Рысёнок, как я и подумала, стояла у столика. Муж не стал ждать внизу, переставил чайник и чашки на поднос, принёс в комнату.

— Тебе очень идёт улыбка, Шани.

Он не ошибся, не? И с каких пор мы на «ты»? Хотя он прав, не «выкать» же в постели.

Я забрала свою чашку и отсела в кресло. Слить некуда, но вряд ли Рысёнок рассмотрит, сколько глотков я сделала. Можно же только подносить кромку чашки к губам.

— Шани, ты говорила, что не сможешь быть хорошей женой. Мне кажется, пришло время поделиться тем, что тебя беспокоит.

— Кайрен, пожалуйста, не сегодня.

— Завтра?

— Завтра, — покладисто согласилась я. Всё решится гораздо раньше.

— Шани, что происходит? — муж отставил чашку, подошёл, присел на корточки, поймал мои пальцы в свои. — У тебя руки холодные. Шани, я клянусь, я не обижу.

Уговаривает, как глупую какую. Хотя, наверное, трепетных барышень, чтобы вусмерть не напугать, перед первым разом именно так и надо успокаивать. Может быть, я бы тоже боялась, не будь я неживой.

— Не обещай того, в чём не можешь быть уверен, — пожала я плечами.

— Шани, — протянул Рысёнок с лёгким упрёком и попытался согреть мои ладони поцелуями и лёгким растиранием. Сейчас он поймёт, что у меня нет пульса…

Неожиданно для самой себя, я не напряглась, а, наоборот, расслабилась. Рысёнок моей реакции обрадовался. Он всё ещё не замечал, что не слышит моего сердца, а благодаря его усилиям пальцы чуть потеплели. С таким же успехом я могла их согреть о чайник. Ещё один поцелуй. Муж отстранился.

— Пять минут, моя леди, — и скрылся в ванной.

Угу.

Я метнулась к окну, выплеснула нетронутый чай на улицу. Растениям только на пользу пойдёт. Вернулась к прикроватной тумбочке, вытащила из потайного кармашка сегодняшние подарки. Украшения я отбросила сразу. Побрякушки и побрякушки. Стеклянный котёнок мне во сто крат дороже.

Что же делать?

Шум воды прекратился. Муж вышел босиком, в одних домашних штанах и застёгнутой на две пуговицы рубашке. Я невольно залюбовалась. Отворачиваться точно не собираюсь, а покраснеть физически не могу.

Муж зажёг свечи.

— Не надо гасить совсем, — попросила я, когда он потянулся убрать свет магического светильника.

— Ты уверена?

Ещё бы. Ночью я вижу как днём. Не для себя стараюсь. Спальня погрузилась в лёгкий полумрак. Для меня ничего не изменилось. Рысёнок, вероятно, воспринимает цвета более приглушённо, но в целом зрение он должен сохранить.

Муж приблизился, снова поймал мои пальцы, поднёс к губам.

— Снова ледяные.

Вообще-то, просто прохладные. Я нежить, а не лягушка.

Не удержавшись, провела поверх его рубашки по животу. Хорош… Почему бы и не насладиться напоследок? Муж вгляделся в мои глаза. Ну да, истерик не будет. И чуть изменившееся настроение Рысёнок наверняка уловил. Я мрачно предвкушала миг, когда мужа настигнет осознание. Он всё ещё видел во мне девушку. Облизнул губы. Его сердце билось часто, гулко. Нравлюсь? Нра-авлюсь. Рысёнок скинул рубашку, сократил и без того крошечную дистанцию между нами. Я изогнулась, уходя от поцелуя в губы. Если выживет — ему будет неприятно. Рысёнок уткнулся носом мне в плечо, потянул за завязки. Расстёгивал платье он неуверенно, словно боялся напугать.

— Шани.

Платье соскользнуло вниз. Я переступила, освобождаясь. Заодно и туфли сбросила. На миг стало неуютно. Всё-таки перед мужчиной в одном белье, на мне только панталоны и сорочка. Я хоть и нежить, но девушка. Помогает понимание, что ничего у нас не будет. Тянутся последние сладкие мгновения.

— Да ты вся холодная, Шани!

Рысёнок поцеловал меня в плечо, в ключицу, в шею. Накрыл губами то место, где должна биться жилка. Мой рот словно сам собой искривился в горькой усмешке. Я запрокинула голову. Ну? Поцелуй ещё длился.

— Шани?

Рысёнок-таки осознал неладное, но ничего не понял.

— Шани? — он попытался нащупать пульс.

