Царь во всеуслышание объявил, что во исполнение воли небес его армия поворачивает назад.

Он, никогда не терпевший поражения ни от вражеских армий, ни от неодолимых стихий природы, вынужден был уступить, снизойдя к слабости своих соотечественников. Узнав о его решении, они тысячами собрались у царского шатра, рыдая от счастья. Люди благословляли и восхваляли его, предвкушая путь домой и лелея счастливую надежду увидеть наконец своих жён и детей, престарелых отцов и матерей и любимую родину, с которой они так долго были разлучены.

Но и повернув на запад, Александр продолжил политику завоеваний, подчинив множество стран и народов, значительнейшими из которых были оксидраки, маллы., брахманы, агалассы, сидраки, такие царства, как Мусикан, Портикан и Самбус. Кроме того, он проложил неведомые дотоле пути к Арабскому океану и Персидскому морю.

В Сузах он устроил пышную, торжественную церемонию бракосочетания девяноста девяти виднейших командиров «друзей» с дочерьми представителей персидской знати. Сам он взял в жёны старшую дочь Дария Статиру, предназначив Гефестиону её младшую сестру Дрипетис. Ему очень хотелось, чтобы сыновья, его собственный и его ближайшего друга, были двоюродными братьями. Он щедро одарил «друзей», дал за всеми невестами богатое приданое и обещал золотую чашу каждому македонскому солдату, который возьмёт себе жену на Востоке. Таких (по спискам на выдачу награды) набралось около десяти тысяч.

В Экбатанах спустя два года после того, как армия повернула назад, Гефестион неожиданно подхватил лихорадку и умер. Казалось, что сама земля не сможет выдержать силы обуявшего Александра горя. Дабы почтить усопшего друга, он повелел возвести монумент в сто двадцать локтей высоты, стоимостью в десять тысяч талантов, приказал в знак траура остричь гривы всем лошадям и мулам и даже обрушить венцы сторожевых башен, дабы и они выглядели скорбящими.

Я служил командиром «агемы» «друзей», так что по долгу службы, находился при его особе от шести до двенадцати часов в сутки. Могу заявить и прошу мне поверить, что хотя внешне Александр выглядел столь же бодрым и деятельным, как всегда, но смерть Гефестиона сделала его другим человеком.

Впервые он начал заговаривать о своей возможной смерти, высказывая мрачные предчувствия относительно будущих настроений и предсказывая неизбежную борьбу за раздел его наследия. У Роксаны в ту пору родился младенец, и царь тревожился за его судьбу, как, впрочем, и за мою. Он опасался, что после его ухода честолюбцы и властолюбцы найдут способ дискредитировать нас, лишить всех прав, а то и убить, дабы мы самим своим существованием не смогли препятствовать осуществлению их замыслов.

По возвращении в Вавилон Александр посвятил своё внимание подготовке новых кампаний: следующий поход намечался в Аравию. Однако поздней весной одиннадцатого года с начала вторжения в Азию он неожиданно занемог. Состояние его, несмотря на все усилия врачей, стало стремительно ухудшаться.

Солдаты, возбуждаемые слухами о том, что царь умер, и не желая внимать увещеваниям командиров, уверявших, что он ещё жив, собрались взволнованной толпой у дворца, требуя доступа к его особе. В конце концов разрешение было получено. Один за другим товарищи по оружию проходили мимо царского ложа. Говорить Александр уже не мог, однако он узнавал каждого из ветеранов и благословлял его взглядом. А в тот же вечер его дух навсегда покинул земную юдоль.

Это случилось пятнадцатого таргелиона по афинскому календарю, или двадцать восьмого десиуса по македонскому, в год сто четырнадцатой олимпиады.

Александру было тридцать два года и восемь месяцев.

Мне не под силу передать в полной мере картину уныния и скорби, охвативших всех при известии о его кончине. Скажу лишь, что горестно оплакивали его как персы, так и македонцы. Первые лишились милосердного и щедрого властелина, вторые — несравненного и блистательного вождя.

