— Я брату всё сказал. Не знаю уж, понял он или нет. Надеюсь, что понял, — сказал Александр. — А в Орду пусть едет, коли хочет, тут мы запретить не можем. Воеводе я наказал, он будет присматривать за ним, пока он тут. Своевольничать мы ему не дадим. Дай тебе Бог доброго здоровья, дядя!

Всю дорогу Александр только и думал о брате, о его стремлении к власти. Как он ловко умаслил отца, свил тёплое гнездо в его душе, вытеснив всех остальных, как скоро уговорил его передать ему стол, а титул великого князя ему нужен лишь для одного: спевшись с Даниилом Романовичем Галицким, порушить на Руси святую православную веру да передаться поганым латинянам. Они, верно, думают, что папа тотчас бросится выручать их. Ничего этого не будет. Гундарь рассказывал, что Гуюк объявил о походе в Европу, и папе Иннокентию нужно создать враждебный монголам легион здесь, чтобы торговаться с ханом. Но как и когда повернулся ум у Андрея, кто ему внушил эти крамольные мысли?.. Верно старики глаголят: беда одна не приходит. Ко всему ещё и морока с братом прибавилась. Избавиться от неё не так просто будет.

Жена была еле жива. Знахарь Зосима лишь развёл руками: он делает всё возможное, но чудо сотворить не сможет.

Ярославич навестил княгиню. На некогда румяном да округлом лице одни большие глаза остались, под которыми лежали синие круги. Александра даже есть сама была не в силах, её кормила с ложки служанка. Князь не сдержал слёз.

   — Я страшная, не смотри на меня, — попросила она.

   — Ты красивая, — сказал он.

   — Я согрешила в мыслях своих, ибо, увидев брата твоего Андрея, возжелала его. Прости меня. Я не хотела этого, но со мной вдруг случилось такое, что я и сама не поняла, будто наворожил кто. Я скрыла это, ничего ведь не произошло, но сейчас перед смертью хочу повиниться. Прости меня!

   — Я прощаю тебя. Это дьявольское искушение, только и всего, но ты же с ним справилась.

   — Если б он захотел, я бы не справилась, — прошептала она и отвернулась к стене.

Через три дня она умерла. Александр похоронил её рядом с матерью и старшим братом. Последнее признание жены не давало ему покоя. Что же за сила живёт в душе Андрея, каковая способна разрушать одним взглядом? Ярославич вспомнил о византийском монахе, отце Геннадии: он бы ныне всё растолковал ему. Стоя у гроба княгини, герой побед над шведами, ливонцами и Литвой не смог даже выжать слезу, столь неприятно покоробила Невского эта открывшаяся вдруг тайна. Неспроста он ревновал жену. И если, уезжая, он и в мыслях не помышлял обзавестись новой супругой, столь сильна была его любовь к княгине, то теперь всерьёз об этом задумался.

Однако на другой день после горьких сорочин прискакал ордынский гонец с грамотой от Батыя. Тот писал: «Что же ты глаз не кажешь, хоть я и с милостью к тебе отнёсся первый раз. Приезжай, отец твой умер, надо выбрать нового старейшину, кому бы все подчинялись. Или Святославу служить решил?»

— Поедешь? — прочитав грамоту, написанную по-русски, спросил Шешуня.

— Не знаю, не хочу никуда ехать, ни перед кем шею гнуть не собираюсь, — с дерзким вызовом ответил Александр. — Лучше уж умереть в бою... Не поверишь, такое ощущение, будто кто моё сердце подпалил. Устал я...

Но, узнав от гонца Святославова, что Андрей уже на пути в Орду, Александр отправился следом.

Уже по пути в Орду от русских путников, возвращавшихся оттуда, старший Ярославич узнал о жуткой смерти князя Михаила Черниговского. Встречаться с ним Невскому не привелось, но он много слышал о его мудрости и отваге. Убитый татарами двоюродный брат Александра Василько Константинович был женат на дочери черниговского князя, и таким образом новгородец состоял с ним и в родстве.

Батый, узнав о приезде Михаила Черниговского и будучи настроен против него, через своих слуг приказал ему исполнить священный ритуал: пройти через два огня и поклониться татарским идолам.

   — Я готов склонить голову перед вашим правителем, но как христианин не буду служить ни огню, ни идолам! — заявил князь.

