Все выпили.

— А вот вы не выпили, сэр! — сказал какой-то странный человек, уставившись на Джорджа.

— Куда-то дел свой бокал, — сдержанно пояснил он, глядя в пол.

Странный человек тут же исчез, но почти сразу же вернулся с ещё одним бокалом, который оказался почти до краёв наполнен неразбавленным бренди, и протянул Джорджу:

— Так выпейте, сэр!

После того, как все подняли тост в его честь, Джеффри Чарльз взял за руку Амадору — та с неохотой вышла вперёд — и сказал, как он благодарен за гостеприимство, любовь и тепло, которыми их окружили во время этого до обидного короткого визита. Как и многие из находящихся здесь, он чувствует, что наконец-то настал переломный момент войны и они как никогда близки к победе. Эта война обернулась тяжёлым временем для него самого, особенно после поражения и смерти сэра Джона Мура при таких немыслимых обстоятельствах, так что он с нетерпением ждет возможности поучаствовать в кампании, которая в кое-то веки принесёт победу (раздался смех). И когда они победят окончательно, он надеется вернуться сюда, поселиться в этом доме вместе с любимой женой, как жили здесь его предки несколько веков подряд. На фоне всё усиливающего смеха он добавил, что в его планы вовсе не входит каждый год возвращаться в Испанию.

Речь закончилась очередным тостом, который Джеффри Чарльз поднял в честь своих родственников — Полдарков. Не успели все выпить, как он заговорил снова, заявив, что они с Амадорой откроют вечер новым танцем — вальсом. Многие из присутствующих, по словам Джеффри Чарльза, уже знают этот танец, а те, кто не знает, смогут быстро выучиться.

Выяснилось, что многие танца не знали, но три пары начали танцевать, а ещё несколько вскоре попытались присоединиться. Леди Харриет танец знала, но, к сожалению для неё, Дуайта прямо перед этим позвали в зимнюю гостиную, где кому-то стало плохо. Она уже собиралась отойти в сторонку, когда Росс Полдарк поинтересовался, не согласится ли она с ним потанцевать.

Она удивилась, как, впрочем, и сам Росс. Потому что идея принадлежала Демельзе.

— Иди, — шептала она мужу. — Дерзай. Скорее! Иди.

— Что за глупости!

— Ничего не глупости. Слишком невежливо оставить её одну со стороны Дуайта. Так что теперь это твоя обязанность!

— Чушь!

— Уверяю тебя, настало время проявить доброжелательность. Ты же не хочешь раздосадовать Джорджа? Уверена, она не станет возражать!

— Твоя взяла! — скрипя зубами согласился Росс. — Но если я влюблюсь и уйду от тебя, то это исключительно твоя вина...

Он пошёл по залу.

— Капитан Полдарк... Какая честь! — в глазах леди Харриет читалось лёгкое изумление.

— Для меня это стало бы ещё большей честью, знай я, с какой ноги двигаться...

— Вы не вальсируете?

— А что, стиль танца сильно отличается?

— Достаточно сильно.

— Тогда, возможно, нам стоит присесть?

— Не в моих правилах отказывать джентльмену.

— Едва ли вы скажите то же самое, если джентльмен разочарует вас.

Она усмехнулась:

— Тогда позвольте объяснить. Это что-то среднее между бальным и народным танцем. Смотрите, вот так нужно двигаться...

— А партнёры не меняются?

— Не меняются. На самом деле, это довольно распутный танец. Вы чувствуете ритм? Та-рам, та-рам, та-рам-пам-пам. Так, возьмите меня за талию, как остальные. Видите? Прижмите меня ближе. Забудьте пока о шагах, просто слушайте ритм: та-рам, та-рам, та-рам-пам-пам. А теперь начинайте с правой ноги: вам не нужно далеко шагать, если хотите, можем вообще кружиться на одном месте.

— Но в таком случае нас затопчут!

— Ладно-ладно, тогда двигайтесь осторожно и вливайтесь в поток.

Они влились в поток танцующих.

Клоуэнс, стоящая за спиной Демельзы, зашептала ей на ухо:

— Папа танцует с леди Харриет! Что за кутерьма! Кто мог заставить его... — когда мать не ответила, Клоуэнс воскликнула — Только не говори, что это ты!

