Невский уже знал, что Андрей сбежал из Владимира, а в стычке с татаро-монгольской ратью его дружина была рассеяна. Больше никаких сведений о нём он не имел.

   — Андрей ныне у свеев потчуется. Жену оставил в Ревеле, а сам приехал наниматься воеводой к ярлу Биргеру, тебе небезызвестному...

От этого сообщения новгородский князь невольно поднялся на ноги.

   — Это ложь! Мы хоть и не дружны, но такой измены мой брат совершить не мог! — воскликнул он.

   — Сей встречей я не преследую тайных целей повлиять на вас. Просто... — Ахмат вспомнил об отце Гийоме и его друзьях, которых он отправил на костёр и вина перед коими с годами разрасталась в его душе и не давала покоя.

Он знал, что Гийом делал всё, чтобы защитить Александра, и теперь, призвав новгородца, хотел хоть в малом помочь ему, высказав свои предостережения, и этим облегчить собственные муки совести. Однако была и ещё одна причина, для чего оракул и выставил вино, желая, чтоб князь снял тревогу с сердца и успокоился.

Ярославич сел на место, потрясённый вестью о брате.

   — Это не самая страшная новость, князь...

   — Ты оракул?

Ахмат кивнул.

   — И умеешь предсказывать будущее?

Светло-кофейные глаза провидца заблестели: он вдруг ясно увидел всю последующую судьбу новгородца в ярких картинках и готов был пересказать её, но Александр неожиданно заявил:

   — Я не хочу знать всё наперёд. Ни к чему это и противно моей вере.

   — Наверное, ты прав, — подумав, согласился провидец.

   — Скажи только одно, великий звездочёт: когда я уеду отсюда? — спросил князь.

   — Через два дня, — ласково промолвил прорицатель.

Чистота помыслов русича, их обнажённость, богатая чувственная мощь привлекали Ахмата. Используя его сильное духовное поле, он хотел вызнать и свои тайны, каковые его волновали, ибо последнюю неделю провидец видел дурные сны, и даже Лейла о чём-то предостерегала его. Должно было случиться что-то страшное и непредсказуемое.

   — Успокойся, славный воин, — вкрадчивым голосом продолжил бухарский маг. — Ведь ты сам хотел устранить брата, был готов пойти на него с войском, дабы спасти веру и свой народ. Провидение и Христос помогли тебе. Разве это не вселяет радость в твоё сердце? Не думай ни о чём, выпей лучше сладкого вина. Скоро ты увидишь свою любимую жену, и народ, ликуя, встретит тебя у ворот. Так много радостей впереди, что грех печалиться...

И лёгким шелестящим словом оракул настроил князя, как настраивают тонкие струны гуслей, чтобы с помощью новгородца проникнуть в чёрную душу хана Берке, родного брата Батыя, от которого исходили тревожные волны. Провидец, как улитка, скользнул по невидимому натянутому лучу, исходящему от гостя, и, заглянув в душу Берке, оцепенел от увиденного: там на дне духовного колодца с выпученными глазами лежала отрезанная голова Сартака. Звездочёт отпрянул в ужасе, повалился на пол и захрипел.

От жуткого хрипа очнулся Ярославич, хмуро огляделся, не понимая, где он находится. Оракул лежал на полу в луже крови. Так поначалу показалось князю, ибо густое красное вино, выплеснувшееся из кубка, походило на кровь. Русич бросился к прорицателю, приподнял его. Тот шумно задышал и открыл глаза.

   — Вино ударило в голову, я давно не пил греческого зелья, оно коварное, мне говорили... — испуганно заюлил Ахмат.

   — Да, на меня тоже подействовало, я даже на мгновение забылся, будто заснул... — пробормотал Александр. — Отпусти меня, оракул.

   — Ступай с Богом, которого ты хранишь в своём сердце, он помогает тебе.

Невский поклонился.

   — У тебя красивая жена, князь, береги её! — вымолвил напоследок звездочёт.

   — А что... — у Александра спазмы перехватили горло.

   — Нет-нет, — провидец замахал руками, — я ничего не имел в виду, просто так говорят, когда прощаются... Счастливого пути, ваша светлость!

Князь удалился. Ахмат взглянул на кровавое пятно, оставшееся на войлочной подстилке, и невольно содрогнулся.

