Стал проверять дальше и ничего более не обнаружил. Меховая лавка существовала уже пять лет. Ни одного скандала, хорошая бойкая торговля. Клиенты, в основном, средней руки чиновники и богатые мастеровые люди. А больше иностранные гости — охотники за русской чернобуркой и шелковистым соболем.

Чувствуя, что зацепил ниточку, способную распутать весь клубок, ротмистр хотел организовать наблюдение за торговлей, но не имея на то никакой официальной возможности, по здравому размышлению, он остановил свой выбор на братьях Игнатовых.

В начале июля между Михаилом Валентиновичем Удуевым и братьями, Петром и Валентином Игнатовыми, состоялся разговор. А уже через неделю Валентин Игнатов, только-только оправившийся от своей тяжёлой раны, наткнулся на след.

Посвятив всю жизнь свою и все свои помыслы лишь мести, братья Игнатовы были готовы на любое действие только б зацепить негодяя, опозорившего семью и лишившего жизни несчастную Марью и её молодого мужа.

Странное предложение ротмистра проследить за входом в меховую лавку не только не вызвала протеста, что было вполне естественно для людей их круга и положения, а даже обрадовало братьев. Планируя тайно наведаться в усадьбу Ивана Бурсы, как Пётр, так и Валентин, легко приняли предложение ротмистра и превратились, на некоторое время, в примитивных уличных сыщиков.

Следили братья за лавкой по очереди и какое-то время не обнаруживали ничего подозрительного, когда вдруг на исходе второй недели вечером перед самым закрытием лавки, сидя в своей бричке, Валентин увидел знакомое лицо. Игнатов даже вздрогнул от неожиданности. Этого человека он ненавидел, может быть, больше чем самого Ивана Кузьмича Бурсу.

Будь Валентин Игнатов уже переведён из Нижнего списка «Пятиугольника» в Верхний, то, наверное, увидел бы его несколькими днями раньше.

Когда высокий рыжеволосый красавец вошёл в лавку Игнатов последовал за ним. Он спешил, боясь упустить неожиданного посетителя. Но когда Валентин Игнатов вошёл в лавку рыжего графа там не оказалось. Воспользовавшись тем, что единственный присутствующий сиделец отвернулся, обслуживая каких-то купцов, Валентин Игнатов осторожно прошёл в заднюю дверь. Что он увидел и услышал в задних комнатах никому так и не суждено было узнать, но вылетел он оттуда как ошпаренный, вскочил в бричку и безжалостно погнал лошадь, чтобы в тот же час застать Удуева.

Удуева на месте не оказалось. Тогда Валентин Игнатов кинулся к дому на Конюшенной.

   — Его превосходительства нет дома, — сообщил напыщенный камердинер. — Завтра сюды приходите, до завтра его никак не добьётесь.

«Куда ж теперь, — подумал Валентин, выходя на улицу. — Нужно же предупредить об этом рыжем негодяе. Нужно же предупредить, что у них там в подвале у меховщиков спрятано! Скорее нужно — в любую минуту может беда случится!»

Являясь членом Нижнего списка «Пятиугольника», Валентин, ещё прежде, чем рассказать об увиденном и услышанном своему брату, направился в особняк на Фонтанке к княгине Наталье Андреевне, полагая княгиню Ольховскую вторую, после магистра, фигурой Общества.

Валентин Игнатьев рассказал ей обо всех своих подозрениях.

   — Вы твёрдо уверены, что это именно он? — прощаясь спросила княгиня. — Вы же понимаете, наверное, насколько серьёзны Ваши обвинения и какие последствия они могут повлечь за собой?

   — Почти, — сказал Валентин. — Я видел его лишь однажды, мельком. Но Пётр его точно сможет опознать. Пётр его видел глаза в глаза. Они дрались даже. Я думаю завтра хорошо бы устроить очную ставку.

Условившись встретиться на следующий день и подробно всё обсудить уже вместе с Удуевым и Бурсой, они расстались. Княгиня вернулась в свою спальню, где её поджидал, раскинувшись на постели с сигарою в руке, Сергей Филиппович, а Валентин поспешил домой, чтобы поделиться своим открытием с братом.

На следующий день, как и было условлено, в пятом часу пополудни, Наталья Андреевна приехала в дом на Конюшенной, но братьев там не застала. На диване в гостиной сидели только, как два голубка рядышком, граф Виктор и молодая хозяйка дома. Они о чём-то тихонько шептались, что вызвало у княгини улыбку. А больше никого не было.

