Наши руки разительно отличаются от рук шимпанзе. Наши пальцы короче, наши большие пальцы длиннее, крепче и толще. Особое строение человеческой кисти могло возникнуть в результате генной мутации, приведшей к положительным изменениям, которые резко ускорились после того, как наши предки начали пользоваться каменными орудиями. Легко себе представить, как могла видоизмениться человеческая рука (в пределах жизни одного человека) в процессе изготовления и применения каменных орудий. Также легко представить себе, как использование орудий могло повысить шансы на выживание и размножение, а естественный отбор стимулировал бы генные, эволюционные изменения.

Однако от этих первых, приспособительных изменений мышц и костей до генетических изменений, сохранивших эти приспособления в геноме, долгий путь, и здесь речь идет не просто о прямом взаимодействии организма и его окружения. Их взаимодействие опосредовано, и этот посредник – культура или, если угодно, технология. Наши руки были сформированы орудиями, которые делали и применяли наши предки. Мы привыкли думать о себе и своих организмах как о системах, приспособленных к окружающей среде. Мы считаем, что естественный отбор способствует выживанию наиболее приспособленных – индивидов, имеющих преимущества в плане выживания и наилучшим образом адаптированных к окружающей среде. Думаю, что всякий раз, когда мы используем слова «окружающая среда» в отношении к эволюции, мы невольно представляем природную среду обитания. Когда мы говорим, что животное адаптировано к окружающей среде, мы включаем сюда территорию, определенные растения, возможно, также потенциальную добычу и врагов-хищников. Но это отнюдь не весь контекст существования нашего животного. Окружающая его среда включает также и животных того же вида, которые могут быть соперниками, союзниками, врагами или половыми партнерами – или играть эти роли попеременно в разные периоды времени. Для того чтобы выживать и процветать, наше животное должно быть хорошо «приспособлено» к своему социальному контексту.

Идея о том, что животные влияют на свое собственное окружение способами, важными для выживания и эволюции, есть то, что Ричард Докинз назвал «расширенным фенотипом». Конечно, многие животные тоже изменяют и модифицируют окружающую их среду доступными им способами для повышения шансов на выживание; лисы и кролики роют в земле норы, где прячутся от охотников и хищников, где греются холодными ночами и зимой, а также в безопасности выхаживают своих относительно беспомощных и неопытных детенышей. Легко представить себе, что для лисы или кролика умение рыть нору – к чему у них есть наклонность и соответствующее анатомическое оснащение – составляет важное преимущество в деле выживания этих животных и их потомства. Птицы строят великолепные гнезда, что дает им такие же преимущества и привилегии в выживании. Некоторые шимпанзе применяют камни для того, чтобы раскалывать орехи, и палки для того, чтобы выуживать термитов из их термитников; без применения палок этот вид пищи остался бы недоступным для обезьян. Все эти виды деятельности – рытье нор, плетение гнезд и использование орудий для добывания пищи – предоставляют преимущества животным, которые ими занимаются. Мы не станем отказываться от идеи о том, что их анатомия и физиология развивались так, чтобы быть в состоянии заниматься рытьем нор, строительством гнезд и применением элементарных орудий, и отбор шел именно в этом направлении, отсеивая тех особей, которые оказывались неспособными к такого рода деятельности.

Если же мы теперь под тем же углом зрения посмотрим на наш собственный вид, то уже не удивимся тому, что на строение и функции нашего организма сильно повлияло то, чем занимались наши предки, и те вещи, которые они изготавливали, что и обеспечило им преимущества в выживании. Действительно, этот фактор играл в эволюции человека намного большую роль, нежели в эволюции любого другого животного, так как мы оказали наибольшее влияние на среду, в которой обитаем. Окружающая среда, несомненно, сформировала нас, но и мы видоизменяли среду, которая видоизменяла нас.