— Думаю, в глубине души он сам этого хотел, — объяснила Демельза. — Иначе никакие мои слова его бы не убедили.

Они немного понаблюдали за танцующими.

— А у него хорошо получается, — заметила Демельза. — Думаю, теперь он и меня сможет научить.

— Я тоже могу тебя научить, — ответила Клоуэнс.

— Что ж, твой отец всегда был неравнодушен к хорошеньким женщинам.

— Я смотрю, на одной он даже женился.

— Давно было дело.

— Продолжай, ты училась этому с юности! К тому же, уж я-то знаю, мужчины будут заглядываться на тебя до твоего шестидесятилетия!

— Ох, Клоуэнс... Святые небеса, надеюсь, Джон Тренеглос идёт не к нам. Ты его очаруешь, дорогая, я уверена. Надеюсь, он идет к тебе — надеюсь и уповаю! А я скажу, что уже немного утомилась.

В маленькой зимней гостиной случилось прискорбное событие, и незамедлительно позвали Дуайта Эниса. Дама упала в обморок и никак не могла очнуться. Как обычно, её похлопали по рукам, сожгли перо рядом с носом, подносили нюхательные соли, но потребовалось время, чтобы привести её в чувство; а когда она пришла в себя, то выглядела так, словно её разум помутился и она нуждается в успокоении, которое окружающие и даже муж дать не могут.

Дрейк и Морвенна, которых неделю за неделей удавалось убедить остаться, решили взять на себя все приготовления к празднику и наслаждались этим в полной мере. На праздник же им и вовсе не хотелось приходить, и лишь объединённый отряд двух молодых Полдарков уговорил их прийти в качестве гостей. Даже во время чая и ужина они оставались неприметными, а когда начались танцы, то не принимали в них участия. Дрейк так и не научился танцевать, а Морвенне было достаточно наблюдать. Её собственный танцевальный опыт оказался кратким и неприятным, когда Джордж вывел её в свет и искал кандидата ей в мужья, который бы больше соответствовал его честолюбивым устремлениям.

Поэтому, когда Дрейк решил помочь передвинуть спинет после выступления Изабеллы-Роуз, Морвенна направилась обратно в маленькую зимнюю гостиную. Единственное место в доме, с которым у неё связаны светлые воспоминания. Именно там они с Дрейком встречались в начале зимы 1794 года — девятнадцать лет назад; это казалось невероятным. Тогда ей было всего восемнадцать, как и Дрейку. Они встречались здесь в присутствии юного Джеффри Чарльза, ныне — владельца этого дома, и безмолвно признавались друг другу в любви.

Этой комнате никогда не уделялось внимания, и поэтому там мало что изменилось, даже когда Джордж закрыл дом и увёз лучшую мебель в Кардью. Тяжёлые шторы из синего бархата, стянутые проржавевшими кольцами; турецкий ковёр, потёртый у двери и камина. А ещё старая прялка. Принадлежащая Элизабет. Трудно поверить, что Джордж её оставил.

Когда Морвенна вошла, в комнате находилось только трое, а вскоре и они отправились танцевать. Морвенна подошла к камину и вспомнила, что раньше там на полке стояли миниатюры с изображением Джонатана и Джоан Чайноветов, её дяди и тети. Наконец их убрали. Она гадала, то ли Джордж увёз их в Кардью, то ли стащил какой-нибудь бродячий вор.

Разумеется, в этой комнате таилось не только счастье, но и горе, когда ей пришлось сообщить Дрейку, что она выходит замуж за преподобного Осборна Уитворта. От одного только имени её пробирала дрожь. Даже спустя столько лет мысль о нём наполняла её отвращением и ужасом. Громогласный Уитворт со своей спесью, тщеславием, жирными ляжками и грузным телом, с особым гнетущим господством, и то, как он демонстрировал свои обширные познания Библии, чтобы оправдать собственные потребности; ему даже в голову не приходило, что он этим злоупотребляет. Ограниченные, дурные и жестокие привычки в постели. Его интрижка с её сестрой Ровеллой. Огромное тело, огромное во всех смыслах, его запах, сам по себе безобидный, но в сочетании с Осборном омерзительный; его возрастающее к ночи возбуждение, тяжёлое дыхание; помутневший взгляд, когда он входил в спальню и говорил: «Сперва я произнесу короткую молитву»... а затем боль и ужас.