Анне Владиславовне надоело слушать этот вздор, и девушка позволила настойчивому графу Виктору увлечь себя в другую часть зала.

   — Глупости какие, — говорила она. — Вы верите, что могут и в самом деле быть подобные карлики.

   — Верю, — неожиданно для неё сказал Виктор, и рука графа сжала локоток чуть сильнее. — Да Вы же сами видели одного из них в свете факела.

Анна остановилась, отняла свой локоть.

   — А Вы видели, — напряжённо вглядываясь в лицо Виктора, спросила она.

   — Видел.

   — И где же, позвольте спросить, в цирке тоже.

Виктор отрицательно покачал головой.

   — Так случилось, что я был в том ските, на острове, — грустно сказал он. — Я видел эту маленькую колонию уродов.

   — И по какому же какому же поводу были там, путешествовали?

Некоторое время граф Виктор молчал.

   — Если обещаете хранить тайну, я расскажу, — предложил он, выражением своего голоса давай понять, что рассказ длинный и подлинный, а вовсе не праздная выдумка.

   — Обещаю, — Анна быстро перекрестилась. — Рассказывайте.

   — Несколько лет назад по специальному поручению я посетил этот монастырь и прожил около месяца среди иезуитов…

   — И зачем же вы туда отправились, — игриво перебила его Анна.

   — Я отправился туда, чтобы изучить монастырскую библиотеку. Меня интересовала одна рукопись.

   — Какая-нибудь летопись?

   — Нет. Я искал описание одного целебного состава, по слухам, дающего бессмертие.

   — Нашли?

   — Нет.

   — Так при чём тут карлики?

   — Кроме поиска в библиотеке я должен был привезти несколько карликов для развлечения одного очень богатого человека.

   — Не верю я Вам, — вдруг сказала Анна и поджала губки. — Получается, что Вы, граф Алмазов, и в Париже на баррикадах бились и с братьями иезуитами на короткой ноге. Вы всё выдумывает граф. Выдумывайте лишь для того, чтобы казаться оригинальнее, нежели Вы есть на самом деле.

Но Виктор не обиделся.

   — Вы не поверите, Анна Владиславовна, — сказал он с неожиданной грустью, — но я многое отдал бы за то, чтобы было так, как Вы сказали. Увы, все мои похождения истинны и они не столь восхитительны какими кажутся.

Лицо Виктора приблизилось к лицу девушки, глаза его просто обжигали её. Анна желала отвернуться и не могла.

   — Ну конечно же не нужно мне верить, — другим голосом сказал Виктор. — Не нужно. Я всё придумал. Я пошутил.

   — Дурно пошутили. Дурно.

   — Согласен. Приношу свои извинения.

Наблюдающий за ними издали Андрей Трипольский, смутился. Он вдруг припомнил что-то, что-то значительное. Но это было, скорее, ощущение, старое парижское ощущение, связанное с графом Виктором.

   — Аглаша, ты не помнишь, что-то ведь было в Париже связанное с Виктором Александровичем? Что-то неприятное, — спросил он, поворачиваясь к Аглае, стоящей рядом.

   — По-моему, напротив, — усмехнулась девушка, — только приятные воспоминания. А ты, что, действительно не можешь припомнить тот случай?

   — Нет, не могу.

   — А знаешь почему?

   — Нет, скажи, будь добра.

   — Да просто потому, что вы оба, и ты и Виктор, напились в Чёрном петухе. Вы тогда были оба, как говорящие свиньи и разоткровенничались прилюдно. Ты помнишь этот разговор?

   — Не спрашивай лучше, я тебе этого никогда не скажу.

   — Сможешь сам припомнить — хорошо, а не сможешь — живи так. — Аглая демонстративно отвернулась.

Трипольский, ощутив тёмную ярость и раздражения, пошёл через весь зал к графу Виктору.

   — Граф, — приблизившись и тронув его за плечо, сказал Трипольский, — я тут пытаюсь припомнить один наш парижский разговор и вот никак не могу. Мы с Вами, говорят, были тогда оба несколько пьяны. Возможно, чья-то честь была задета, и до сего момента не получено должного удовлетворения.

Виктор Александрович Алмазов поправил быстрым движением руки свои огненно-рыжие растрёпанные волосы и ответил неожиданно резко:

   — А вы и сейчас, по-моему, еле на ногах стоите, сударь.

