Маэстро Посвящается А. Я. Якулову Я дома у Маэстро Пью чай и дую сгоряча. И рухну ниц на кресло, Когда смычок сорвется от плеча. И скрипка, за три века Не раскричавшая души, Луне поднимет веко И тишину растормошит. Я дома у Маэстро Из трубки пробую табак. Молчит, не скрипнет кресло, И кольца дыма вязнут на губах. Смычок все чаще, чаще, То плача, то смеясь, то злясь… Маэстро – настоящий. И настоящий князь. Я дома у Маэстро Гоняю водку над столом. Я с ним, как в ходе крестном, За скрипкой этой лезу напролом. Склоняюсь над гитарой, Смычком его крещен. Маэстро ведь не старый, Мы поживем еще! Я в полночь по столице Уйду, сжимая воротник, Чтоб в тишину ввалиться, Как в бухту после шторма бриг. Простимся на улыбках, Он в гости снова позовет. И горько мне, что скрипка Его переживет. 1998 г. Милосердная сестра
Милосердная сестра, Излечи нас, иже спятим. Словом Веры и Добра Поднеси нам крест с распятьем. Дай нам Слово. Слово – бог. У казенной койки нашей Не заглушит стук сапог Тихой поступи монашьей. Да отвадит боль от ран Жест послушницы всесильной, Чья душа – уже есть Храм, Лучший Храм на всей России. И раскаянья искра, Может, вспыхнет в нас, как пламя. Милосердная сестра, Дай нам Веру. Веруй с нами. 1989 г. Мираж За этой девочкой скакать хотело лето, Рвать удила. Плясали волны в сто рядов кордебалета Там, где плыла. А в небе жило любопытно и бескрыло Облако-зверь. И самым сладким золотым крючком водило Следом за ней. И был над всем еще волшебный нощно-денный Слепой удав, Что нас так с этой летней девочкой сплетенно Душил тогда. Как тень ходил-бродил, Ловил ночной кураж, — Из нас из двух – один — С той девочкой мираж. 2016 г. Мне в детстве так хотелось папирос Мне в детстве так хотелось папирос, Но за прилавком злая тетя Зина Упорно говорила: «Не дорос!» — И прочь гоняла нас из магазина. Нам было западло поднять бычок, А своровать – недоставало духа. Нас выручал один фронтовичок, Подслеповатый и тугой на ухо. Он нам давал, бывало, не одну, И так волшебно звякали медали, Что нам хотелось завтра на войну, Хоть мы в глаза войны-то не видали. А поиграть в нее, задрав портки, Не позволяла школьная опека. И мы клевали у него с руки За гильзой гильзу горького «Казбека». Так время шло, сжигая каждый час, Семнадцать лет настало под гитары. Он почему-то помнил только нас, Хоть мы свои носили портсигары. Он закурить нам больше не давал И потемну в гитарном горлохвате Ни поперек, ни в тон не подпевал — Сидел курил, как будто на подхвате. Скумекать было нам не по уму, Спросить бы раз – не надо дважды в реку — Чего ж так горько курится ему, Что поделиться хочется «Казбеком»? В руках его наколочная синь Нас ни теперь, ни в детстве не пугала. Нам ничего не стоило спросить. Но он молчал. А время убегало. И как-то раз растяпа почтальон Случайно синий ящик перепутал, И все, что должен получить был он, Попало в руки запросто кому-то. Потом еще кому-то. И еще. Казенный бланк и текст без кривотолка, Что он не враг, что он уже прощен — К тому печать, синее, чем наколка. Потом попало наконец к нему — Клочком, как этикетка от товара. Он кашлял в упоительном дыму, Скрутив в нее табак из портсигара. Похрустывали пальцы на руке Вдали от нашей ветреной ватаги. Есть прелесть, несомненно, в табаке. Но больше, видно, все-таки в бумаге. 1997 г. Монашенка Постригалась тихо, без апломба, Без благословения в миру. С корочками вузова диплома Из полнометражки – в конуру. – Монастырский хлеб, опомнись, пресен!.. – Чур! Сутана – вечно! – не фата… Постригалась натрезво. Без песен. Грешная все это суета. Скорбное, без лейбл, сукно сутаны Терто пересудами до дыр. Приведись удариться в путаны — Словом не обмолвился бы мир. Ксения, послушница теперь уж, Грех земной поклонами отвесь. Поступай, как знаешь, если веришь — Впрочем, смысл жизни в том и есть. Бог тебе, монашенка, указка, С легкой, значит, все Его руки. Мы – другие, мы не верим в сказки — Гордые без веры дураки. Мы дерзаем, бьемся и воюем Что-то в этом мире изменить: То в огонь свечи истошно дуем, То истошно силимся звонить. С левого колена да на право — Нам не до камней монастыря! От роду безбожная орава. В теменище. Без поводыря. Ксения… Послушница всего лишь. Безфамильна – имя в мире – тлен. Может, часть и нашего отмолишь? Если так, дай Бог тебе колен. 1986 г. |