Такой ответ передали хану. Появился его советник Эльдег и объявил:

   — Батый повелел: либо ты покоришься его требованию, либо примешь смерть. Решай!

Бояре, его внук Борис умоляли исполнить прихоть хана, но Черниговский был неумолим. Его неожиданно поддержал боярин Феодор. Их обоих затоптали, забили ногами насмерть, потом отсекли головы, а тела бросили на съедение бешеным псам. И всё это свершилось на глазах внука. Путники, рассказывая об этом, не могли сдержать слёз.

   — А что с внуком? Он доводится мне племянником, — обеспокоился Невский.

   — Хан удерживает его. Для чего, непонятно...

Александр отправился дальше, раздумывая над этой историей. Батый хочет прослыть жестоким к непослушным и ласковым к тем, кто хочет ему служить. Он указывает всем последующим, как надо вести себя, если они хотят остаться в живых.

Прибыв вечером в Сарай, Ярославич повелел доложить о себе. Советник Эльдег, крупный, дородный, под стать хану, с таким же лунообразным лицом и блестящей лысой головой, через мгновение вышел из ханского шатра и, хитро сощурившись, важно проговорил:

   — Хан хочет, чтоб ты исполнил наш священный ритуал: прошёл бы через два огня и поклонился нашим идолам.

Александр вздрогнул.

«Ну вот и мне выпало это же испытание, — огненным всполохом пронеслось в сознании. — И что же сделаю я?»

   — Князь Андрей, мой брат, приехал?

   — Да. Ещё утром.

   — И он прошёл через огни?

   — Не колеблясь.

   — А вот я, как истинный христианин, иноверным идолам кланяться не хочу и через колдовские огни проходить не буду, — отрезал Ярославич.

Взор Эльдега похолодел. Шешуня, сопровождавший новгородца, бросил на него умоляющий взгляд.

   — Ты слышал, князь, о судьбе Михаила Черниговского? — спросил Эльдег.

   — Слышал...

   — Что ж, тогда ты знаешь, что тебя ожидает.

   — Ваша светлость, — попытался было вступиться таинник, но Александр его перебил:

   — Молчи! Я не стану этого делать.

Эльдег ушёл в шатёр хана. Невский с Шешуней остались. Ещё пятерых из свиты новгородского князя не допустили за частокол, коим был обнесён большой луг, на котором стояли ханские шатры, горели огни и возвышались идолы. Все они походили на Темучина, который сидел на троне, из-под свиты у него выпирал круглый живот, а на лунообразном лице змеилась царственная и холодная улыбка.

   — Ваша светлость, глупо упрямиться из-за каких-то огней и деревянных чурбанов, это не измена Господу нашему, — зашептал Шешуня, — ваша жизнь дороже...

   — Нет! — побледнев, ответил князь. — Я не хочу, чтоб потом про меня говорили, будто бы я струсил, предал память родича моего, князя Черниговского, и продал веру свою за кусок копчёной конины и глоток вонючего кумыса. Честь дороже жизни, Шешуня! Разве не так?..

   — Может быть, княже... — слёзы выступили на глазах таинника. — Тогда я тоже умру вместе с тобой.

   — Нет, с них хватит и одной жертвы. Слишком густо, если они будут забивать по двое в день у себя. Пусть моя смерть воодушевит вольных новгородцев, и пусть они никогда не боятся степняков, похожих на жирных червей, — точно подбадривая себя, громко воскликнул Александр. — Пусть эти последние мои слова и запомнят сыны святой Софии!

Из шатра, переваливаясь, вышел Эльдег, приблизился к русичам. Его надменно-презрительный взгляд ничего хорошего не предвещал.

   — Хан хочет видеть тебя, князь, — неожиданно промолвил советник.

Несколько мгновений Ярославич стоял в оцепенении. Наконец его посеревшее лицо стало оживать, огоньки вспыхнули в помертвевших глазах, и на щеках обозначились светлые полосы.

Александр вошёл в шатёр. Хан поднялся, двинулся к нему навстречу, распахнув объятия.

   — Рад тебя видеть, дорогой Александр! — заулыбался Батый, похлопывая его по плечам. — Красавец! Вот, Эльдег, истинный герой, равного которому на Руси нет. Эй, слуги, принесите мёду, каковой пьёт новгородский правитель, а мне кумыса. И еды, какая есть.