— Александр!

Я оборачиваюсь и вижу примчавшегося во весь опор гонца от Менида.

   — Взгляни, о царь! — Он указывает вперёд, на наш правый фланг. — Ты видишь их?

Из окутывающей крыло пыльной завесы, на расстоянии четырёх фарлонгов, выкатывает волна всадников. Протяжённость фронта составляет пять стадиев.

Клянусь Гераклом, вот это зрелище!

   — Что это за народ? Персы?

   — Бактрийцы, о царь.

Конное ополчение племён с восточных равнин. Гонец докладывает, что этот отряд колонной выдвинулся от вражеского фронта и несколько мгновений назад развернулся для атаки. Он сообщает, что его командир Менид ждёт моих приказов.

   — Приказ один, и он был получен им ещё до битвы. Атаковать.

Я галопом скачу вместе с гонцом к его отряду. Менид со своими сотниками находится впереди.

   — Клянусь меховой накидкой Хирона, ну и прыткие же разбойники, — говорит он, указывая на противника.

Менид прирождённый охотник: у себя дома он владеет двумя сотнями великолепных гончих. Сейчас этот командир демонстрирует отменную невозмутимость, как будто мы собираемся травить зайцев.

Вражеские всадники ещё не перешли на галоп. Они движутся рысью. Из-под копыт их коней клубами поднимается пыль. Ветер гонит пыльную стену в том же направлении, так что передние шеренги врага кажутся возникающими из сумрака. Песчаная почва равнины приглушает топот копыт. Создаётся впечатление, будто неприятель появляется с расстояния, вдвое превышающего действительное.

   — Брось свои полусотни им в лоб. А я возьму копейщиков и постараюсь зайти им с фланга.

Я хочу, чтобы Менид встретил врага фронтальной контратакой, проведённой клиньями по пятьдесят всадников. Я тем временем приведу в порядок восемь сотен царских копейщиков и разорву атакующий строй боковым ударом.

Устремившись назад, к лёгкой коннице, я встречаю её командира Аристона, скачущего галопом из тыла.

   — Ты что, хочешь пропустить это представление?

Мой тон позволяет ему понять, что я не сержусь, и он спешно докладывает о том, почему отлучился в тыл. Аттал с его пешими метателями дротиков отстал, и он, Аристон, поторопил его людей, чтобы они поспели за конницей. Нельзя было допустить, чтобы из-за них, из-за лучников или из-за «наёмников-ветеранов» Клеандра боевое построение растянулось.

Аристон удостаивается похвалы. Он мыслит, как военачальник.

Я говорю ему о том, что предстоит сделать Мениду и Арету.

   — Скачи назад и прикрой пехоту. Вперёд выступай только в том случае, если увидишь, что нашей коннице приходится туго.

Мой собственный гонец скачет к Клеандру с распоряжением спешно направить вперёд три тысячи пехотинцев из числа «наёмников-ветеранов»; остающиеся тридцать семь сотен должны сохранять свои позиции, прикрывая фланг, и выйти вперёд лишь в том случае, если ситуация станет отчаянной.

Я разворачиваюсь и в сопровождении свиты мчусь назад, к копейщикам. При моём появлении звучат приветственные возгласы. Противник приблизился, до него всего семь стадиев, и теперь, когда лёгкая кавалерия оттянулась назад, он виден очень хорошо.

В нескольких словах я излагаю Арету свой план. Этому бесшабашному малому всего двадцать четыре года, и он не боится никого, даже меня. Месяц тому назад он получил взбучку за то, что, пустившись в погоню за одним командиром персидской кавалерии, которого нужно было взять живым для допроса, доставил мне его голову. Кто лучше него может справиться с нынешним заданием?

   — Не перегори при первом наскоке, — наставляю я его и его командиров. — Туда и обратно. Держите строй, сохраняйте дистанцию. Когда проскачете мимо Менида, соберитесь.

Арет ухмыляется.

   — Александр, если я привезу тебе голову ещё одного важного перса, ты опять устроишь мне выволочку?

Неприятель уже перешёл на лёгкий галоп.

   — Постарайся остаться в живых. Ты мне ещё пригодишься.

Арет срывается с места. Копейщики стрелой летят вперёд.

