Путь вверх по реке занимает два дня. Буцефал не может стоять, его вес необходимо поддерживать подведёнными под брюхо ремнями. Я ласково разговариваю со своим конём и поглаживаю его уши, как делал это в детстве, когда Буцефал был моим самым большим другом.

Персы — тонкие знатоки и ценители лошадей, а в имении Тиграна находится славнейшая в Персии школа наездников, коневодов и коновалов. Едва баржа касается причала, как поглазеть на Буцефала вываливает целая толпа народу: лекари, ученики, конюхи, мастера выездки и им подобные. Мой конь прославлен повсюду, и настоящие ценители рады возможности взглянуть на него даже в столь прискорбном состоянии. Буцефал похож на меня: он неравнодушен к славе, и внимание его окрыляет. Стоит мне заглянуть ему в глаза, и впервые за долгое время я позволяю себе вздохнуть с облегчением. Он выздоровеет.

В усадьбе Тиграна мы гостим пятнадцать дней. Это настоящее кавалерийское учебное заведение, где обучают всех, кому предстоит иметь дело с боевыми скакунами. Территория со множеством конюшен, амбаров, скаковых дорожек и арен для выездки содержится в безупречном порядке, однако повсюду витает дух поражения. Две стены ристалища увешаны уздечками товарищей, павших в бою, многие помещения забиты ранеными и увечными. Все исполнены страха и деморализованы.

Я немедленно даю обещание сохранить школу. Меня очаровывает красота персидских юношей, служащих Тиграну, так что я, отозвав в сторонку Гефестиона, говорю:

   — Вот чем персы отвечают нам.

Тиграну настойчиво предлагается перейти ко мне на службу. Я хочу, чтобы он собрал собственный полк и вёл дальнейшую кампанию на моей стороне. Но благородный воин отказывается выступить против своего царя и родича: он заявляет, что я, как победитель, могу забрать его жизнь, но не вправе посягать на его верность. Это утверждает меня во мнении, что в Персидской державе найдутся честные и благородные люди, которым можно будет доверить управление.

А знаешь, Итан, как Фрадат вылечил Буцефала? С помощью небес. Этот лекарь, как и все лекари Персии, является знатоком магии и астрологии.

   — Звёзды, о царь, рождаются и умирают, как и люди, — говорит он мне, — ни одна звезда не появляется на небесах в одиночестве. У каждой есть пара, её близнец. Такие звёзды светят в небе по отдельности, но, когда одна из них вспыхивает или тускнеет, это неизбежно затрагивает другую. Точно так же, Александр, обстоит дело с тобой и твоим конём. Буцефал страдает, потому что болит твоё сердце. Это великое чудо, но он — это ты, и он не сможет обрести покоя, пока неспокойна твоя душа.

При этих словах я разрыдался как ребёнок. Смысл сказанного лекарем был понят мною сразу, и мы — я, он, Тигран и Гефестион — проговорили об этом всю ночь.

Я признался, что более всего на Востоке меня огорчает жалкое положение людей и покорность, с которой они его терпят.

   — Кто же безумен? Я, потому что мне тяжко видеть их горести, или они? Неужели свобода и целеустремлённость есть лишь пузырьки на поверхности безбрежного и вечного моря страданий?

Трудно пересказать, в сколь удручённое состояние повергали меня мои невесёлые размышления.

   — Неужели Восток и Запад невозможно объединить? — спрашиваю я. — Неужели мы, пришельцы из Европы, не можем почерпнуть мудрость от Азии, а она — воспринять у нас свободу?

   — В минуты растерянности, — говорит Тигран, — я часто находил ответы на самые сложные вопросы у детей и лошадей. Может быть, Александр, дети помогут найти ответ и на твой вопрос.

Я спрашиваю, что он имеет в виду.

   — Для нынешнего поколения объединение невозможно. Люди Востока и Запада слишком разные, и им уже поздно менять устоявшиеся привычки и усвоенные с детства взгляды. Но со следующим поколением...

Я прошу его продолжать.