   — Я не понимаю, Наташа, — поднимаясь из-за своего стола ей навстречу, спросил Константин Эммануилович. — Зачем ты приехала в такой час? Может быть случилось что-то? Собрание назначено на завтра. Честное слово, я тебя только завтра и ждал. У меня бездна работы. Если что-то серьёзное, то говори сразу, извини, мой друг, временем совсем не располагаю. Ну так как же?

Константин Эммануилович смотрел на княгиню с ожиданием, но та, минуту подумав, только тряхнула головой.

   — Нет, нечего. Было одно дело, но пока я сама не уверена, то говорить тебе не стану. Извини что потревожила за работой.

И княгиня вышла из кабинета. Проходя через гостиную, она хотела подойти к влюблённой парочке и уколоть каким-нибудь словом, но сдержалась и только кивнула издалека.

Душно было в те дни в Петербурге. Наталья Андреевна, выйдя из дома, сразу же пожалела, что не сказала Бурсе нечего. Дело было очень серьёзно. Только устраиваясь в своей лёгкой коляске, Наталья Андреевна со всей ясностью вдруг осознала, что этот рыженький симпатичный граф, до сих пор сидящий на диванчике рядом с глупенькой Анной Владиславовной, и лицо, на которое указывал Валентин Игнатов — один и тот же человек.

«Невероятно, — подумала она, приказав кучеру ехать на Фонтанку. — Просто невероятно. У него такие честные глаза, такое открытое лицо, впрочем, у негодяев иногда бывают лица святых».

   — Какая величественная, — щёлкнув языком, сказал граф Виктор, когда княгиня вышла. Он проводил Наталью Андреевну взглядом. — Можно было бы из приличия и подойти.

   — Не надо, — влюблённым тихим голосом попросила Анна. — Не нужно никого. Разве Вам и вправду хотелось бы, чтобы она разрушила нашу беседу?

   — Конечно же нет, — граф повернул голову и нежно глянув, провёл осторожно, кончиками пальцев, по тыльной стороне руки девушки. — Конечно же я хотел бы говорить вдвоём с Вами столь долго, сколь это позволяют приличия.

   — Так мы говорили о свободе, — сказала Анна, отводя глаза.

С застенчивым Василием Макаровым Анна Владиславовна чувствовала себя абсолютно уверенно и предпочитала больше говорить сама, нежели слушать несчастного молодого офицера. С Андреем Трипольским у них строился живой бурный диалог на равных. Бесконечная пикировка — так бывает, когда два человека столь переполнены, что на каждой фразе перебивают друг друга, ругаются, путаются и срываются то на смех, то на обиду.

В случае с графом Виктором Алмазовым всё выглядело совершенно иначе. Анна просто сидела, открывши рот, и впитывала каждое слово этого необычного человека. Первые сомнения быстро рассеялись и были стёрты той радостью, какую доставляло девушке простое присутствие графа.

Она готова была сидеть рядышком с ним на диване бесконечно долго и слушать, слушать. Виктор многое видел за свою недолгую жизнь. Он объездил Европу, учился в трёх университетах, воевал за французскую революцию. Но более всего в сердце Анны запали два его рассказа. Один о фальшивых паспортах, другой о понимании свободы, вынесенном из какой-то африканской экспедиции непонятным и загадочным капитаном Куком, с которым Виктор встречался и долго беседовал в Италии в одном из приморских кабачков.

   — Чтобы удержать человека в неволе, — рассказывал Виктор, — мы строим большие каменные тюрьмы, ставим солдат, стреляем беглецов. А Капитан Кук говорит, что существуют в мире места где всё это решается много проще, как бы изнутри самого человека.

   — Разве можно заключить изнутри человека в равелин? — на выдохе спросила Анна.

   — Кук рассказывал об одном африканском племени. Тюрьма у дикарей выглядит как семь кольев, просто воткнутых в землю по кругу. Преступника, так же, как и у нас, приговаривает к заключению суд, но потом его не одевают в колодки, а просто ведут на пустую полянку и втыкают вокруг колья. Притом ему твёрдо сказано, это тюрьма и за колья выйти нельзя. Не оставляют рядом никакой охраны, уходят все. А заключённые в колья, хотя на первый взгляд ему ничего не стоит просто встать и уйти, сидит на месте, будто вокруг него каменные стены и вооружённые солдаты.