— Сколько вас? — повторил он, прижимая лезвие к горлу англичанина, так чтобы надрезать кожу и пустить кровь.

   — Five, — прошептал тот. — Пять.

«Троих я искалечил, — подумал Трипольский, — а это четвёртый. А где же пятый?»

Больше он ничего сообразить не успел. Незаметно подошедший смотритель изо всех сил размахнулся и ударил его поленом по голове. Комната качнулась перед глазами Андрея Андреевича Трипольского, и он потерял сознание.

С треском откинулась крышка погреба и оттуда поднялся, пьяно пошатываясь, пятый англичанин. Двое злодеев, ухватив за ноги оглушённого и неподвижного Андрея Трипольского, вытащили его во двор для расправы, при том станционный смотритель униженно приседал и кланялся.

В тот же час, ничего не подозревающая Анна Владиславовна Покровская, счастливая и гордая собой, мчалась в чёрном лакированном экипаже по дороге на Новгород. Граф Виктор — красивый, могучий и свободный человек сидел рядом с ней. Кнут в руке графа то и дело чёрной змеёй взвивался, казалось под самое солнце, и опускался со свистом, рассекая воздух, на гладкие тёмные бока свежих лошадей.

   — Быстрее! — кричала в восторге Анна. — Ещё быстрее!

   — Любишь быструю езду?

   — Я обожаю быструю езду.

   — У меня в поместье ты сможешь кататься сколько захочешь. Там превосходные конюшни.

   — Много лошадей у тебя?

   — Много, дорогая, и тебя ждёт белый трёхлетний жеребец по кличке Алтай с чёрной звездой между глаз. Представляешь, весь как снег, чисто белый и только одна звезда.

   — Виктор, ты подаришь мне белого трёхгодовалого рысака с чёрною звездой меж глаз?

   — Подарю.

   — Мы приедем и сразу обвенчаемся, — поднимаясь в коляске так, чтобы ветер сильнее стегал в открытые лицо, прошептала в упоении Анна. — Я люблю тебя.

   — Не получится, — Виктор перестал натягивать вожжи, и коляска пошла медленнее.

   — Что не получится? — удивилась Анна.

   — Негде нам обвенчаться, — виновато сказал Виктор. — Прошлым годом церковь сгорела, батюшка вместе с нею. А нового храма пока ещё нет, не отстроили.

Анна забрала из руки Виктора кнут и сама хлестнула лошадей. Опять взвилась к Солнцу и свистнула чёрная змея.

   — Коли мы уж бежали, — крикнула девушка, — но нам, непременно, нужно здесь же обвенчаться. Здесь по дороге есть какая-нибудь церковь?

   — Километров шесть, кажется. Деревушка там. Ключ и храм, вроде как, стоит.

   — Но это немного в сторону будет. Крюк.

   — Впрочем, ты права. Нам всё равно нужно где-то заночевать, ещё 120 вёрст, не меньше. Не оставаться же на ночь в поле.

   — А я бы осталась, — Анна опять взмахнула кнутом. Глаза девушки лихорадочно блестели. — Осталась бы с тобою и в поле, кабы не пришлось нам церковь искать.

Очнувшись от холода, Трипольский попробовал присесть, но не смог даже пошевелиться. Он был крепко связан. По лицу что-то неприятно растекалось. Что-то жидкое и липкое. Сперва Андрей решил, что ему выкололи глаза, но скоро понял, что лежит в темном погребе.

Здесь пахло кислой капустой. Сверху сквозь щели пробивался дневной свет и можно было решить что времени прошло совсем немного. Снаружи ясно раздавались голоса, и слышалось ржание лошадей.

«Дурак, — обругал он себя. — Можно было предположить, что похищая Анну Владиславовну, граф Виктор позаботиться о каком-нибудь прикрытии. Он же знал, что будет погоня. Интересно, знает ли Анна кто он? Конечно нет. Эта влюблённая дурочка, вероятно, сейчас в полном упоении от своего безумного бегства. Как помочь ей? Я должен помочь ей. Может так случиться, что кроме меня у неё не осталось защитников».

Трипольский попробовал пошевелиться, но верёвки на его руках и ногах были стянуты так сильно, что освободиться из пут самостоятельно не было никакой надежды.

Сверху доносились голоса. Кто-то требовал лошадей, ругались в отдалении пьяные кучера. Но как ни прислушивался Андрей, уловить английскую речь ему не удавалось.

