийскую модель, с которой мы познакомились и подружились еще в Нью-Йорке, и ту юную американку, которую сопровождала повсюду ее мама. Нам пришлось достаточно долго ожидать – в Италии вообще к понятию времени относятся весьма расслабленно, – и Полин успела немного рассказать мне о своем опыте работы. Ее агентство отправило ее в Китай, где она непрерывно снималась для каталогов и реклам, а также участвовала в маленьких показах. «Ты постигаешь основы профессии, неплохо зарабатываешь, к тому же жить в Китае – одно удовольствие. Но о тебе практически никто не знает. Если ты хочешь работать на западном или международном рынке, забудь об этом». Точно подмечено, Полин! С учетом того, что до дома надо было лететь больше одиннадцати часов на самолете, я не стала бы этим заниматься, даже если бы мне платили целое состояние.

Мы наконец были приглашены в студию, где нас уже поджидала целая команда визажистов и парикмахеров. Они были настолько поглощены своей беседой, переполненной взрывами смеха и жестикуляцией, что даже не сочли нужным поздороваться с нами. Образно говоря, стилисты и визажисты всегда были моими лучшими союзниками: я болтала с ними и просила их рассказать о своей истории в данной профессии. Они всегда были милы и заботливы и искренне рады тому, что кто-то проявляет к ним неподдельный интерес. Здесь же все оказалось по-другому. Они мучили нас три часа подряд, не проявляя ни капли сострадания: для них мы реально были манекенами, куклами, чьи волосы можно было тянуть и заливать тоннами лака, чью кожу можно было мазать, скрести, тереть, а голову – поднимать и опускать, со всей силой надавливая на подбородок. И все это под шквал итальянской речи, которую мы абсолютно не понимали и в которой о нас, видимо, не говорилось ни единого слова.

И вдруг опустилась гробовая тишина. Мы увидели, как в студию вошла пожилая женщина – платиновая блондинка, чьи волосы были собраны в аккуратный хвост. Она выглядела миниатюрной, несмотря на свои туфли на платформе. Она не произнесла ни слова, ни разу не улыбнулась. Наши мучители как будто окаменели, как и мы сами. Нас никто не представлял друг другу, но мы тотчас поняли, что это была она – Миучча Прада, самый главный начальник. Она подошла ко мне, и визажист сразу дернул меня за руку, давая понять, что я должна встать. Я поднялась, пытаясь уловить ее взгляд, но она не смотрела на меня, то есть наши взгляды встретились, но в них не было никакого выражения эмоций по отношению ко мне, как будто меня просто не существовало. Она пристально осмотрела меня, а затем вынесла свой вердикт: не произнеся ни слова, опустила голову вниз. Визажист извинилась и полным тревоги голосом произнесла: «Mi scusi, signora. Farò altrimenti».[13] Затем она резко усадила меня обратно в кресло, и теперь уже четверо специалистов принялись трудиться надо мной, растягивая кожу на лице и расчесывая волосы с такой силой, что на глазах у меня выступили слезы. Они стирали результаты трехчасовой работы и пытались придумать что-то новое, пока сеньора Прада инспектировала других моделей. Когда несколькими минутами позже она опять подошла ко мне, мой образ был готов и полностью изменен. Она снова пристально посмотрела на меня, и в уголках ее рта появился слабый намек на улыбку. Все тут же выдохнули от облегчения, а мадам соизволила высказать свое мнение. Красивым итальянским голосом, напоминавшим мне Клаудию Кардинале, она раздала всем инструкции относительно доработки моего макияжа и симпатичного тройного пучка на голове, а затем удалилась в смежную комнату, где специально для нас была приготовлена одежда.

Когда с прическами и макияжем было покончено, нам пришлось ждать почти еще час, пока на каждой по очереди не подогнали платья. Я вспомнила о Рикардо, который ждал меня внизу уже шесть часов и было похоже, что прождет еще часа три. Себ получит потом огромный счет, потому что оплата за машину была почасовая… Когда наконец подошла моя очередь, я познакомилась с Оливье Риццо, симпатичным бельгийским стилистом, который протянул мне милое платье и большие кроссовки 38-го размера, сделанные из очень жесткой кожи. Я сказала, что мне нужна обувь 40–41-го размера, но он ответил: «Извини, Виктуар, это все, что у нас есть». Я предложила выйти босиком или в своих собственных туфлях, но это даже не обсуждалось – мадам не потерпит ничего, кроме ее обуви, какой бы маленькой и безобразной она ни была. Он помог мне втиснуться в кроссовки, рассыпаясь в извинениях. Надеть ботинки на два размера меньше было невыносимо и жутко больно. Оливье пытался утешить меня как мог: «Смелее! По крайней мере, если уж ты дошла досюда, то можно быть уверенной, что завтра будешь принимать участие в показе!» Я снова осталась ждать своей очереди, пытаясь забыть о дикой боли в ногах. Мадам наконец подала знак Оливье, который сопроводил меня к ней. Она снова посмотрела сквозь меня, тщательно вглядываясь в каждую деталь. Потом одним жестом повелела мне повернуться, другим – отойти, потом вернуться, затем снова отойти и в заключение уйти совсем.

