— А если мой зад не выдерживает этого застолья, а его продолжение грозит обернуться неприятностью, что тогда делать? Из двух зол выбирают меньшее! Вот я и выбрал.

Ярослав громко расхохотался.

   — Нет, каков остроумец, а? Так порой сразит словцом, что диву даёшься.

Отец, если кого-то любил, то не замечал за ним никаких недостатков. Так уже было с Феодором. А вот Александру этой любви не досталось. Правда, мать его боготворила и тоже всё прощала. Потому и грех было жаловаться.

Барон Корфель, не мигая, смотрел на Андреаса фон Фельфена, убелённого сединами великого магистра, чьё крупной лепки большое лицо с оттопыренными ушами внушало беспрекословное уважение, хотя глава Ордена, назначенный его другом Германом Зальцем вместо Волквина, показался всем поначалу не столь суровым и требовательным. Тело прежнего епископа, привезённое из Торопца, было с честью похоронено в Риге, и барон мог не опасаться, что его предательство раскроется.

В первой же беседе фон Фельфен заявил, что отказывается от стратегии завоевательных походов и займётся укреплением порядка на земле Ливонии, воевать же соседей глупо и бессмысленно.

   — Почему? — не понял Корфель.

   — Посеяв ветер, пожнёшь бурю, вы слышали такое выражение, барон?

   — Но Русь сейчас ослаблена как никогда, монгольский хан почти всю её разрушил, а Новгород — богатейший из русских городов. Не возьмём мы, захватят монголы...

   — Рыцари не воюют с побеждёнными, вам это следовало бы знать, барон, а мы представляем на этой окраине Европы не Орден мясников! — перебив советника и чеканя каждое слово, непререкаемым тоном заявил Фельфен.

Он явно что-то скрывал, ибо разгневался и кончики его ушей мгновенно покраснели, словно барон пытался выболтать его тайну.

   — Ved iniquissimam pacem justissimo bello anteferrem, — помолчав, уже более мягким тоном добавил он. — Я надеюсь, вы не забыли эту максиму Цицерона: «Даже самый несправедливый мир я предпочёл бы самой справедливой войне». Я обычно придерживаюсь этого принципа. А вы?..

И снова явное враньё, Корфель это чувствовал. Но ради чего? С каких это пор божьи воины сделались миролюбцами?

   — У вас, старого вояки, я чую, другие принципы! — засмеялся Фельфен.

Барон мог сказать, что до сих пор их заставляли только воевать. Волквин даже молодел на глазах, когда садился в седло или вынимал меч из ножен. Но последнее поражение нанесло столь ощутимый урон рыцарскому войску, что Орден нуждался в серьёзном подкреплении. Скуповатый Герман Зальц денег не даст, а собственная казна пополнялась только в походах. О каком же мире мечтает новый магистр? О мире для нищих?..

   — Кстати, неужели после гибели Волквина не осталось даже сотни золотых монет? Отто Раушенбах рассказывал мне, что старик любил звон дукатов!

   — Сотня и осталась, но я передал её Раушенбаху на похороны, — не изменившись в лице, ответил Корфель. — Остальные же деньги, что успел скопить великий магистр, он потратил на одну страсть...

   — Которая перешла ныне к вам, — ухмыльнулся фон Фельфен.

Всеслава за всё это время не покидала его комнаты, а в неё никто не входил. Однако миротворец успел всё уже пронюхать.

«Ещё та лиса! — со злостью подумал Корфель. — Суровый Волквин по сравнению с ним был просто ягнёнок».

   — Я не понимаю, о чём вы говорите...

Эти слова вырвались сами собой. Следовало бы признаться, коли великому магистру всё известно, но барон с детства сохранил привычку упорствовать до конца.

   — Странно, я полагал, что вы умнее, барон Корфель, — усмехнулся Фельфен. — Вы свободны.

Заносчивости и высокомерия в любимце Зальца хватало. Однако обострять отношения в первый же день он не стал, а снова вызвал советника через неделю. По угрюмому молчанию магистра барон понял, что разговор пойдёт о Всеславе. Он так и не смог с ней расстаться. Поначалу оставил её до приезда Фельфена в Ригу, а когда тот прибыл, Корфель так прикипел к её ласкам, что готов был выйти из Ордена, чтобы только быть рядом с русской красавицей.