Я мысленно досчитала до трёх, отступила.

— У меня некоторые проблемы с сердцем.

Взгляд мужа слегка прояснился. Начинает соображать.

— К-какие?

Всё ещё не понял. Впрочем, не удивлюсь, если он даже увидев, не сразу поверит.

Я улыбнулась. Или оскалилась?

Подхватила край сорочки и плавно потянула наверх. Рысёнок следил за движением, будто очарованный. В глазах снова лёгкая поволока. Я приоткрыла полоску кожи на животе над краем панталон, потянула ткань выше. Совсем оголяться я не планирую. Медленнее. Почти дотянула до раны. Последний миг. Я подняла сорочку ещё выше, открывая тёмно-багровую полосу под грудью.

— Шани? — вот теперь взгляд абсолютно осмысленный. — Тебе нужен це…

Договорить я не позволила. Нажала пальцами свободной руки на рану, отчего края с едва слышным влажным звуком разошлись. Рысёнок застыл на месте, только глаза до предела расширились.

— У меня некоторые проблемы с сердцем, — повторила я. — Мне его мечом надвое рассекли, и с тех пор оно совсем не бьётся.

На Рысёнка было жалко смотреть. Стоит, глазами хлопает. Дыхание сбилось, слюну сглатывает. Побелел чуть ли не до синевы. Благородной бледностью со мной может посоревноваться. Я склонила голову к плечу. Ну же, мальчик, приходи в себя и нападай. Рысёнок даже не отшатнулся, стоит и таращится. А где крики про тёмное отродье? Где гнев, возмущение? Нет, так дело не пойдёт. Я мягко скользнула вперёд. Ну же. Провела подушечкой большого пальца по скуле. От прикосновения Рысёнок вздрогнул, зрачки расширились ещё больше. Я закрепила успех и пропустила между пальцами шёлк его волос. Снова вздрогнул, но не дёрнулся.

Что за безобразие? Сын убийцы тёмных жриц, ты будешь защищаться или дашь себя слопать, как безвольный телок?! Весь мой план… Это не честно в конце концов!

Отмер:

— Шани, но как?

А, так он всё ещё не может поверить, что Свет ему в жёны нежить сосватал?

— Что «как»? — я перебирала русые пряди, освободиться муж всё ещё не пытался, и я наслаждалась чудесной отсрочкой. — Как я обхожусь без сердца? Или как я в светлые невесты попала?

— Второе.

Я улыбнулась:

— Бусинка подвела? — да, издеваюсь, знаю, но надо же его как-то расшевелить. — А я всего лишь нанесла розовое масло, смешанное с концентратом Света.

— Ты же нежить, — дошло-таки.

— Да, — согласилась я, возвращая пальчик на скулу, провела вниз по щеке к губам.

— Свет должен был тебя сжечь, — Рысёнок чуть повысил голос.

Начинаю понимать: я только что перечеркнула всё, во что он с пелёнок верил, чему его учили, как непреложной истине. Действительно, ему не до распустившей руки нежити.

— В малых дозах концентрат безвреден, зудит, правда, — преуменьшила я неприятные ощущения.

— Зачем ты мне всё это рассказываешь? — новый вопрос прозвучал даже сурово, с упрёком.

Затем, чтобы ты нанёс первый удар. Не могу иначе. Есть, правда, вариант, довести себя до состояния голодного безумия, тогда мне станет без разницы, кого пить. Но ведь дел натворю, нельзя. К тому же есть в безумии черта, из-за которой не возвращаются.

— Я ведь обещала объяснить, почему я не стану доброй женой. Вот, выполняю обещанное.

Муж едва заметно кивнул.

— Это ты убила Пэрта Сонара?

— Да, — я нежно улыбнулась.

— За то, что он уничтожил тёмную жрицу?

Улыбаться расхотелось. Я чуть сжала русые пряди в кулак, на миг Рысёнок болезненно поморщился.

— За то, что он на моих глазах убил мою маму, моего папу. А потом и меня прирезал. Или не он лично… Их было трое.

— Крейс Бжерет и мой отец.

— Верно. Заплатить должны они и их потомки, — со вздохом сожаления признала я и отпустила пряди, убрала руку.

Ну же!

Сделай уже что-нибудь, ударь или обними, скажи, что мы найдём выход.

Выровнявшееся было сердцебиение у Рысёнка снова сбилось. Он глубоко вдохнул, выдохнул. Решение принято. Сейчас? Нет, снова вопрос:

— Рамса ты тронешь?