Я повернулась к Оливье и сказала: «Я была очень рада с вами познакомиться», а затем развернулась и, пытаясь не хромать, пошла переодеваться. Мои щеки и кожа на голове горели, а ноги истекали кровью. Никто не потрудился расчесать обратно мой тройной пучок, поэтому я ушла так, как есть, с унизительным ощущением того, что меня как будто совсем не существовало. Рикардо отвез меня обратно в отель. Когда мы туда добрались, было уже девять вечера.

Я ничего не ела весь день, а в номере не осталось никаких запасов еды. Несмотря на настырность моего маленького голоса, я все еще не придумала способа, как не есть вообще, поэтому заказала небольшой кусок рыбы и овощей на пару прямо в номер. Выбора у меня просто не было. Мне совершенно не нравился гигантский размер их порций, и хотя я редко доедала все до конца, абсолютным минимумом я тоже не ограничивалась. Благодаря такой диете я могла достичь огромных размеров. Что и подтвердили мои весы: вес приближался уже к 49 килограммам, несмотря на слабительное. Я бережно сняла макияж с лица. Кожа была пунцового цвета. Когда же я принялась разбирать пучок, произошло нечто ужасное: я вычесала тонну лака, которая позволяла удерживать пучок на месте, и у меня в руках осталась целая прядь моих волос. В панике я позвонила Себу. «Ах да, в Prada всегда используют очень агрессивные продукты. Делай что хочешь, только не расчесывай волосы, а то они выпадут все! Единственно верный способ – это налить себе горячую ванну и полежать в ней часа два. Продукт испарится, и с твоей прекрасной шевелюрой все будет в порядке». Вся в слезах я повесила трубку. Этот кретин отправил меня туда, даже не предупредив, хотя прекрасно знал обо всем, что там происходит. Все прекрасно знали, что эти косметические продукты были совершенно отвратительными, но никто ничего не говорил, потому что так принято в этой отрасли. Я чувствовала себя так, будто со мной обращались, как не позволила бы даже организация по предотвращению жестокого обращения с животными, и тем не менее все держали рот на замке.

Я налила себе очень горячую ванну и пролежала в ней два часа, а затем еще добрых полчаса пыталась восстановить и высушить свои волосы, поставив щадящую температуру на фене, чтобы не подвергать дополнительной травме. Было уже час ночи, когда я наконец легла в кровать, не забыв при этом завести будильник на шесть утра: если меня отобрали для показа, Себ позвонит мне приблизительно в 6:30, а уже в семь за мной заедет Рикардо.

Но он не позвонил. Шарлотта была права: для показа они предпочитали свежих моделей, чью кожу и волосы не испортили накануне.

И именно на Шарлотту я натолкнулась на следующий день! Это было на кастинге, который проходил во дворце в венецианском стиле, где всех нас попросили ожидать своей очереди в прекрасном саду внутреннего двора. Я была рада сменить мрачные коридоры и аскетические вестибюли на нечто подобное. Я рассказала ей о том, что случилось накануне, и о реакции Себа. «Виктуар, ты что, до сих пор не избавилась от этого типа? Как ты с этим миришься? Раз и навсегда прими решение, что Elite является твоим единственным агентством, и гони его от себя прочь!» В разгар нашей увлеченной беседы мы вдруг увидели, как приехала высокая русская блондинка в сопровождении двух накачанных, покрытых татуировками парней в жилетах. Тела их были щедро смазаны маслом и увешаны золотыми украшениями. Шепотом Шарлотта сказала мне: «Видишь, все могло бы у тебя сложиться гораздо хуже!» Мы обе засмеялись. В Нью-Йорке такое мне не встречалось, но здесь можно было постоянно натолкнуться на красивых девушек с Востока, появляющихся всегда на сверкающих дорогих машинах и в сопровождении жалкого подобия Голиафов. Все это немного отдавало наркотиками и грязными деньгами…