   — Разве? — удивился Трипольский, и, глядя в сверкающие глаза Виктора, Трипольский понял вдруг, что перед ним стоит лютый враг

Он осознал это со всей ясностью и почти растерялся. Ведь там, в Париже, являясь членами одного общества, они были почти друзьями. А когда Аглаю тяжело ранили граф Виктор просто поразил Андрея. Он просидел возле постели девушки, как самая преданная служанка, наверное, полтора месяца никого не подпуская, и никому не разрешая даже сменить постельное бельё или вычистить ночную вазу.

Когда полиция конвента взялась за «Пятиугольник», Трипольскому и Аглае удалось сбежать, а Виктор оказался в тюрьме. Несколько месяцев назад, узнав об освобождении Виктора, оба они ждали его возвращение в Санкт-Петербург, но по приезде Виктор Александрович не удостоил Трипольского даже визитом.

Впервые после разлуки они встретились на балу у графини Полонской, и с первых же слов образовалась неловкость.

   — Простите, сударь, — сказал граф Виктор, — но мне не хотелось бы при дамах обсуждать с Вами наше общее прошлое.

   — Почему же? — удивился Трипольский. — Что дурного в нашем прошлом?

   — Мы только что говорили на эту тему с Анной Владиславовной, — сказал Виктор и глянул на Анну. — Мы пришли к общему мнению. Не всё, что мы оставили позади себя, хорошо. Даже, более того скажу, многие случаи неприятны.

Анна смотрела, не понимая, но уже чувствуя приближающуюся беду.

   — А некоторые связанные с Вами случаи просто отвратительны.

   — Вы — негодяй, по-моему, — сказал медленно Трипольский. — Я не могу этого доказать, но Вы — негодяй.

Анна перевела испуганный взгляд с Виктора на Трипольского.

   — Не нужно, — сказала она, — не ссорьтесь, господа.

   — Где и когда? — спросил Виктор.

   — Нет, — голос с трудом слушался Андрея Трипольского, — по некоторой причине не могу. Теперь не могу. Может быть, в другой раз?

В последние месяцы Михаил Валентинович Удуев сделался частым гостем в доме на Конюшенной. Секретная работа на Тайную экспедицию теперь не требовала присутствия, зато требовала совершенно определённых контактов.

Особняк Константина Бурсы, магистра ордена «Пятиугольник», был одним из таких мест. Но, как раз, в тот день ротмистр не появился на Конюшенной хотя Бурса и ожидал его. Ротмистр был одним из немногих, кто после происшедшего в феврале похищения и чудесного спасения Анны Владиславовны, не только не успокоился, а, напротив, взялся за дело Ивана Бурсы со всею тщательностью, какая только доступна немолодому жандарму в неслужебное время.

Официального дела по поводу новгородского помещика заведено так и не было, что давало, с одной стороны, полную уверенность, что где-то в недрах департамента юстиции, а, может быть, и нескольких департаментов скрыты тайные доброжелатели Ивана Кузьмича. Расследование, как и раньше, приходилось вести тайно и полуофициально. Основной задачей Удуев полагал выявить этих самых доброжелателей и составить отчёт для Тайной экспедиции.

Немного облегчало дело то, что удалось представить к рассмотрению специальной комиссией несколько мёртвых тел, принадлежащих английским каторжникам. Удуев получил тогда благодарность, и неусыпный прокурорский контроль над его действиями ослаб.

Желая получше разобраться со злодеем, не гнушающимся никакими дьявольскими методами, и не имеющими не только страха Божия, а даже зачатков совести, ротмистр, увы, никак не мог проникнуть в отстоящие за 300 вёрст от Петербурга поместье негодяя, и потому ограничивался светскими сплетнями и тщательным изучением документов.

Долгое время Михаил Валентинович Удуеву не удавалось вообще ничего обнаружить. Когда вдруг он наткнулся в архиве на список лиц, отпущенных Бурсою Иваном Константиновичем на откуп. Список был обширен, но ротмистра привлекло только одно имя.

Оказалось, что меховая лавка братьев Протасовых, что направо от Гостиного двора, не что иное, как собственность Ивана Бурсы.