Какое красивое слово летало
В бенгальском банкетном огне —
То бабочкой в пламени ярко сгорало,
То бабочкой – в шею ко мне.
И женщина в блестковом платье змеином
На кольца свиваться могла,
И губы в укор всем на свете калинам
Горели без капли тепла.
Как чудо-свеча средь табачного зала,
Где яркие люстры слепы,
Там скошенным взглядом она вырезала
Меня из галдящей толпы.
Столы утопали в дурацких сонетах,
Но слово журчавей ручья,
В глазах ее злилось красивое это,
Запретное слово – «ни чья».
2016 г.
Жизнь моя – без блестяшек карета,
Свистопленница рвов и откосов.
Ей катить бы вдоль целого света,
Да она на квадратных колесах.
Ей прослыть из разряда двукольных —
Дал ей бог рысаков юрче молний.
Но нечистый – колес треугольных,
Чтобы в скачке казалась уморней.
Чтоб висела жестянкой на ухе,
От трехгранно-квадратного сгинув.
Но летать ей – чтоб даже на брюхе —
Небо в звездах подставило спину.
2016 г.
У соседки малолетки Катьки-Катеньки
На зашторенном окне лампочка – цветок.
Полночь звякнула, и ей – спать да спатеньки,
Но перо вдоль по бумаге скачет со всех ног.
У соседки малолетки Катьки-Катеньки
Ноги – шпаги, руки – сети и спиной дельфиньей – бровь.
Катька в юбке. И на воле. А я в ватнике.
Катька пишет письма мне про любовь.
Губы пухлые – конфетки, красно-сладкие,
Да кривятся, да еще в кровь кусаются.
В спину Катьки-малолетки слухи гадкие:
«Что нашла ты в нем, окстись! Ты ж красавица.»
У соседки малолетки Катьки-Катеньки
Глазки – слезы.
Сны – занозы.
С кляксой ручка нервная.
А мне в погонах почтальон аккуратненький
Письма носит. И читаю их не первый я.
И душа, как рыба в сетке, бьется-мается,
И глаза, как снегири по зиме – огнем.
Кудри Катьки-малолетки в сон провалятся
И запутаются в пальцы мне живьем.
У соседки малолетки Катьки-Катеньки
Пепел в прядках.
Жизнь в закладках.
Ах, мне к ней нескоро так.
И танцуют на мозгах буквы-акробатики:
Кать-кать-кать-кать-кать-кать-кать-кать…
Катька-Катенька.
1998 г.
Слабый пол – весь как зараженный микробом —
Прямо в космы повцепляется вот-вот.
Кинопробы, кинопробы, кинопробы:
Всех попробуют, но кое-кто пройдет.
«Интер-Верочка» уже есть,
И смотри, какой с нее был сбор.
Людям что, им по глазам – хлесть! —
На постелях верховой спорт.
Победила та, что полом всех слабее.
Но опять же, по параметрам сильней.
Не синеет, не бледнеет, не краснеет —
В общем, все надежды связанные с ней.
И сказал режиссер так:
«Обещаю битву масс у касс.
Мы поставим половой акт.
И, может, даже не один раз».
Сценарист корпит, на пуп пускает слюни,
Вяжет флирты, вояжи и куражи.
Акт давай! Тогда никто не переплюнет.
Акт давай! Да чтобы от души.
И поменьше разных там дряг —
Это так народ поймет, промеж строк.
Где сомненье – там давай акт.
А где собранье – там давай рок.
Дело сделано. Читаешь – нету мочи.
Можно ночью прямо даже без жены.
И снимать такое надо только в Сочи,
Чтобы были уже все поражены.
Дубль – раз, режиссер – ас:
«Совокупленных прошу млеть.
А, ну-ка, Маня, расчехлись и – фас!
Получается, гляди-кася, комедь».
Бабки с дедками глазеют: «Неприлично!
Совращает девка внаглую юнца.
И с лица-то, вроде, все фотогеничны,
А только что-то их снимают не с лица».
Есть у девки, что смотреть, факт.
И у парня, что смотреть, есть.
Но: «Третье действие… Шестой акт…»,
Мать честная, нешто впрямь – шесть?!
Давка, драка, ор с симптомами психоза —
На премьеру прорывается толпа.
Вот что значит точно выбранная поза,
Вот что значат эти слюни до пупа.
Первый приз. Режиссер – маг.
Возвести его тотчас в сан!
Ведь он с искусством совершил акт.
А вот дите уже родил сам.
1986 г.
