— Не знал, что ещё и с твоими глазами творилось смешное, вдобавок ко всему остальному.

— Ну теперь с ними всё в порядке, — сказала Демельза, с отвращением снимая жёлто-бурого слизняка с обратной стороны камня. — А как это понять — «вдобавок ко всему остальному»?

— Так ведь ты серьезно болела, мама, даже если теперь эта мысль кажется тебе возмутительной.

— Наверное, решила, что семья стала для меня слишком непосильной ношей!

— В особенности недавно родившийся член семьи. Как он?

— Капризничал ночью. Но теперь он об этом и думать забыл.

Несколько минут они спокойно продолжали свое занятие. Затем переместились к анютиным глазкам. Джереми стал рассказывать:

— Пару недель назад я получил письмо от одного человека, который интересуется паровыми механизмами, какой-то доктор. Не знаю, может, просто чудак. Предложил встретиться в Труро в любую среду. Я пока не ответил.

— Почему?

— Не могу решиться.

— Разве тебе есть что терять?

Джереми рассмеялся.

— Целый день потеряю. Сказать по правде, за последние дни я так и не смог пробудить в себе большого интереса к этой теме.

Демельза села на корточки и внимательно посмотрела на него.

— Или интереса к любой другой теме?

— Похоже, так оно и есть.

— Что случилось в Рождество?

— В Рождество?

— Примерно в то время. Когда родился Гарри.

Он повернул цветок анютиных глазок.

— Кто-то успел его подъесть.

— Гусеница, похоже... Да, точно. Только какая-то мелкая.

— Ты очень многое замечаешь, мама, — сказал Джереми.

— И не только гусениц.

— Знаю.

— Так не расскажешь?

— Не могу. Но не беспокойся.

— А меня это беспокоит. Когда мой старший сын вдруг кажется таким потерянным. Это как-то связано с Кьюби?

Джереми покраснел.

— Раньше — да. Мне тошно от того, как я живу, а помимо отвращения есть и кое-что другое. Мне... кажется, у меня просто чёрная полоса. Тебе надо просто немного подождать.

— Тебя уже не так сильно волнует Уил-Лежер.

— Не так, как раньше. — Его голос изменился. — Но не тревожься. Это всего лишь лёгкая хандра. — Он похлопал её по пояснице. — Всё будет хорошо.

— Как бы не так.

— Ну и ну, а ты вспомни себя, когда носила Гарри! Мы ведь только что об этом упоминали.

— Но ты не носил Гарри, любовь моя. А какой ношей ты обременён?

Послышался всплеск, поскольку Джереми наконец нашёл улитку и кинул её в воду.

— Невзирая ни на что, — ответил Джереми, — я только с тобой могу нормально поговорить. Интересно, почему.

— Даже не представляю.

— Как же отцу повезло!

— О-хо-хо, благодарю. Но долгое время он порой желал другую.

— Знаю. Глупо с его стороны.

— Ох, она была хороша. Куда лучше, чем я могла себе даже представить.

— Что ж, полагаю...

— Да, всё давно закончилось. Страдания и счастье...

— Ох, мама, не говори так!

Она обследовала другой камень, но там было пусто.

— Я не совсем это имела в виду. Скорее всего, я лишь хочу сказать...

— Что всё проходит? Да. Но разве не нужна беспристрастность — предельная беспристрастность, чтобы прийти к такому заключению? Глядя свысока на бедных изворотливых созданий, мы думаем: «Я не такой, как они!» А по прошествии времени уже думаем: «Я был таким же!»

Демельза глядела в ведро.

— Тут есть парочка изворотливых созданий, которые мне не нравились... Джереми, почему бы не ответить этому доктору и узнать, что он скажет? Самое худшее, что случится, как ты сказал, это потраченный впустую день.

— Я могу пострадать, — пошутил Джереми. — Может, он чокнутый и считает, что поршни растут на цветочной клумбе.

— А разве не так?

— Для тебя точно они там выросли бы. Завтракать ещё не пора?

— Слизняки считают так же.

— Ладно. Ладно. Останусь ещё ненадолго.

В среду выдался душный день с редкими осадками, которые едва смачивали булыжные мостовые в Труро. На улицах города было не протолкнуться из-за торговли, кругом мычали коровы и блеяли овцы. Скотоводы шептались по углам; гуртовщики расталкивали стада; попрошайки стояли в сточных канавах рядом или почти в речке, им едва хватало места, чтобы просить подаяние. «Красный лев» был забит шумными выпивохами.

