Пытаясь найти удобное положение, чтобы покормить раненого, девушка слегка коснулась его губ костяшками пальцев. Затем, привстав с коленей, она наклонилась вперед, предоставив полный обзор чудесной ложбинки между грудей. Два восхитительных пышных холмика, соблазнительно глядевшие на него из выреза рубашки, мгновенно приковали взгляд Элерика. Затаив дыхание, он выжидал, надеясь, что ему удастся заглянуть глубже.

Он почти физически ощущал вкус ее тела и с трудом сдерживался, чтобы не уткнуться лицом в эту сладкую пышную плоть.

В этот момент Кили взяла его за подбородок и приподняла ему голову, вынудив посмотреть ей в глаза. Глаза были карие. Два бездонных темно-карих озера с крошечными вкраплениями золотого и зеленого. В обрамлении черных густых ресниц они казались большими и таинственными.

— Пей, — скомандовала девушка.

Элерик полностью отдался на милость своего ангела. Кили давала указания, он беспрекословно подчинялся. Наклоняя тарелку, чтобы он смог дотянуться до бульона, она невзначай коснулась его щеки. Каждое ее прикосновение мгновенно возбуждало его, вызывая почти болезненное напряжение. Он никак не ожидал такой резвости от своего мужского достоинства, которое едва удерживали плотные шотландские штаны, несмотря на мучительную боль в боку. И эта боль в чреслах была столь же невыносима, как и боль от раны, нанесенной острым лезвием.

Занятый своими ощущениями, Элерик не заметил, как опустошил целую миску наваристого бульона, которую Кили не спеша отняла от его губ, а вместе с ней и свою ладонь.

Он хотел было возразить, но вместо этого из груди вырвалось какое-то нечленораздельное бульканье.

— Хочешь еще? — спросила Кили срывающимся голосом.

— Да, — прошептал он.

— Я попрошу, чтобы принесли.

— Нет.

— Нет?

— Не этого я хочу.

В ее глазах появился странный блеск, когда она посмотрела на него, лаская взглядом его прекрасное лицо.

— Чего же ты хочешь, воин?

Он протянул руку, и их пальцы переплелись. Притянув девушку к себе, он потерся щекой о ее ладонь и долго не отпускал, пока удовольствие стало почти невыносимым.

— Я хочу, чтобы ты была рядом со мной.

— Я уже говорила, что не оставлю тебя, — с нежным упреком сказала Кили.

Дверь снова распахнулась, и Кили едва успела отскочить от Элерика, который даже выругался с досады. Она одернула юбку и принялась убирать миску и кубок, в то время, как Ганнон передал Элерику кружку с водой.

Он жадно выпил ее содержимое, затем, чтобы, как можно быстрее избавиться от Ганнона, резким движением вложил пустую посудину ему в руку.

— Проследи, чтобы нас не беспокоили. Кили нужно отдохнуть.

— Мне?

Кили открыла рот от удивления, а затем хитро прищурилась.

— Если мне не изменяет память, это ты серьезно пострадал в бою.

— Да, но из-за моего ранения у тебя не было ни минуты покоя, — ответил Элерик.

Кили промолчала, а он улыбнулся, заметив усталость в ее глазах. Она с таким рвением выполняла свои обязанности, что теперь совершенно выбилась из сил, и только хороший отдых мог вернуть ей бодрость.

Она устало поникла, а Элерик жестом подозвал Ганнона.

— Скажи, чтобы для Кили приготовили горячую ванну, — тихо сказал он. — Пусть все принесут сюда и поставят в углу, чтобы не смущать ее.

Ганнон удивленно приподнял брови, но не стал возражать, а развернулся и вышел в коридор; Элерик откинулся на подушки, с довольным видом наблюдая за Кили, которая слонялась по комнате, поправляя что-нибудь без необходимости, изо всех сил стараясь держаться, как можно дальше от него.

В дверь постучали. Кили нахмурилась, но пошла открывать. Элерик усмехнулся, поскольку девушка в изумлении попятилась при виде дюжих молодцов, которые втащили в комнату большую деревянную бадью. За ними вереницей следовали женщины с полными ведрами горячей воды, над которыми пышно клубился белый пар.

Нахмурившись, Кили посмотрела на Элерика.

— Тебе нельзя мочить рану.

— Это не для меня.

