Одиночество Все равно этот час настанет, Мы простимся с тобой и, вот, — Даже парой одной не стали, Просто даже – наоборот. Попрощаемся и уедем — Мало ль разных на свете стран, — Будем жить с тобой как соседи, Но уже через океан. В журавлином большом полете, В белых крыльях укором – весть: То, чего на земле не найдете, В синем небе не значит – есть. Что искали в заморской дали, Что уверили в облаках, Так и знайте: вчера держали Так привычно в своих руках. Летит по небу белым-белым журавлем Живое одиночество И кличет: родину за все благодари И небо возвеличь. Что все мы встали на крыло и улетим, А улетать не хочется. И потому так грустен этот клич. 2011 г. Одна-единственная ночь
Пароход в закате белый-белый Резал тишину гудком, А у борта в синей плес глядела Девушка с цветком. В трех шагах стоял я и украдкой — Хоть одним глазком взглянуть, — Как ей ветер гладит-треплет прядки И ласкает грудь. И цветок в крутом каком-то галсе Ветер вырвал и – ко дну. Я, конечно, в смех и врал, и клялся, Что за ним нырну. Был цветок собой красивых краше И к наряду был весьма, А она сказала: был не ваш он, Я бросила сама. В омуте бездонном и бездумном, Тот, что тишиной кричит, Мне она плясала, вторя струнам, Пламенем свечи. И вязали шею руки-змеи, И как молот било в грудь Маленькое сердце милой феи, Пробивая путь. Ни пепел-мел, ни копоть-сажа, Ни тихих омутов вода Уже, конечно, не расскажут, Что было с ней и мной тогда. Ни губы – в кровь, ни мысли – в клочья, — Ни запалить, ни истолочь, — Что между нами было ночью В одну-единственную ночь. 2011 г. Одни Она была белой И будто голубка В мое ворковала плечо. Божественно-смело И ангельски-глупо, И адски, при всем, горячо. И рвал зло я цепи, Что крылья спластали, Замужество ей отменив. И гром был как лепет, И мы с ней летали Одни. Но в небе ночном Голубям нет покоя, Как нет и цветам оберег. Летать перед сном — Что это такое, В ночной неполетной поре? И сон был не нужен, И будто не сжалясь, Рассвет к расставанью звонил. И в небе, как в луже, Мы с ней отражались Одни. Как нервные крылья Ресницы взлетали И хлопали в сладком тепле. Вот небо закрыли, Но в небе едва ли Есть то, что живет на земле. Лететь да и – прочь бы! — Но крылья цеплялись, Как будто не птицы они. И к завтрашней ночи Остаться боялись Одни. 2012 г. Окурок Как папиросы в тесном портсигаре Хранила жизнь спрессованные дни. Нет, я не жил, я жизнь играл в ударе, И сами жглись как папиросочки они. Кричал скворец сильней звонка трамвая, Стелился пух, белей любых перин, И вслед за ней друг-ветер завывая, Курил со мной, пуская дым в аквамарин. А след ее простыл за синим долом, Но в чем беда? – лишь портсигар открыть — В нем папиросы-дни и он их полон. Мне так хотелось все их разом раскурить. Окурок, мой дружок, Забавы миг пустяшный, Вот полетишь в снежок И зашипишь как змей. Окурок, мой дружок, Был дым другим вчерашний, Что губы мне обжег И полетел за ней. 2013 г. Он у храма Он у храма с помятой кружкой, Сам помятый, как спьяну – блаж. Был когда-то лихим пьянчужкой, А теперь на пыли алкаш. Собирает на кружку звяки Всуе выброшенных монет Под хихики и осмеяки — Да другого исхода нет. Без иллюзий уже и наитий, И душевной уже тиши: «Вот я здесь. Ну, а вы от политик Не такие же алкаши? Вам кидают казной чеканны В кружки веры монеты те ж. Мне как клочья небесной манны, Вам – гордынь бесконечных меж». И слезятся из храма лики: Все мы с кружками топчем свет. Все мы нищи, горды и дики. Только с разницами монет. 2016 г. Она была – ласточка-фея
Она была – ласточка-фея, Красивая белая птица. Но вышло в трехглавого змея Ей так безмятежно влюбиться. Трехглавый – конечно же, я был. Одна голова – крокодилья. Вторая – из мудрых – (змея, бы!) А третья – с разбойничьей былью. Стихи пишет первая морда, За пояс другие упряча, Споет, прочитает их гордо, И две остальные – заплачут. А птица из пуха и слуха Их хвалит, и тянется клювом — Красивая телом и духом, И рвется: «Я тоже спою вам! Я знаю, поэтому смею, Хочу в его сердце забиться. Как белая вьюга. Как фея. Из неба стихов его – птица». 2016 г. |