«Почему же они не убили меня? — припоминая происшедшее, соображал он. — Почему связали и бросили в погреб? Их было пятеро, троих я ранил, но ранил, по всей вероятности, легко. Нужно было убивать псов, зря пожалел.

Задирая голову, он видел, как прогибаются доски пола, как чьи-то башмаки наступают на щели. Трипольскому не завязали рот и, поворочавшись ещё какое-то время, Андрей Андреевич решил криком привлечь к себе внимание. Набрав в грудь побольше воздуха, Трипольский приподнялся и крикнул сколько хватило мочи громко.

   — Помогите люди! — он опять с силой вздохнул и повторил крик. — Помогите!

Он замер, прислушиваясь. Наверху, похоже, услышали его.

   — Там в погребе, по-моему, кричит кто-то, — сказал немолодой мужской голос. — Вы слышали?

   — Действительно, — отозвался другой мужской голос, — давайте посмотрим?

Трипольский хотел ещё раз крикнуть, но замер.

   — Не нужно утруждать себя, господа, — прозвучал голос смотрителя станции. — Я сейчас сам всё проверю, не беспокойтесь. Кстати, лошади для вас уже готовы. Можно ехать.

Судя по звуку шагов и отдаляющимся голосам, комната опустела. Трипольский от злости прикусил губу.

«Как глупо, нужно было, не раздумывая, сразу звать на помощь, как только очнулся. Этот смотритель настоящий иуда, с ними заодно. Он же меня по голове и ударил».

Деревянная крышка над головой Андрея Андреевича распахнулась. Трипольский закрыл глаза. «Пусть думает, что я опять лежу без сознания». Заскрипели ступеньки.

Чуть прищурившись, Андрей увидел в падающем сверху потоке пыльного света кривую фигуру смотрителя. Блеснуло длинное лезвие.

«Неужели он меня заколет? Вот так, как охромевшего борова, тихо зарежет. А ночью они зароют моё тело где-нибудь в ближайшем лесу и никто не найдёт. Никто ведь не знает куда я поскакал. Никто».

Он решил умереть с честью и даже не вздрогнул, когда ледяное лезвие пощекотало его кожу.

   — Очнитесь, барин, — очень-очень тихо прозвучал голос смотрителя, и в следующий миг нож перерезал верёвку, стягивающую руки. — Очнитесь. У Вас совсем времени нет. Вам бежать надо. Они пока в деревню поехали, к знахарке, раны свои перевязать, но боюсь, скоро воротятся.

Освобождённые из пут руки сильно затекли и не хотели слушаться. Несколько минут понадобилось Трипольскому только на то, чтобы сначала присесть, опираясь ладонями о земляной пол, а потом подняться на деревянных ногах.

   — Если ты о жизни моей, старик, печёшься, то скажи, зачем же ты меня подло ударил, с ног сбил, в руки им отдал? Зачем? — с трудом взбираясь по лестнице и выходя в пустую комнату спрашивал Трипольский. — Странно у тебя выходит, не по-людски.

   — Да кабы я Вас не ударил, и меня повесили бы и жену и дочурок моих. Они же звери, — отозвался смотритель, закрывая подпол. — Русского языка не понимают, куражатся нелюди. Что тут сделаешь?

   — Так почему же они меня не убили?

   — Не убили потому, что хозяин не велел. Они договорились Вас к нему в усадьбу везти. Да я не понял толком, не знаю их языка-то.

За окном опять не было ни одной лошади и ни одного экипажа. Андрей Трипольский выпил кружку кваса.

   — А что ж ты такой вдруг добрый стал, старик? Глупо у тебя выходит: сперва ты меня по голове поленом исподтишка, а потом сам же и спасаешь.

   — Дочку мою снасильничали вчетвером, — сказал, печально опустив голову, кривой смотритель. — Если б впятером умерла бы, наверное, бедняжка. Но пятый пьяный спал. Это как раз тот, с якорем на груди. А так Марфуша только чуточку умом двинулась. Смеётся всё время, глупая.

Трипольский отворил дверь и с удовольствием вдохнул горячий вольный воздух.

   — Так если ты меня отпустишь, старик, тебя же повесят, — сказал Трипольский другим, уже почти дружелюбным, тоном.

   — Будем надеяться, минует чаша сия, — отозвался смотритель, протягивая Андрею его саблю. — Возьмите. Когда вернутся изверги, скажу, что Вы сами развязались и бежали. Может быть, скажу проезжающие купцы помогли, и вы кричать стали. Они помогли, что ж с меня возьмёшь. Но простите великодушно, барин, лошади я вам не дам. Потому, что тогда уж точно повесят.