— У меня есть основания полагать, — сказал Пол, — что Дейзи даже сейчас, после того как ты её унизил, с радостью услышит...

— Пол, помнишь, ты как-то сказал, что почти завидуешь моей способности к глубоким чувствам? Помню, ты сказал, что для тебя всё происходит будто за полоской стекла. Ты наблюдаешь за событиями, получаешь удовольствие или неудовольствие, но редко или почти никогда не погружаешься в них.

— Да-да, это так. Но...

— Так вот, со мной это не так. Это было не так, когда под влиянием порыва я пошел на ограбление дилижанса. Это не так и сейчас. Если я женюсь на Дейзи, то, без сомнения, постараюсь быть ей хорошим мужем. Но увы, вряд ли у меня получится. Если я играл её чувствами, то горько об этом сожалею. Но лучше сожалеть о незначительном, чем о более важном. Дейзи очень привлекательна. Я считаю её очень привлекательной. В её лице, характере, фигуре нет недостатков, лишь повод для восхищения и желания. Но если я на ней женюсь, то окажусь за стеклянным экраном, потому что я её не люблю и не смогу полюбить. Чудесно было бы жениться на сестре старого друга. Все были бы довольны. Но это стало бы чудовищной ошибкой.

Какие бы тайны Джереми ни выдал Полу, в ближайшие несколько дней он ничего не сказал родителям. Во вторник на заре он уехал на Уил-Эбрахам в Кроване, где весь день наблюдал за работой нового двухцилиндрового двигателя Вольфа. Четверг он провел в Портлвене, где строили новую гавань. «Шасс-Маре» снова был на плаву и вернулся в Пенрин, так что Джереми не увиделся со Стивеном и Клоуэнс до пятницы. Он не заехал и к Валентину. Как и к Голдсуорти Герни.

В субботу, семнадцатого, на море опустился туман, и Джереми провел всё утро с отцом, сначала они осмотрели все уровни Уил-Грейс, а потом в конторе проверили счётные книги и обсудили, есть ли способ не закрывать шахту. Они пришли к выводу, что такового нет, остаётся лишь решить, как лучше это сделать, насколько постепенно, сколько работающих тут шахтёров можно перевести на Уил-Лежер и какие новые предприятия поблизости могут нанять остальных.

Они пошли домой вместе, отец и сын, в полном согласии и понимании, и никогда между ними не было большего дружелюбия.

Именно это взаимопонимание с высоким сыном-военным, вышагивающим рядом, а возможно, и этот туманный тоскливый день навели Росса на мысль завести разговор на запретную тему.

— Я заметил, что ты пока не виделся с Валентином.

— Да...

— Ты пойдешь?

— Вряд ли. У меня такой короткий отпуск.

Росс перебросил счётную книгу под другую руку.

— Женитьба Валентина явно расстроила планы Джорджа.

— Не сомневаюсь.

— И Кьюби наверняка расстроилась. Теперь она в любом случае не станет Уорлегган.

Лицо Джереми окаменело.

— Именно так.

— Ты по-прежнему хочешь, чтобы она носила фамилию Полдарк?

Они прошли молча несколько ярдов.

— Дорогой отец, что за вопрос! Только из-за женитьбы Валентина надежд не прибавилось. Она решительно настроена, как и всегда, выйти за богача. А я никогда таковым не стану — не в той степени, которая ей требуется. Так что и говорить не о чем.

— Джереми, ответь мне на один вопрос.

— Если получится.

— Ты её до сих пор любишь?

Джереми раздраженно пожал плечами.

— Любовь... ненависть... Я уже не знаю, как это назвать!

— Но ты не нашёл никого вместо неё?

— Я никогда ею и не обладал.

— Ты понимаешь, о чем я.

— Как же кричат чайки! — сказал Джереми. — Похоже, это туман их так заводит.

— Моя матушка, твоя бабушка, всегда говорила, что чайки — это души утонувших моряков, вот они и кричат об утраченном.

— Ты редко говоришь о бабушке.

— Как же иначе? Я ведь мало её помню. Она умерла такой молодой.

— Она была красива?

— Думаю, да. Но это было так давно. Не осталось даже её миниатюр. Вот в чём ужас. Она полностью исчезла.

— Откуда она была?

— Из Сент-Аллена. Венноры были мелкими землевладельцами. Чуть поодаль от дороги из Труро в Бодмин есть несколько небольших симпатичных особняков. Один из них принадлежал её семье. Но твоя бабушка была единственным ребёнком, и у меня нет родных, за исключением кузена Клода Веннора, он живет в Солташе.

— А Кьюби — не красавица, — сказал Джереми после паузы.

— Ты так считаешь? — скептически сказал Росс. — Может, и так. Но на приёме в Тренвите на меня произвели впечатление её элегантность и очарование.

— Правда? — Джереми был явно польщен. — Пожалуй. — Они прошли ещё немного. — Но думаю, лучше поговорить о прошлом, разве нет?

— Нет. Нас больше заботит настоящее.

Они уже приближались к дому и миновали последние промывочные машины. Впереди маячила низкая стена сада Демельзы.

— Ладно, — вспыхнул Джереми, — если ты так хочешь об этом поговорить!.. Мои чувства к Кьюби — это... я не могу их контролировать. Не могу заглушить их, как можно заглушить двигатель. Но в Брюсселе у меня была одна девушка. И будут другие. Они... помогают залечить рану, но не могут полностью её исцелить.

— А Кьюби ты небезразличен?

— Ох, в этом я сомневаюсь! Да и как это возможно?

— Но она создала у тебя такое впечатление. Разве нет? И не единожды.

— О да. Довольно часто. — Джереми сердито нахмурился, уставившись в туман. Ему явно это не нравилось и удивлял отцовский недостаток такта, с которым тот напирает на эту тему. — Думаю, я ей нравлюсь. Она создала у меня впечатление, что чувства взаимны. Но разумом она понимает, что я ей не подхожу, и потому отвергает чувства.

— Мне трудно в это поверить, — сказал Росс.

— Почему же это?

— Почему? Да потому что женщины так себя не ведут! Ладно, допустим, её разум управляет чувствами. Но, может быть, ты просто недостаточно усердно пытался добиться обратного.

Джереми остановился.

— Да что ты об этом знаешь?! И вообще, о чём ты?

Росс тоже остановился. Его серо-голубые глаза почти скрывались за тяжёлыми веками. Он всмотрелся в клубящийся туман.

— О том, почему ты ею не овладеешь?

У Джереми пересохло в горле.

— Ты о чём, чёрт побери?

— Именно об этом. Поезжай и возьми её. Она ни с кем не помолвлена. И пока что не нашла нового ухажёра. Поезжай в Каэрхейс. Она принадлежит тебе, и никому больше.

— Ты что... шутишь?

— Нет. Никогда не был серьёзнее.

Они надолго замолчали.

— Сейчас же девятнадцатый век, — сказал Джереми.

— Я знаю. Но люди мало меняются, в каком бы столетии ни жили. Пусть даже крепость вызывает у тебя трепет, но могу заверить, нет ни одной, которая бы не сдалась осаде решительного человека. У крепости тонкие стены. Как, вероятно, и оборона Кьюби.

Джереми наконец-то выдохнул.

— Боже всемогущий, поверить не могу!.. Дорогой отец, даже не знаю, смеяться мне или плакать!

— Прибереги это на потом, когда пойдешь на приступ. Хочешь, чтобы я поехал с тобой? Я мог бы занять Джона Тревэниона и его слуг напряженной беседой, а при необходимости и угрозами.

Боже, думал Джереми. Отец до сих пор живёт в тёмных временах двадцатилетней или тридцатилетней давности, когда он мог поехать к Джорджу Уорлеггану и бросить ему вызов, а при необходимости и подраться в «Красном льве» и сбросить его с лестницы, или его самого могли выкинуть из окна Тренвита! И он думает, что люди до сих пор ведут себя подобным образом! В юности он нарушал закон, а в армии...

Что ж, решил Джереми, он преступал закон не меньше отца, и тоже сейчас в армии! Может, в конечном счёте, его слова не так уж нелепы. Может, это я заблуждаюсь!

Но он лишь сухо ответил:

— Мне жаль, что во время короткого отпуска я так мало пробыл рядом с вами.

Росс принял его отказ.

— Не имеет значения. Будут и другие. И теперь меньше риска, что тебя отправят в Америку.

— У тебя нет новостей от Джеффри Чарльза?

— О ребёнке? Нет.

— В этом месяце жена Голдсуорти Герни ожидает ребёнка. Вот почему я к нему не поехал. Думаю, эти волнения даже его на несколько недель отвлекут от мысли о паровых двигателях.