Кьюби и сама чувствовала, что этот вечер для неё — испытание. Она приехала на северное побережье вопреки воле матери и брата и сразу попала в сердце этих краев, на домашний праздник, где слишком многие носили фамилию Полдарк или были старыми друзьями Полдарков. Они только и ждали случая, чтобы ее осудить. Она не знала, насколько люди осведомлены о её дружбе с Джереми, его ухаживаниях и отказе её семьи, но подозревала, что это не секрет. Поэтому она решила надеть что-нибудь стильное и быть очаровательной. Как и старший брат, она сменила фамилию с Беттcворт на Тревэнион и гордилась своим происхождением. Неужели, спрашивала она себя, она действительно дурная, эгоистичная и корыстная? Неужели за свадьбу с кем-то, кого она не любит, или, по крайней мере, с тем, кто не волнует её так же сильно, как Джереми, только из искреннего чувства гордости, приверженности обязательствам и семейному долгу её будут осуждать и презирать? Разве члены королевских семей не следуют подобным правилам всю жизнь, и кто их за это осудит? И хотя она не принадлежала к династии такой значимости, чтобы через брак решались вопросы войны и мира, но для её матери, а ещё больше для старшего, обожаемого, хоть и виноватого брата, семья Тревэнион была самым большим приоритетом.

Так что она приехала сюда готовая к обороне, полная закипающей гордости и решив выглядеть и держаться как можно лучше, чтобы дать понять любому из Полдарков, что Тревэнионам есть чем гордиться.

Для Джереми стало ударом, что Валентин вместо того, чтобы остаться с Поупами, держался рядом с Кьюби. Не то что бы это было сделано намеренно, разумеется, нет. Просто Валентин, по всеобщему мнению, оказался очень удобным провожатым.

Ужин прошёл без формальностей — большие и маленькие столы расставили как в зале, так и в большой и зимней гостиных, чтобы гости сами выбирали, где сесть и чем поужинать. Но Амадору так и не удалось уговорить присесть и съесть что-нибудь — она постоянно суетилась вокруг гостей, а Джеффри Чарльз ни на минуту не покидал её, следя, чтобы во время её беседы с кем-нибудь не возникло недопонимания. Клоуэнс в одном из платьев, купленных для Бовуда, и шёлковой оливковой накидке, скреплённой брошью на плечах, сидела во время ужина между своим кузеном, молодым Эндрю Блейми, и старшим из Тренеглосов, Джонатаном, который, пользуясь отсутствием более привлекательных молодых людей, суетился вокруг неё.

Когда ей наконец удалось перемолвиться словечком с Эндрю, тот сказал:

— Как жаль, что мне придётся уехать после полуночи — мы отчаливаем с утренним приливом.

— На пакетботе?

— Да, на «Графине Лестер». Водоизмещение сто девяносто тонн, экипаж из двадцати восьми человек. Пять офицеров. И второй офицер — Эндрю Блейми. Готовы к отправлению в Лиссабон.

— А во сколько, около шести?

— Что «во сколько»? — переспросил Эндрю. Хоть он и перечислил все детали с механической точностью, казалось, его мысли витали где-то далеко.

— Полный прилив.

— А, прилив в пять. Но мы должны отчалить на рассвете, это как раз около шести. Думаю, я всё же должен благодарить судьбу, что провёл всё это время дома.

Клоуэнс огляделась. За три месяца Тренвит из пустого и мрачного склепа, где она устраивала романтические свидания со Стивеном Каррингтоном и впервые встретила сэра Джорджа Уорлеггана, превратился в тёплый и счастливый дом. Хотя пока что здесь обитали всего лишь двое, плюс три гостя и пятеро слуг, дом ожил: а сегодня, в сумерках, здесь зажгли десятки свечей, и теперь они мерцали над оживлённой публикой. Как хорошо, что Джеффри Чарльз вернулся, да ещё с такой милой женой-иностранкой, напомнившей Клоуэнс шиповник — нужно пробраться сквозь шипы, чтобы увидеть розы. И зачем им нужно возвращаться назад, подвергаясь такому риску?

— Извини? — переспросила она.

— Я просто спрашивал, действительно ли между тобой и Стивеном Каррингтоном всё позади.

— Что ж, да.

Эндрю в нерешительности потеребил рыжеватые бакенбарды.

— Просто я снова встретил его, когда сошёл на берег — в Кардью, ну, ты знаешь, в доме Уорлегганов.