Наша рука сформировалась под влиянием созданных нами технологий, потому что эти технологии играли важную роль в нашем выживании, обеспечивая успешность нашего вида. Таким же образом был сформирован наш мозг – он развивался под влиянием способов мышления и производства, оказавшихся эволюционно выгодными для наших предков.

Наша технология и культура становятся частью окружающей среды, в которой мы живем. Сейчас наступила эра всемирной сети, в которой мы можем быстрее и шире, чем когда-либо раньше, обмениваться идеями – теперь представьте себе, как наша технология сможет изменить в будущем строение и функцию человеческого мозга. Мозгу новорожденного предстоит долгий путь развития, и частью этого развития является уменьшение количества связей и нейронов и консолидация определенных проводящих путей; надо еще добавить, что все это происходит в определенном социальном и культурном контексте. Невозможно, чтобы наш разум, наше сознание формировались в отрыве от культуры и технологии – самой природой они предназначены для развития именно в такой обстановке. Вспомним афоризм Майкла Томаселло: ребенок рождается на свет в ожидании культуры точно так же, как рыба рождается на свет в ожидании воды. Мы с полным основанием тревожимся о том, что время, проводимое за компьютером, отрывает нас от другой деятельности, от реального, а не виртуального общения, от физической активности, от прогулок на природе. Мы не зря испытываем беспокойство по поводу потенциально вредного влияния этого занятия на наших детей. Думаю, что наши тревоги вполне оправданны, но мы при этом не должны бояться самой технологии как таковой – она часть нашей окружающей среды, и наши дети растут в ней, пусть она и отличается от среды, окружавшей их родителей. Противников технологии, возможно, отрезвит напоминание о том, что такие же тревоги возникли в обществе после изобретения книгопечатания и начала издания печатных книг. Слава богу, человеческий мозг обладает удивительной приспособляемостью, а это означает, что наши дети усвоят новые знания, навыки и понимание – новые способы мышления, – что позволит им адаптироваться к изменяющейся культурной среде. Не стоит также считать, что мозг взрослого человека окончательно застыл и неспособен к развитию: наш мозг до конца дней обладает нейронной пластичностью, включая и способность образовывать новые связи.

Размышления о мозге направляют наше внимание на ту часть человеческого организма, которую мы на самом деле считаем уникальной. Нет никакого сомнения в том, что мы вообще любим думать о себе как о каких-то особенных существах, но что это реально означает? В широком смысле слова Homo sapiens действительно уникален как биологический вид; мы обладаем уникальным сочетанием признаков – умением привычно ходить на двух ногах, ловкими руками и массивным мозгом. Но разве не уникален любой другой биологический вид? В этом весь вопрос, не так ли?

Многочисленные гипотезы, допускавшие, что некоторые признаки являются исключительно человеческими, оказались неверными, или, по крайней мере, не совсем верными при ближайшем рассмотрении. Гипотеза акушерской дилеммы предполагает, что женский таз стал жертвой перетягивания каната между требованиями прямохождения и рождением ребенка с большим мозгом. Гипотеза дорогой ткани предполагает, что у человека слишком маленькие для обезьяны кишки, но это не вполне соответствует действительности. Даже регулярное хождение на двух ногах оказалось не уникальным человеческим признаком, ибо на двух ногах ходил по земле ореопитек, и было это задолго до появления гоминид.

Многие признаки, считавшиеся прежде исключительно человеческими, оказались лишь количественными, а не качественными отличиями. Другие обезьяны тоже время от времени перемещаются на двух ногах, но только мы делаем это регулярно. У приматов большой мозг в сравнении с остальными млекопитающими, а наш мозг развился в этом отношении немного больше. Эта разница в степени развития признаков, конечно, имеет значение, особенно если понять, что человеческий организм – это результат долгого развития. Человеческий организм – это не новое творение, он не появился ниоткуда, так же как не появилась ниоткуда ни одна анатомическая структура нашего тела. Наш разум, как нам представляется, качественно отличается от разума наших ближайших, ныне живущих родичей, и это порождает важный вопрос: когда произошло это изменение?