Наши воины отрабатывали этот манёвр тысячу раз и сотню раз применяли его в бою. Происходит это следующим образом. Полусотни Менида мчатся навстречу атакующему противнику, лоб в лоб. Их цель, однако, не увязнуть в рукопашной схватке, а прорваться сквозь наступающие шеренги, нарушив, насколько возможно, вражеский строй, и галопом скакать дальше. Невозможно представить, чтобы конный отряд не бросился преследовать противника, устремившегося в бегство. И если этот противник (то есть мы, то есть Менид) побежит сломя голову (или притворится, будто бежит сломя голову), всадников неприятеля охватит охотничий азарт. Бактрийцы — это кочевники пустыни, и такие слова, как «строй», «дисциплина», «боевой порядок», для них пустой звук. Точно так же они относятся и ко всякого рода манёврам, обходам и охватам. Они всадники, но не кавалерия, воины, но не армия.

Смотри, что произойдёт сейчас...

Менид сталкивается с противником, прорывается и бросается наутёк. Половина кочевой конницы поворачивает и, покинув ряды атакующих, улюлюкающей стаей устремляется в погоню за ним. В этот момент копейщики Арета наносят по ним удар с фланга. Чтобы остановить кавалерийскую атаку, нет необходимости наносить потери, достаточно сбить наступательный порыв. Конная вражеская лавина, дезорганизованная перекрёстными ударами наших крыльев, теряет решительность. Враг видит наши отряды на своих флангах и в тылу. Он осаживает коней, и атака захлёбывается. Это делается непроизвольно: обученные войска справляются с подобным инстинктом благодаря выучке, дисциплине и умелому командованию, но у кочевых племён нет ни того, ни другого, ни третьего.

И тут из тыла устремляются в бой «наёмники-ветераны» Клеандра. Это не тяжёлая пехота, медлительная из-за веса щитов, шлемов и панцирей, а ловкие, вёрткие бойцы, сражающиеся без доспехов, но вооружённые копьями в семь локтей длиной, самым эффективным оружием против дезорганизованной и потерявшей наступательный импульс конницы. Эти бойцы сражаются не плотным строем, а россыпью, подвижными группами, именуемыми «облаками» и «шнурами». Противнику приходится не проламывать наш строй, а схватываться с нашими воинами по отдельности, что окончательно разрушает то подобие боевого порядка, которое ещё имелось у степняков. Конники теперь дерутся каждый сам за себя, а наши пехотинцы объединены в пары или тройки, что обеспечивает им преимущество. Они забрасывают врагов копьями и рассеиваются так, что бактрийцам некуда нанести ответный удар. В конце концов противник осознает, что атака провалилась, и поворачивает назад, чтобы перегруппироваться.

Я тоже не могу оставаться на месте. Мне следует вернуться к «друзьям».

Впоследствии Клеандр рассказывает мне, что его помощник Мирин вёл счёт атакам и контратакам, производившимся в тот день на этом крыле. Девятнадцать раз противник бросал свои отряды на наш корпус, и девятнадцать раз наши фланговые отбрасывали его назад. Что можно сказать о таких солдатах? На парадах они не производят особого впечатления, и девицы не удостаивают их особого внимания, отдавая предпочтение блистательным «друзьям» или напористым бойцам царских телохранителей. Но эту величайшую из побед сделали возможной именно они, «наёмники-ветераны» из Аркадии и Ахайи. Этих людей я знаю всю мою жизнь. Теламон на первых порах тоже служил в этом подразделении. При Гавгамелах самому молодому из них уже стукнуло сорок, а человек двести (я могу назвать их по именам) уже разменяли шестой десяток. Ни один молодой солдат и в подмётки не годится этим закалённым воякам. Трусов в их отряде нет: все, какие были, или погибли, или давным-давно разбежались. Кроме того, опытного солдата отличают выдержка и самообладание. Видавшим виды младшим командирам нет цены, а долго прослужившего сотника я предпочту тысячнику. А если говорить о быстроте и силе, то «старики», как ни странно, и в этом отношении не уступают молодым. Во время первой атаки того дня я увидел «облако» из тридцати ахейцев, устремившихся за кучкой бактрийских конников. Одно крыло встречает атаку противника в лоб, и, в то время как он вязнет в «облаке», другое огибает его и замыкает в полукольцо. Длинные копья ветеранов производили страшное опустошение. В считайные секунды из двадцати врагов осталось десять, а из десяти — пять.