Масштаб сверхчеловеческой личности и невероятных свершений Александра был таков, что стоило ему покинуть этот мир, как хроника его деяний, не пробыв и часа достоянием истории, перешла в область легенд и героических преданий. А порой и просто волшебных сказок. С его уходом в центре мира образовалась ощутимая пустота, но в то же время он и из могилы продолжал оказывать на ход событий столь сильное влияние, что, даже когда его полководцы принялись делить между собой созданную им империю, они смогли достичь соглашения и не пролить моря крови лишь потому, что чувствовали на себе его взор. Их встречи и переговоры проходили в его шатре, перед его пустым троном, на котором покоились его царская корона и скипетр. Люди боялись задеть даже тень Александра, полагая, что воля того, кто превзошёл всех в мире, способна преодолеть всё и гнев его настигнет их даже из подземного мира.

И теперь, возможно, будет не столь уж неуместным для очевидца поведать обо всём голосом своего сердца.

Право оценивать Александра как царя я оставляю будущим историкам: моя задача в том, чтобы рассказать о человеке. Многие ставили ему в вину порок самовозвышения (будто они смогли бы избежать этого, оказавшись на его месте), но я всегда знал его как человека исключительного благородства и великодушия. Ко мне, зелёному юнцу, он относился как к товарищу и солдату, открывая своё сердце без тени высокомерия и фальши.

Никто не придавал меньшее значение масштабу своих свершений, нежели он, всегда заявлявший, что хочет быть всего лишь солдатом. Кем и являлся. Он был неподвластен ни жаре, ни холоду, ни голоду, ни усталости, ни, что ещё важнее, алчности и скаредности. Снова и снова я лицезрел примеры того, что о товарищах он заботился куда больше, чем о себе. Домом ему служила лагерная палатка, постелью — собственный плащ. Он и одевался как солдат, практично и просто, презирая всякого рода роскошества и пышность. Зима и лето были для него одинаковы, ад в его представлении являлся местом, где люди обречены на безделье. Он обретал себя перед лицом невзгод, взыскуя не покоя и неги, но трудностей и опасностей. Не было до него человека, внушавшего такую любовь соратникам и такой ужас врагам. Он был прекрасным оратором, но для того, чтобы воспламенить сердца своих боевых товарищей, вовсе не нуждался в словах: ему стоило лишь явиться пред ними. Один лишь вид их царя делал робких солдат смелыми, а смелых превращал в легендарных героев. То, что он совершил, не сводится к тринадцати годам непрекращавшихся военных кампаний. Кто в мире одержал столько побед и завоевал столько земель? Кто сможет повторить его деяния в будущем?

То, что Александр сказал своему любимому Буцефалу, вполне применимо и к нему самому: он принадлежит не кому бы то ни было, включая самого себя, но небесам.

Почему Зевс являет Земле чудеса и посылает тех, кто одарён превыше мыслимых возможностей? Не потому ли, почему, по воле Его, комета перечёркивает небеса в своём ужасающем величии? Ему угодно показать, что может существовать нечто несравненно большее, чем дано видеть нам в повседневности.

Однако я должен добавить, что Александр во всём был человеком, возможно, даже слишком человеком, ибо его свершения, причём не только благие, были полны страсти и благородного воодушевления и никогда не диктовались холодным, бессердечным расчётом. Мир, в котором он обитал, был населён не его современниками, а героями легенд, в нём жили Ахилл и Гектор, Геракл и Гомер. Парадоксально, но хотя ни один другой человек не повлиял на свою эпоху столь сильно, как сделал это Александр, сам он принадлежал не ей, а веку полубогов и великих, благородных героев. Тому воспетому поэтами веку, которого, возможно, в действительности никогда и не было, но который существовал в его воображении.

Мне неведом ни один человек, знавший его лично и после его смерти сказавший о нём хоть одно дурное слово. Ошибки и преступления реального человека полностью затмило ослепительное сияние его призрака, и по прошествии времени мы думаем о нём со всё большим благоговением и трепетом, словно с расстояния нам становится виднее, кого мы лишились.