Брови Кили сошлись у переносицы.

— Для кого тогда?

— Для тебя.

Ее глаза округлились от удивления, она в недоумении переводила взгляд с бадьи, в которую женщины наливали горячую воду, на Элерика, не зная, что сказать. Когда она открыла рот, он приложил палец к губам, призывая к молчанию.

Девушка пересекла комнату и присела на край кровати.

— Элерик, я не могу принимать ванну здесь.

— Я не буду смотреть, — с невинным видом сказал он.

Кили с вожделением взглянула на бадью. Последнее ведро воды было опустошено, и теперь пар клубился над ней.

— Вода остынет, если ты не поторопишься, — сказал он.

Вошел Ганнон, держа в руках высокую деревянную ширму, которая складывалась посередине.

— Это личная ширма Мейрин, я одолжил ее, чтобы оградить вас от любопытных глаз, — пояснил он Кили.

Элерик выразительно посмотрел на него, но Ганнон намеренно избегал его взгляда.

— Личная ширма? — Кили недоуменно разглядывала конструкцию.

— Да, ее специально сделали для Мейрин, чтобы создать ей все условия, когда она принимает ванну, — объяснил Ганнон.

Убедившись, что ширма достаточно большая и надежно закрывает весь угол, Кили радостно улыбнулась.

— Это превосходно!

Ганнон улыбнулся в ответ и протянул ей целый ворох чистой одежды.

— Мейрин прислала вам новое платье, чтобы переодеться после купания, и просила передать, что завтра утром женщины подберут для вас еще что-нибудь.

Чувство благодарности переполняло Кили, отчего щеки ее заалели, а глаза подозрительно увлажнились.

— Пожалуйста, поблагодарите Мейрин и всех женщин от моего имени, — сказала она тихо.

Ганнон кивнул и вышел из комнаты вслед за женщинами, плотно прикрыв за собой дверь.

Кили провела рукой по ткани платья с выражением странной печали на лице, затем взглянула на Элерика.

— Я быстро.

Элерик отрицательно покачал головой.

— В этом нет необходимости. Не торопись. После еды мне стало гораздо лучше. Я просто спокойно полежу.

Его бросило в холодный пот, когда Кили зашла за ширму, а через мгновение сняла порванное платье и перекинула его через ширму, где оно и повисло, зацепившись за край.

Этот кусок дерева скрывал нагую девушку от посторонних глаз. Элерик мысленно ругал Ганнона последними словами за ненужную инициативу, потому что теперь ему оставалось только лежать в постели и рисовать в своем воображении длинные стройные ноги, великолепную грудь, крутые бедра, скрывающие завитки волос, которые, вероятно, были тоже темными.

Прикрыв глаза, Элерик прислушивался к плеску воды. Кили напевала от удовольствия, пробуждая желание, отчего мужское достоинство Элерика неумолимо и безжалостно напряглось и восстало. Казалось, кожа вот-вот лопнет.

Его левая рука нетерпеливо потянулась к чреслам. Ткнувшись пальцами в твердую плоть, он крепко сжал ее у основания. Вверх и вниз неутомимо скользила рука, и стон готов был вырваться из груди от невыносимого внутреннего напряжения.

Кили что-то мурлыкала себе под нос, а Элерик, прикрыв глаза, представлял, как она поднимает ногу и проводит по ней мочалкой вверх, потом вниз и обратно вверх.

Господи! Он никак не мог кончить.

Черт подери, у него ничего не получалось! Ему необходимо окунуться в воду, в которой мылась она. Ему хотелось отскрести эту запекшуюся кровь на боку, хотя Кили сделала все возможное, чтобы содержать раненого в чистоте. Она даже вымыла ему голову. Он помнил каждое мгновение этого действа. Никто и никогда не заботился о нем с такой искренней душевной теплотой.

Он все отдал бы, чтобы забраться к ней в бадью и сесть позади. Он вымыл бы каждый дюйм ее прелестного тела, пропустил между пальцев каждую прядку шелковистых волос.

Элерик еще крепче сжал напряженный жезл, вращая, поднял крайнюю плоть, накрыл головку, надавил и с силой опустил вниз. Дыхание его участилось. Он закрыл глаза и представил, что Кили стоит перед ним на коленях с полуоткрытыми губами, готовая впустить его.