Он так и не досидел до конца, повалился наземь, прикинувшись захмелевшим, ибо по-другому покидать пирование было нельзя, а рано утром зашёл попрощаться с братом.

   — Я надеялся, ты заедешь в Новгород, — удивился Александр. — Жена была бы рада тебя увидеть.

Андрей смутился и несколько мгновений молчал, точно преодолевая внезапно возникший соблазн. Старший Ярославич даже посуровел лицом.

   — Спасибо, братка, но отец ждёт, да и мать-княгиню не хочу беспокоить своим появлением, сам ведаешь почему. Передавай мои сердечные пожелания жене и сыну...

Он холодно поклонился и уехал.

«И всё же он меня недолюбливает. За что? За то, что у нас разные матери? Но ни я, ни он в том не виноваты. Или братка завидует моим победам?.. Но тут я ему помочь не смогу. Побеждал и буду побеждать. Всегда...»

Ещё через день отбывал и Александр, забрав с собой в Новгород большую часть пленных. Едва их вывели за ворота, как рослый крестоносец, растолкав стражников, бросился в ноги к Александру, выехавшему из ворот крепости, но сторожа накинулись на него, подозревая в лихом умысле на жизнь князя, стали бить.

   — Я хочу иметь слово к великому князю! — закричал он по-русски. — Он знает меня!

Ярославич знаком остановил сторожей, велел подвести к нему пленного. Тот утирал кровь с разбитого лица, слёзы катились из глаз. Это был Корфель. Князь не сразу его узнал, но всё же вспомнил.

   — Ты приезжал с великим магистром? Его советник?..

   — Барон Корфель, — шумно выдохнул тот.

   — Дайте ему платок!

Один из воевод подал ливонцу свою ширинку. Божий воин вытер кровь.

   — Я хочу... Мне нужно быть в Риге, ваша светлость. Жена одна, на сносях. Она русская, — он говорил короткими, отрывистыми фразами. — Я не хотел идти в этот поход, фон Фельфен меня заставил. Я говорю правду!..

И тотчас пошёл крупный снег, словно подтверждая правоту слов барона, некоторые из воевод перекрестились, наблюдая этот странный знак неба и природы.

   — Я при всех обещаю, что отпущу тебя, барон, но у и меня тоже есть к тебе слово. Поедем в Новгород и там поговорим! Дайте ему коня.

Корфелю подвели коня, он запрыгнул в седло.

   — С Богом! — махнул рукой Александр, и дружина двинулась в сторону Новгорода.

Барон вернулся в Ригу через неделю: в новом кафтане, без ссадин и синяков, ободрённый и радостный. Великий магистр пребывал в тревоге и панике. Узнав о жестоком поражении, он приказал укреплять крепостные стены, полагая, что Александр непременно пойдёт на Ригу, а с тем жалким отрядом, каковой остался с епископом для охраны, они долго не продержатся.

Фон Фельфен отправил слёзную грамоту в Ревель, к датчанам, прося помощи, те пообещали сотню ратников, не больше, но и их не торопились высылать, потому нежданное прибытие Корфеля магистра обрадовало.

Барон выложил условия мира, предложенные Александром, для этой цели тот и потащил его в Новгород. Ливонский орден признает суверенными русскими владениями Лугу и всю Водскую область, где стояла крепость Копорье, а также спорную часть литовской земли, немцы возвращают псковских детей, взятых в заложники, и отказываются навеки воевать с русичами.

Проговаривая всё это с Корфелем ещё в Новгороде, Александр не столько хотел знать, как отнесётся ко всему этому великий магистр, он желал, чтобы барон убедил главу Ордена и стал бы в дальнейшем добрым другом Новгорода, сообщавшим бы заранее о всех кознях фон Фельфена и Литвы.

Это предложение застало советника врасплох. Они сидели с князем и Шешуней за дружеским столом, накрытом для пирования, и пленник мог впервые за неделю нормально поесть. А таких вкусных да обильных яств он и в Риге не едал. Ярославич же знал, чем угодить немцу, приказал зажарить несколько молоденьких кабанчиков да подать густого хмельного пива вместо мёда. У Корфеля даже за ушами что-то попискивало от удовольствия, когда он обгладывал кабанью голову, которую как почётному гостю, а не пленнику подал ему князь.