— В Кардью? — удивленно произнесла Клоуэнс. — Стивен здесь? Ты уверен?

— Да. Его пригласил Валентин. Мы вместе играли в карты. Я довольно много проиграл, — он выдавил смешок. — Я всегда проигрываю. Меня это слегка смутило. Сейчас я погряз в долгах, но наступит и полоса везения, я знаю, так всегда бывает... Стивен тоже проигрался. Нас было восемь или девять.

— Не знала, что они дружат, — заметила Клоуэнс. — Где они познакомились?

— Не знаю. Может, на скачках в том году? Мы с ним встречались два или три раза после того дня. Приятный парень этот Стивен. Что заставило тебя оставить его с наветренной стороны?

— Что? — наморщила лоб Клоуэнс.

— Разорвать помолвку, я имею в виду. Надеюсь, это не потому, что мне показалось, будто я видел его в плимутских доках, когда там зарезали вербовщика?

— Нет, что ты. Боже упаси, нет!

— Просто я тут подумал, понимаешь, это ведь не редкость для мужчины — драться за свою свободу, так делают многие. Может, он просто слишком сильно ударил ножом, но когда тебя загнали в угол, тяжело просчитать такие вещи. А может, рана вообще оказалась несерьёзной и моряк умер от чего-то другого, а вербовщики выдали эту смерть за убийство. Я такого не исключаю.

Это так походило на оправдания самого Стивена, что Клоуэнс взглянула на кузена с удивлением.

— Схожесть — забавная вещь, — размышлял Эндрю. — Я понимаю, что в тот день с лёгкостью мог ошибиться. К тому же, вы были помолвлены... Так что я мог лишь положить руль на борт, поднять паруса и уйти другим галсом. Но когда я недавно встретил его в Кардью, сходство стало для меня ясным, как никогда.

Кэти Картер, прислуживающая за их столом, забрала тарелки и поставила на их место большое деревянное блюдо со сливовыми пирогами, малиновыми слойками и ежевичным пирогом с бланманже и заварным кремом.

Когда она ушла, Эндрю взял большой кусок пирога и продолжил:

— Знаешь, это всё его глаза. У его глаз очень приметный цвет: ярко-синий с какими-то вкраплениями золотистого на белках — такие непросто забыть.

— Но всё-таки, — вставила Клоуэнс, удивлённая закипающими в ней опасениями, — нет никаких причин ему не доверять. Ты мог с лёгкостью ошибиться.

— Пожалуй, нет, дорогая кузина, не мог. После встречи в Кардью мы провернули с ним пару дел — знаю, знаю, это довольно неожиданно. А чтобы вести дела с человеком, нужно ему доверять. Так что я выведал всё окольными путями, он тоже ответил намёками. Но вопрос исчерпан. Больше незачем об этом говорить. Я могу понять обе стороны, но... Я рад, что ты порвала с ним по другой причине. Потому что, как по мне, вряд ли всё это справедливо. У мужчин есть право драться за свою свободу.

— Зачем ты говоришь мне всё это?

— Просто почувствовал, что должен это сделать. Для очистки совести и убедиться, что не причинил тебе никакого вреда в тот день.

— Не причинил.

— Я рад, что мы со Стивеном поняли друг друга, ведь теперь у меня гораздо больше уверенности в том деле.

— О чём ты? — внимание Клоуэнс попытался привлечь Джонатан Тренеглос, но она даже не повернула головы.

— Помнишь, я говорил, что, когда началась драка, с ним был ещё один человек? Молодой худой парень с тёмными глазами и худощавый? — Эндрю Блейми дожевал и промокнул губы салфеткой. — Он сейчас здесь.

— Эндрю Блейми-старший получил известия, что Веллингтон прорвал оборону на широком фронте реки Бидасоа и теперь переходит её, чтобы попасть во Францию, — сообщил Дуайту Росс.

Наконец-то они нашли друг друга, а Кэролайн отыскала Демельзу и взахлёб поведала о недавно прочитанном великолепном романе под названием «Гордость и предубеждение»; автор неизвестен, но в романе такая потрясающая проницательность и наблюдательность, что Кэролайн не удивится, если им окажется дама.

— Понимаю, почему Джеффри Чарльз хочет вернуться, — сказал Дуайт. — Но многое зависит от происходящего в Лейпциге или поблизости, разве не так? Если Наполеона не удержат или не разгромят...