Хан Берке прибыл в Орду год назад. С той поры Батый и стал будто хиреть. Братец был крепче и на год моложе. Он быстро смекнул, что из Каракорума его выживут. Менге давно зарился на золотое кресло Темучина и отдавать его никому не собирался. А в Сарае старел Батый. И если он туда не приедет, то вторая Орда перейдёт под начало Сартака. Вот Берке здесь и объявился.

Со смоляными иглистыми волосами, тёмным лицом, жадным хищным взором и змеиной улыбкой на тонких губах одним своим видом он внушал трепет и страх. Берке многое знал, в детстве его обучали китайские мудрецы, и он сохранил тягу к учёности и искусствам, знаниями которых он любил блеснуть, за что Батый его всегда недолюбливал. Он понимал, ради чего тот примчался в Сарай, а потому сразу же объявил:

   — После моей смерти власть перейдёт Сартаку, так что не надейся, поезжай обратно.

   — От тамошних пиров и тупых голов меня, братец, мутит. Здесь попривольнее. Тебе же нужны умные стратеги, кто бы русский вольный дух усмирял. Лучше меня хитроумные западни ещё никто не придумывал!

Ратную выучку Берке хорошо знал, и хан его оставил. В дела Батыевы брат не вмешивался, советов не давал, а когда спрашивали, то желаниям Батыя не противоречил. И воцарение Сартака принял как должное. Все и успокоились. Однако бухарец чуял, какая опасность таится в этом омуте. И предчувствие не обмануло.

Но что-то же Ахмат должен предпринять, чтобы опередить убийцу. Только что? Сартак за советом к оракулу не обращался и его россказням не поверит. Если кто к нему и прислушается, так это Батый. Старый хан ведал, сколь велик дар бухарского звездочёта, ибо тот никогда не ошибался. Лишь бы застать правителя в минутном просветлении.

Он бросился к Батыевой юрте. Слуги, хорошо зная оракула и узрев его взволнованным, тотчас пропустили. Хан босой сидел в кресле и спал. Ахмат попробовал разбудить старого хана, но тот лишь недовольно проурчал. Прорицатель стал трясти его, однако всё было напрасно.

   — Он почти не приходит в себя, — прошептал Тун, прислуживавший хану уже сорок лет. — И меня не узнает. Вчера назвал Евпатием, испугался и умолял не убивать, плакал, как ребёнок, уверяя, что скоро сам умрёт. Оказывается, он всегда мечтал умереть лёжа на циновке, хотя раньше убеждал меня, что хотел бы погибнуть в бою, как герой. Всё меняется...

   — Да, ты прав, Тун, всё меняется.

   — Вот я и хану Берке то же самое говорю. Он каждый день заглядывает, о здоровье брата беспокоится, — беззубым ртом заулыбался слуга.

Ахмат похолодел. Оставалось лишь одно: попробовать убедить Сартака. Пока Батый жив, наследнику ничего не угрожает. Хотя жизнью это назвать уже нельзя. Человек без ума всё равно что растение. И сейчас идти не стоит. Надо выспаться, привести себя в порядок и завтра утром всё объяснить Сартаку. Должна же в нём была сохраниться хоть частица отцовского ума.

Оракул доплёлся до своей юрты и едва переступил порог, как чьи-то сильные руки схватили его и сжали горло.

   — Это я, Берке! — прошипел прямо в ухо голос хана. — Стоит мне посильнее надавить, и твоё утиное горлышко хрустнет, как сухая ветка. Никто завтра не всплакнёт о твоей кончине. Хочешь умереть?

   — Так не хочу...

   — Ты высматривал мою душу? Отвечай!

   — Да.

   — Зачем?

   — Я почуял опасную тревогу от тебя.

   — Зачем тебе моя тревога?

Ахмат не ответил.

   — Говори или умрёшь!

Берке так сжал его горло, что свет померк в глазах.

   — Я хотел проверить свою догадку...

   — И что ты нашёл в ней? Говори!

Сильные руки хана, как клещи, сдавили шею, и свет снова померк в глазах провидца.

   — Голову Сартака, — прохрипел он.

Берке отпустил оракула. Ахмат захватал ртом воздух.

   — Я бы тебя убил, не раздумывая, но мой колдун твердит, что ты и после смерти опасен, твой дух начнёт мстить. Зачем ты бегал к брату?

   — Проведать его...

Звериные глазки хана опять налились яростью, и звездочёт тут же признался: