— Вот как, — в очередной раз произнёс Валентин.

— Возможно, тебе также будет интересно узнать, что я вложил деньги в добычу марганца на севере Корнуолла. Кажется, рынок почти полностью может перейти под наш контроль. И в будущем это сулит много интересного, даже захватывающего.

— Вот как, — Валентин согнул ноги и снова распрямил. — Прости, если я слишком вникаю в детали, но говорила ли когда-нибудь Кьюби, что любит меня?

Единственным звуком в следующие несколько секунд было жужжание мух за оконным стеклом.

— Ты о чём? — раздраженно произнёс его отец. — Любит? С чего вдруг ей говорить что-то подобное? Тем более, с чего бы ей впадать в такую сентиментальность при мне? Это с тобой она должна объясняться!

— Что ж, со мной она не объяснялась.

— Это всё потому, что ты не дал ей такой возможности! Твой достаточно циничный взгляд на жизнь должен обеспокоить молодую леди, привыкшую жить под крылом у брата. Но какая разница? У вас достаточно времени для подобных объяснений. Когда вы встретитесь в следующий раз, ты с лёгкостью можешь повернуть разговор в нужное русло.

— Достаточно времени? — произнес Валентин, услышав фразу, которой так долго дожидался. — Так я и думал, отец. Достаточно времени. Надеюсь, и у нас достаточно времени, чтобы чуть подробнее обсудить эту помолвку. Она уже больше года в подвешенном состоянии, подождёт и ещё немного, ничего не случится. Живя в Кембридже, я почти не имел возможности общаться с Кьюби. Мне бы не хотелось спешки. Лучше объявить о помолвке поближе к Рождеству, а свадьбу устроить, когда я вернусь из Кембриджа в следующем году.

Джордж поднялся, закупорил графин с вином и убрал его в буфет. Буфет он запер.

— Это дело больше года было в подвешенном состоянии по одной простой причине, и именно поэтому больше не стоит откладывать. Мы с Тревэнионом наконец-то пришли к соглашению. Нет никаких причин для новой задержки.

— Но ты не спрашивал, люблю ли я Кьюби, — сказал Валентин.

Джордж выдохнул.

— Господи, а зачем? Она красивая, умная и милая девушка! Молодая, здоровая и хорошо воспитанная! — В его голосе вдруг появилась какая-то дерзость, никогда не звучавшая до женитьбы на Харриет. — Многие считают тебя везунчиком. Так что на твоём месте я бы проявил побольше симпатии...

— О, мне она вполне симпатична, — признал Валентин. — А если, как я подозреваю, она ещё девственница, то я бы с удовольствием лишил её невинности. Меня привлекают многие женщины. В этом-то вся соль. Но я не уверен, что хочу быть связанным с Кьюби на всю жизнь. Признаю, она и впрямь обладает всеми перечисленными достоинствами. Но для женитьбы нужно нечто большее. Полагаю, лучше подождать ещё полгода, чтобы принять решение.

Джордж взглянул на сына с нетерпением, за которым скрывалась нарастающая злость.

— Не думаю, что так будет лучше, Валентин. Я провёл длинные и сложные переговоры, а дальнейшее промедление может свести их результат на нет. Как только мы нарушим какие-то обязательства или затянем с их выполнением, Джон Тревэнион будет вправе сделать то же самое. — Ему стоило больших усилий сохранять рациональный, примирительный, даже дружеский тон. — Это ведь не стало для тебя большим сюрпризом, мой мальчик. Ты мог бы уже и свыкнуться с такой перспективой. Как я уже сказал, и ты сам с этим согласился, в этой перспективе немало приятного. Получить такое прекрасное поместье и такую прекрасную девушку, когда тебе нет и двадцати одного! Ты же понимаешь, сколько мне стоила эта свадьба? Я сделал это для тебя, своего единственного сына, чтобы ты смог вести такую роскошную жизнь. Поместье, принадлежавшее Тревэнионам на протяжении пятисот лет, теперь станет твоим. Благодаря тебе род Уорлегганов поселится там на следующие пятьсот лет! Это великолепно, это вдохновляюще! Но время промедлений и задержек прошло. Свадьба состоится не позже сентября. Надеюсь, ты простишь меня, — Джордж сглотнул, — надеюсь, ты простишь меня за твёрдость в этом вопросе. Но я настаиваю. Двумя неделями раньше, двумя неделями позже — это всё, на что ты можешь рассчитывать.

Валентин поднялся и провёл руками по волосам.

— Не возражаешь, если я ещё выпью?

Джордж полез в карман и достал ключ.

— Угощайся.

На несколько секунд воцарилась тишина, нарушаемая лишь скрипом дверки буфета и звоном графина. Где-то внизу гулко залаяла одна из собак Харриет.

— Вот скажи, отец... Как ты поступишь, если я отвечу «нет» на твоё предложение?

— О чем ты, чёрт побери? Сказать «нет»? Ты не можешь сказать «нет». Всё уже решено!

Теперь Валентин сидел в кресле, держа спину прямо и сжав колени, и медленно вертел бокал в руках.

— Но ты должен учитывать и моё мнение! Чёрт возьми, речь ведь о моей жизни!

— Да, и я направляю её курс! Не забывай об этом. Я твой отец, и ты поступишь, как я скажу. Твоего мнения никто не спрашивает. Ты поступишь, как я скажу!

Валентин залпом проглотил вино.

— Вот как. Понятно. Но если...

— Никаких «но»!

Валентин снова наполнил бокал.

— Завязывай с выпивкой! — вышел из себя Джордж. — До добра это не доведет.

— Как раз-таки наоборот. Ты слышал о пьяной удали, отец? Возможно, мне нужна пьяная удаль.

Джордж несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Он не сомневался, что непокорность Валентина вызвана лишь упрямством и желанием покрасоваться, продемонстрировать свою иллюзорную независимость. На самом деле Валентин целиком и полностью зависит от отца. Он годился разве что для самой неквалифицированной работы, но настолько привык к комфортной и полной удовольствий жизни, что ему ничего бы не оставалось, как подчиниться. Джордж ещё много лет назад возненавидел в своем сыне эту жилку строптивости, софистического упрямства и циничного отрицания фамильных достоинств.

В обычной ситуации он бы сделал над собой значительное усилие и проигнорировал поведение Валентина. Но почему, учитывая всю важность, все преимущества этой затеи, на которую любой сын ответил бы согласием и искренней благодарностью, Валентин устраивает эту демонстрацию неповиновения, с насмешкой сопротивляется его планам? Джордж был убеждён, что если сейчас он скажет: «Очень хорошо, Валентин. Если ты так решил, свадьба отменяется, и я разорву все соглашения с Тревэнионом», Валентин ощутил бы горькое разочарование от отцовского блефа.

Но Джордж не мог заставить себя блефовать.

Возможно, размышления Валентина приняли сразу несколько направлений, потому что он спросил:

— Так как ты поступишь, если я откажусь?

— Хочешь услышать подробный ответ?

Пьяная удаль давала о себе знать.

— Думаю, что хочу, отец. Полагаю, ты разрешишь мне вернуться в Кембридж?

— Боюсь тебя огорчить, но нет.

— Но я продолжу жить здесь, как бы лучше выразиться, на содержании?

— Нет, — отрезал Джордж.

— Но я твой сын, — возразил Валентин.

— Именно. Сын, которого я люблю и уважаю. Сын, которому я собирался обеспечить благородное и блестящее будущее. И ты должен это признать.

— Но неужели это соглашение значит для тебя так много, что если я отвергну его, ты решишь отвергнуть меня?

— Не я решу отвергнуть тебя, — отмахнулся Джордж, — а ты столкнёшься с последствиями своего решения. И эти последствия окажутся таковы, что...

— Ты лишишь меня наследства?

— Полно, Валентин, зачем мы об этом говорим? Не знаю, что на тебя нашло и почему ты взял такой извращённый и неверный тон. Всё решено. Раньше ты и слова против не сказал.

— Со мной это и не обсуждалось!

— Но ты всё знал и воспринимал спокойно! Упрямство не делает тебе чести. Давай-ка, выпей ещё немного и пойдем ужинать. Утро вечера мудренее. Завтра ты увидишь всё в другом свете.

Валентин встал и выпрямился, крепко держа графин.

— Я так не думаю, отец.

Джордж уставился на своего худого, аристократичного и длинноносого сына — тот прищурил тёмные глаза.

— Что это значит?

— То, что я не женюсь на Кьюби Тревэнион. Просто не смогу.