Только что пришли новости из Европы: после великой победы при Витории Веллингтон двинулся дальше, во второй раз пытается взять крепость Сан-Себастьян и, вероятно, возьмёт её штурмом. Его войска растянуты вдоль всех Пиренеев и намерены вторгнуться во Францию. Росс запомнил день, когда Джордж Каннинг в Палате предсказал, что наступит время, когда британская армия посмотрит на Францию с высоты Пиренеев. Тогда многие члены парламента встретили такое заявление оскорбительным смехом. Что ж, с тех пор прошло уже почти пять лет.

Но Веллингтон пока выжидал. В мае Наполеон, быстро оправившийся после зимних поражений, с армией, в которой шестнадцать передовых батальонов состояли из юных новобранцев, одержал решительную победу над фельдмаршалом Блюхером и немцами в сражении при Лютцене и следом за этим при Бауцене; последняя победа стоила большого количества оружия и людей, но имела жизненно важное стратегическое значение, чтобы заставить союзников Британии перейти в оборону; и тогда, по-прежнему сталкиваясь с набирающими силу врагами и обладая сомнительными друзьями, он согласился заключить перемирие в Пойшвице, которое кое-как продлилось с четвёртого июня по десятое августа. В ходе переговоров в Дрездене Наполеон оспаривал сроки, но явно готовился к возобновлению войны. Как только перемирие закончилось, он бросил армию на Блюхера, в надежде застать его врасплох. Ходили слухи о другом сражении под Дрезденом, но исход был пока не известен.

В городе ходили разговоры о кораблекрушении в тумане у мыса Лизард: судно с оловом шло по Ла-Маншу, пропало пять человек; также судачили о музыкальном фестивале, который состоится в Зале для приёмов в следующий вторник, где главным гостем должна стать знаменитая мадам Каталини; ещё говорили об организации Общества судебного преследования грабителей, созданного под руководством мэра Труро, мистера Пола; говорили о неурожае, о прискорбно низких ценах на олово.

Джереми прошел во второй зал и заговорил со знакомым буфетчиком.

Тот вытер рот рукой.

— Ох, сэр, мистер Полдарк. Как поживают капитан и его супруга? Надеюсь, преотлично. Он теперь редко сюда захаживает. Доктор Гарнер? Ну конечно, если не ошибаюсь, он вон там сидит, сэр. Доктор Гарнер там, сэр. В жёлтом сюртуке, видите? Только что поднялся, сэр, и направляется сюда.

К ним приближался, проталкиваясь через пьяную толпу, молодой человек среднего роста, крепкий, темноволосый, с пухлыми губами и тяжёлым взглядом. Джереми огляделся, но больше никого не увидел.

— Полдарк, — с улыбкой произнес юноша и протянул руку. — Очень любезно с вашей стороны было прийти.

Джереми уставился на него, протянул руку, но от изумления едва её пожал.

— Гарнер? — спросил Джереми. — Доктор Гарнер?

— Можно сказать и так.

— Но... ты же не Гарнер. Ты Герни!

— Верно, верно. Не стану отрицать. И даже пытаться. Что ж... — юноша покраснел под пристальным взглядом Джереми. — В последний раз мы виделись четыре года назад, и я подумал... — он помедлил. — Что ж, я был на два класса моложе тебя. У Хогга. Помнишь старика Хогга? Знал свой предмет. Не такой уж и скверный преподаватель.

— Но при чем здесь Гарнер? — настаивал Джереми.

— Позволь сначала заказать тебе выпивку. Эль здесь отличный. Пока я ждал, уже успел выпить кружку. Можно мне...

— Так почему Гарнер? — не унимался Джереми.

— Сказать по правде, я решил, что ты не придёшь, если я назовусь Герни! Думал, ты, наверное, запомнил меня пятнадцатилетним и решишь — боже ты мой, зачем мне вообще с ним разговаривать?

Высказывание настолько точное, что Джереми поймал себя на улыбке. Он помнил Герни по средней школе в Труро; смышлёный и нахальный мальчишка двумя классами моложе, он был вечной занозой старшеклассников из-за сообразительности и склонности к спорам. Томас Хогг, директор школы, выделял его, и это не вызывало расположения у других, но Герни умудрялся избегать любой травли. По правде сказать, Герни не особо пришелся Джереми по душе уже хотя бы потому, что слишком умничал. Понятно, получи Джереми письмо под истинной подписью, то и ответил бы на него совсем иначе, если бы вообще ответил.