— Коли жена у тебя русская, барон, и ты наш язык знаешь, то мы в любой миг можем предоставить тебе здесь кров и службу, нам нужны толковые людишки, а ты сам говоришь, что с Орденом тебя больше ничего не связывает. Мы могли повесить тебя, ты чудом остался жив, и тем сам Господь подаёт тебе вещий знак — переменить жизнь и судьбу. Всё шло к этому, и не стоит идти против воли Божьей. Это не измена, а другая жизнь.

Александр молвил гладко и убедительно. Однако Корфель понимал, что иного выбора ему и не оставляют, и вопрос не в том, что можно пообещать, да не сделать, а в том, как жить дальше. Ещё до сражения он мечтал лишь об одном — поскорее вернуться, обнять жену, увезти её подальше и зажить с ней уединённо, растя детей и живя в своё удовольствие. В нём жил прежний страх и прежняя измена. Но кровавая сеча словно вышибла и эти чувства. И теперь ему было лестно сидеть наравне с могущественным и сильным князем, отмеченным Богом, одно это наполняло душу барона трепетом и волнением.

Шешуня, сидевший рядом с князем, яростно обдирал зубами куропатку, набивая полный рот, и кивал головой в знак согласия с тем, что говорил Ярославич.

   — Умные воины должны служить сильному князю, — словно разгадав тайные умыслы пленника, добавил Александр, глядя в упор на него.

«Это верно, — подумалось Корфелю, — а ни Волквин и ни Фельфен таковыми никогда не были!»

   — Ну что же, барон, договорились? — вытирая полотенцем жирные руки и вставая, проговорил князь.

Советник тоже поднялся, и они молча обменялись рукопожатиями.

   — Я согласен, — потупился бывший крестоносец.

Потому в Ригу он прибыл уже как бы в новом качестве: русского таинника и личного слуги Александра. И, высказав его условия, он замолчал, давая возможность магистру всё обдумать.

   — Мы готовы возвратить детей в обмен на наших рыцарей, не претендовать более на Псков, но отдавать Копорье, Водскую область, часть литовской земли, это уж слишком! — помрачнев, отрезал фон Фельфен. — Или новгородский князь решил, что поставил нас на колени? Да я завтра же соберу такое же войско и снова отберу Псков. И тогда уже сам начну диктовать условия...

Корфель терпеливо ждал, пока магистр выговорится, выплеснет первую вспышку гнева.

   — Вам рассказывали, как нас побили? — спросил он.

   — Что значит как? — не понял фон Фельфен.

   — А то, что противная сторона почти не понесла потерь и сохранила всю свою боевую мощь, и новый поход вероятнее всего закончится тем же самым, если мы, конечно, вообще сумеем набрать такую же силищу. Только откуда мы её возьмём, ваша светлость? Но, потерпев урон во второй раз, мы настолько обозлим русичей, что они непременно придут сюда и водрузят свои флаги над нашими башнями, только и всего. Вас привлекает такой исход?..

Магистр даже не нашёл слов, чтобы возразить Корфелю, весьма спокойно выложившему своё мнение.

   — Проигравший всегда что-то теряет, ваша светлость, — помолчав, добавил барон. — Но, теряя малое, он сохраняет большее. Всё остальное безрассудство.

Фон Фельфен более не сопротивлялся. К концу дня грамоты были готовы, Корфель сам их отвёз в Копорье, где его поджидали послы князя Александра. Потом барон отвёз псковских детей да получил взамен пленников, проделав всё столь споро, что великий магистр стал упрашивать его остаться на службе. Советник милостиво согласился, хоть и не сразу — ибо так они условились с новгородским князем, заявив Андреасу, что не имеет права бросать Орден в "толь тяжёлый час. Фон Фельфен даже прослезился от такого признания и обнял барона.

   — Кстати, как твоя русская подружка? — обрадовавшись, поинтересовался он.

   — Со дня на день ждём прибавления, — ответил Корфель.

   — Я разговаривал с литовскими князьями. Наше поражение обозлило их, и они жаждут мщения, — сообщил по секрету великий магистр. — Готовы на днях выступить!

   — Но нам не стоит сейчас присоединяться к ним, — обеспокоился барон. — Я бы и им не советовал начинать поход. Князь новгородский как никогда силён!