   — Александр, пожени своих людей на наших женщинах. Возьми и себе супругу из персиянок. Пусть дочери Персии станут для новых хозяев страны не наложницами и шлюхами, но жёнами. Это позволит осуществить твою мечту. Отпрыски таких браков составят совершенно новый народ, который не сможет отказаться от наследия своих предков, как отцов, так и матерей, не отказавшись от себя самого. А пока, — утверждает Тигран, — тебе лучше не преследовать Дария, как охотник преследует добычу, но предложить ему примирение и согласие. Восстановить его на троне и сделать его своим другом и союзником. Не разрушай благородные обычаи, Александр, но включи знать и простых бойцов в состав своей армии, а для управления страной отбери среди обоих народов, персов и македонцев, тех, чья мудрость и справедливость позволят им справиться с этим наилучшим образом.

Тигран обещает, что, едва первое поколение потомков смешанных браков подрастёт, он сформирует из них великолепный отряд.

   — Я почту за честь способствовать рождению этого нового мира, — заверяет герой, — и клянусь, что смогу призвать под твоё знамя многих благородных сынов Востока, ибо подобное видение грядущего развеет их отчаяние.

На четырнадцатый день из Вавилона приезжает Парменион. Каким-то образом он узнал о моём разговоре с Тиграном и теперь, отведя в сторону, увещевает по-отцовски. Неужто я не в ладах с разумом? Македонская армия не потерпит, чтобы я относился к персам как к равным.

   — Покинь это место, склоняющее тебя к безрассудству, Александр, покинь немедленно. Каждый лишний час, проведённый тобою здесь, причиняет боль тем, кого ты любишь. Вспомни: это те самые жители Востока, относительно которых твой мудрый наставник Аристотель говорил: «Относись к эллинам как предводитель, но к варварам как господин». А спартанский царь Агесилай, хорошо знавший здешний люд, высказывался так: «Из них получаются хорошие рабы, но плохие свободные люди». Александр, выбрось из головы безумную мысль о смешении народов! Эти знатные персы, сколь бы ловко они ни сидели на коне, неспособны к самоуправлению. Они рождены для жизни придворных: это единственное, что они знают, и всё, что будут знать.

Как относятся македонцы к персам? Они презирают их. В их глазах эти щёголи в шароварах, обвешанные золотом, стоят меньше, чем женщины. С другой стороны, и сами персы ведут себя вызывающе. По возвращении в город мне приходится издать и довести до каждого сотника и даже десятника указ, запрещающий беспричинно избивать местных жителей, а также подвергать их публичному унижению. Люди, которых мы победили, не собаки. Но если этот вопрос хоть как-то решается, то праздность и избыток денег начинают разлагать армию в других отношениях.

На двадцать седьмой день я председательствую на играх в честь павших. Пройдя мимо ворот Мардука, я вижу, что улица менял за ними запружена солдатами, среди которых и мой давний знакомый, десятник Дерюжная Торба, нахватавший охапку всякого добра при Иссе. Он и его товарищи стоят в очереди перед столом уличного казначея.

   — Что ты там делаешь, Дерюжная Торба? — окликаю я его, подъехав.

   — Стою в очереди, о царь.

   — Сам вижу, что стоишь. Но что это за очередь?

   — Так ведь в этой проклятой стране везде приходится мучиться в очередях. Стоять в очереди, чтобы похавать, чтобы отлить, чтобы тебе заплатили.

Теперь я понимаю, что он хочет взять у здешнего заправилы взаймы.

   — Неужели у тебя нет денег, десятник? — спрашиваю я, памятуя о том, что свою долю добычи стоимостью в трёхгодичное жалованье он получил всего двадцать дней назад.

   — Всё спустил, — признается малый и указывает на дельца. — И не я один. Многие из нас уже по уши в долгу перед этим мошенником.

Я приказываю десятнику и его товарищам в тот же вечер явиться ко мне в военное казначейство. В назначенный час возле казначейства, как бы случайно прогуливаясь, собирается чуть ли не вся армия.

Как я уже говорил, в македонской пехоте самое маленькое подразделение состоит из восьми солдат. Эти ребята постоянно держатся вместе, по очереди дежурят, исполняют роль «носильщиков», перенося сариссы товарищей, вместе сражаются. Отдыхают и развлекаются они тоже вместе.