Долина Евфрата представляет собой зону орошаемого земледелия, где продвижение войск будет существенно затруднено бесчисленным множеством каналов и прочих ирригационных сооружений. Ну а дальше расстилается бесконечная, безликая пустыня: того, кто удалится от лагеря на десять стадиев, близкие уже никогда не увидят.

Дарий созвал в Вавилон бойцов всех народов своей державы, тех, с чьей пехотой и кавалерией мы не имели дела при Иссе. Скифы, арийцы, парфяне, бактрийцы, согдийцы и индийцы присоединились к царскому войску и сейчас, когда мы ведём эту беседу, готовятся в Вавилоне устроить нам горячий приём. Тот край является житницей державы, и житницу эту Дарий будет защищать всеми доступными ему средствами. Равнины к северу, где он и собирается дать нам бой, широки и лишены деревьев: эта местность идеально подходит для военных действий на варварский, азиатский манер. Противник пустит в ход колесницы с серпами, закованных в броню катафрактов, возможно, даже боевых слонов. Кроме того, он соберёт под свои знамёна всех конных кочевников Востока — дагов, массагетов, саков, афганцев и аркозийцев. Всех тех, на чьих безбрежных равнинах пасутся неисчислимые табуны. Мне говорили, что одни лишь провинции Мидия и Гиркания способны выставить сорок тысяч всадников, возможности же степных сатрапов превосходят и это.

Парменион заканчивает свой доклад и садится. Зал, кедровая крыша которого поддерживается алебастровыми колоннами, погружается в гробовое молчание.

   — Кратер, взбодри хоть ты нас!

Кратеру поручено организовать походное снабжение. Он перечисляет города, большие и малые, и даже деревни, мимо которых будет пролегать наш путь, и называет местных жителей, с которыми его люди уже договорились по поводу поставок провизии, фуража, проводников, вьючных животных, воды. Между Дамаском и Тапсаком, предполагаемым пунктом переправки через Евфрат, уже устроены расположенные на равных интервалах склады. Далее, увы, придётся кормиться за счёт местности.

Кратер приводит перебежчиков от Дария, торговцев, караванщиков, представителей горных племён. Они подробно описывают местность, по которой нам предстоит идти. Большинству из нас уже доводилось выслушивать такого рода рассказы, но я хочу, чтобы мои командиры послушали всё это снова, все вместе. Чтобы предстоящее испытание было воспринято ими совместно.

   — А как насчёт вина? — спрашивает Птолемей.

Впервые за время совета слышится смех.

За снабжение армии хмельными напитками отвечает Локон, который, надо признаться, расстарался вовсю. Всё, что подвержено брожению, пущено его людьми в ход. Помимо того что каждый виноградник взят на заметку, они научились варить пиво из риса и фиников и освоили местный способ производства хмельного из фисташек и пальмового сока. Пойло получается противное, но, если приспичит, можно пить и его. Локон клянётся Зевсом, что уж питья-то он возьмёт с собой вдосталь, а если нам оно не понравится, всё выхлебает сам.

Это вызывает новый взрыв смеха.

Сколько у нас наличных? Из Дамаска двадцать тысяч талантов золота, из Тира, Газы и Иерусалима ещё пятнадцать тысяч, из Египта восемь тысяч. Из городов на морском побережье ещё шесть тысяч.

Это в пятьдесят раз больше того, что имели мы, выступая в поход, но всё равно менее одной десятой тех средств, которые может с лёгкостью использовать против нас Дарий.

   — Насколько жарко в долине Евфрата?

   — Быстрое ли течение у Тигра?

   — Какими силами располагает противник?

У каждого высшего командира своя сфера ответственности и, соответственно, свои вопросы. Каждый при этом имеет помощников и советников, которые зачастую и дают ответы на прозвучавшие вопросы.

Признаться, я затеял этот совет вовсе не для ознакомления с докладами: все эти сведения мои командиры слышали раньше и услышат снова, на сотне других советов. Главное, чтобы они увидели и послушали выступления друг друга, в которых тон может оказаться важнее содержания. Особенно это касается наёмников и союзников, порой чувствующих, что им, в отличие от македонцев, отводится в этом походе отнюдь не центральная роль.