Однако разговор пошёл совсем о другом.

   — Я хочу съездить в Новгород к молодому князю Александру, переговорить с ним о мире. Я слышал, вы знаете русский язык?

Корфель кивнул.

   — Тогда выедем завтра же утром. Ступайте, собирайтесь.

Барон, поклонившись, двинулся к дверям, но магистр его остановил.

   — Что вы намерены делать с этой русской девочкой?

Вопрос застал барона врасплох.

   — Я всё понимаю, мы не дети, хотя наш Орден монашеский, а мы всего лишь божьи воины и устав требует от нас смирения плоти. Прошлый магистр многое себе позволял, Герман Зальц знал обо всём, и только его доброта спасала Волквина, — жёстко проговорил Фельфен. — Я хочу восстановить прежний порядок, а потому вы должны удалить распутницу из своих покоев.

   — Можно это сделать по возвращении из Новгорода, ваша светлость?

   — Она что, так уж хороша? — усмехнулся магистр.

Корфель кивнул.

   — Пусть будет так. Но, возвратясь, вы удалите её в тот же день.

Едва он вернулся, Всеслава сразу же по его лицу поняла: что-то случилось.

   — Они хотят меня выгнать, да? — с тревогой спросила она, и крупные жемчужные слёзы сверкнули в её глазах. — Они хотят разлучить нас?

У барона сдавило сердце, и он сжал её в объятиях.

   — Этого не будет, — страстно прошептал Корфель.

Александр был занят приготовлениями к свадьбе. Не только просьба родителей подвигла его к этому поступку, он понимал, что появление княгини и детей усилит и его уважение среди новгородцев. Он перестанет быть мальчишкой, юношей, а станет полноправным мужем. Невесту звали Александра. Александр и Александра. Это даже звучало красиво. Однако никто из родных её не видел. Отец разговаривал в Полоцке, главном городе княжества, с его правителем Брячиславом, но княжну не дождался, она парилась в бане, потом причёсывалась, а Ярослав спешил. А может быть, и видел, но не хотел об этом говорить. Кто-то ему сказывал, что княжна красавица. Кто-то сказывал... Александр гнал от себя сомнения, считая, что нынешнее супружество — не для райских наслаждений, а его смысл во времена Батыева нашествия — в спасении и укреплении Руси. Да и других невест, как и княжеств, ныне не осталось. Посему можно было бы послать Ратмира и всё разведать, да что толку? Ну скажет он: мне она не нравится. И что дальше? Назад уже ничего не повернёшь. Поздно.

В разгар этих приготовлений и прибыл великий магистр Андреас фон Фельфен. Александр принял его по достоинству, устроил пышный пир в честь высокого гостя, хотя до сих пор новгородцы с Орденом постоянно воевали, а тут им неожиданно предлагали дружбу. Не многие поверили в искренность магистра, но кто ж от мира отказывается, когда повсюду бесчинствует Батый.

   — Я слышал, вы женитесь? — улыбаясь, поинтересовался Фельфен.

   — На вашей соседке, полоцкой княжне, — кивнул Ярославич. — Я надеюсь, и вы теперь, предлагая дружбу нам, станете миролюбивы и к ним...

   — Мы ни с кем не хотим воевать. Я для того и приехал, чтобы засвидетельствовать своё личное почтение и заверить вас, князь, в нашем искреннем стремлении жить в мире. Как это у вас говорят?.. Прохудившийся мир...

   — Худой мир лучше доброй ссоры, — напомнил Александр.

Наивный князь водил их на крепостную стену, показывал, как они укрепили город в ожидании татар. Ещё по дороге в Новгород Фельфен попросил Корфеля запоминать все подробности крепостных укреплений, ибо по возвращении им вдвоём придётся вычертить их на бумаге с описанием того или иного механизма, а также подслушивать по возможности все разговоры русских на эту тему. Корфель недоумённо осведомился: к чему всё это, коли они едут с миром и не хотят воевать против Новгорода.

   — Барон, вы служите Ордену, а потому обязаны беспрекословно подчиняться приказам его великого магистра, держать язык за зубами и не задавать лишних вопросов, — прервав его, отчеканил Фельфен. — Могу лишь вам сообщить, что наш Орден воевать не собирается и мы действительно едем с миром.