Моя армия, как и любая другая, не едина, она раздираема противоречиями и завистью. Кавалерия смотрит с недоверием на пехоту, пехота — на кавалерию, старая фаланга и старые «друзья», бойцы, служившие при Филиппе, смотрят на новых людей, выслужившихся уже при мне, свысока, но в то же время с завистью, ибо считают, что молодёжь пользуется большим моим благоволением.

И это только македонцы. А ведь есть ещё греческие пехотинцы, служащие по принуждению и уже тем самым не заслуживающие доверия. Другие эллины, наёмники, служат по доброй воле, но что у них на уме, не возьмётся сказать никто. Союзные и наёмные конники внушают опасение хотя бы потому, что в отличие от пехотинцев имеют возможность в любой момент бросить армию и ускакать, куда им заблагорассудится. Фракийцы и одриссы почти не говорят по-гречески и держатся особняком, а первоклассные бойцы тяжёлой кавалерии из Фессалии смотрят свысока на всех, кроме «друзей», от последних же требуют уважения, которое не всегда даётся. Метатели дротиков из Фракии и Агриании, старые наёмники, прибывшие с нами из Европы, не слишком жалуют новых союзников, таких недавних подданных Дария, как армяне и каппадокийцы, сирийцы и египтяне, ренегатов из Киликии и Финикии, присоединившихся к нам после Исса, и греческих наёмников, первоначально служивших персам. Что уж тут говорить о коннице Пеонии и Иллирии и новой пехоте, прибывшей с Пелопоннеса.

Пусть же все эти люди послушают друг друга. Пусть посмотрят друг другу в глаза.

Я склоняю совет обсудить численное превосходство противника, и спор сближает некоторых из тех, кто раньше и вовсе не имел друг с другом дела. Из недавних соперников формируются группы единомышленников.

Парменион — наш отец; мы находим утешение в его скрупулёзности, дотошности и необъятных познаниях. Язык Птолемея остр, как бритва, он способен преподнести наилучшим образом всё, что угодно. А вот Кратер, будучи превосходным воином, скуп на слова, словно спартанец. Что не мешает ему пользоваться любовью солдат. Пердикку отличают бросающиеся в глаза тщеславие и надменность, но он хорошо знает свою игру. Селевк превосходит всех мужеством, Коэн — хитростью, а Гефестион есть живое воплощение гомеровского героя. О себе, научившись этому от отца, я говорю мало.

Мой кивок, адресованный Лисимаху или, скажем, Симмию, даёт понять, что я желаю услышать их мнение по обсуждаемому вопросу. Особо интересными такие советы делают выступления младших командиров, в первую очередь таких, с кем большинство из собравшихся незнакомы. Некий Ангел, дорожный механик, описывает устройство разработанного им и его подчинёнными моста. Устойчивость ему придают не сваи или якоря (первые обременительны, вторые ненадёжны), а плетёные клети, наполненные камнями. Механик уже испытал конструкцию на Оронте и Иордане, реках с таким же илистым дном, как Тигр или Евфрат, и теперь уверяет, что за день и ночь сумеет навести переправу длиной в шестьсот локтей, способную пропускать не только людей, но и лошадей.

— Нам не придётся возить с собой тяжёлые сваи и громоздкие механизмы для их забивания, — поясняет Ангел. — Сколотить клети мы всегда сможем на месте, из подручных материалов. Донесения подтверждают, что и дерево, и камни имеются там в избытке.

Я предлагаю высказаться Мениду, тысячнику наёмной кавалерии, и Арету из царских копейщиков. Оба они происходят из благородных македонских семей, но данному собранию известны мало, ибо лишь недавно заняли свои посты, прибыв на замену опытным и популярным командирам. Они новички, однако именно от воли и твёрдости таких новичков будет во многом зависеть судьба похода.

Когда Менид, не привыкший держать речь перед столь высоким собранием, запинается, я встаю со своего места, усаживаюсь рядом с ним и, дабы поддержать его, наливаю ему вина, смочить пересохшее горло. В итоге кавалерист вновь обретает голос. Когда он заканчивает, Кратер поощрительно называет его «тёмной рукой», как принято у солдат именовать мастеров военных хитростей. Весь шатёр разражается одобрительными возгласами. Я похлопываю Менида по плечу. Он не подведёт.