Солдаты носили красивую форму. Всеми Когортами командовали молодые люди из хороших семей, делавшие карьеру в армии, но желавшие делать свою карьеру в нескольких минутах ходьбы от театра, арены и лучших ресторанов. Половина из них были друзьями Гая, и раз или два он даже сам подумывал о том, чтобы получить такое назначение, но отказался от этой идеи, поскольку не имел необходимых талантов. Но такого рода командование, а также тот факт, что когорты были призваны выполнять парадные церемонии почти в каждом публичном торжестве, привело к естественному соперничеству среди молодых джентльменов, дабы возглавить контингент с лучшей униформой. В городе, грязные, потные, кожаные штаны легионера были заменены на штаны из мягкой и красиво окрашенной замши. Каждый регимент имел свои цвета, и, как правило, получал привилегию носить плюмажи на шлемах. Хумералии, железные наплечники, которые спереди опускались на нагрудник, часто покрывались золотом или серебром. У одной когорты, доспехи были целиком из меди, и у каждого регимента была характерная обувь, часто по колено и украшенная крошечными серебряными колокольчиками. Бронзовые наголенники, давно отброшенные пограничными легионами, находившими невозможным для человека, чьи ноги заключены в металлическую оболочку, отмахать столько миль в день, по-прежнему носились половиной городских региментов, и у каждой когорты был особый дизайн для лицевой стороны своих щитов. Качество их оружия и доспехов было непревзойденным во всей Италии.

Не то, чтобы они плохо обучались. В этот период, учения у когорт проходили ежедневно. Они тренировались, как правило, рано утром, в районе Большого Цирка, который тогда был открытым ипподромом в местечке Долина Мурции, и было приятно наблюдать их марширующими, под музыку сотни флейт. В любое утро, холмы вокруг цирка были усеяны Римской детворой, которая с восторгом и завистью смотрела военизированное зрелище.

Но дело в том, что когорты не были легионами, одно дело, подавить толпу отчаявшихся и голодных безработных или сражаться из-за политических споров на узких городских улицах, и совсем другое — идти против Испанцев или Галлов, или Германцев, или Фракийцев, или Евреев, или Африканцев. Но это было не более чем восстание горстки рабов и несмотря на все их недостатки, шесть Городских Когорт включали более трех с половиной тысяч Римских солдат. Даже Гракх соглашался, отчасти. Он не спорил, принципиально, поскольку хотел бы видеть, что когорты уходят дальше, чем один дневной переход от городских стен. Но всего было двадцать семь когорт, и даже Гракх признал, что они могут делать то, что должно. Его оппозиция проистекала из глубокого страха перед этими политическими региментами, состоявшими не из крестьянских солдат, но из городских, родившихся и выросших здесь, безработных, бессовестных, коррумпированных Римских паразитов, брошенных и безнадежных, которые прожили свою жизнь среди массы рабов, на которых покоилось общество, и горстка вышестоящих правителей. Они превосходили численность трудящихся Рима, истощающееся ядро ​​ремесленников и лавочников. Они проводили свои дни на улицах или на арене; они жили на свое пособие, играли в азартные игры и ставили на гонках, продавали свои голоса на каждых выборах и душили своих новорожденных детей, чтобы избежать ответственности за их воспитание, часами просиживали в банях и жили в грязных маленьких квартирах в возвышающихся многоквартирных домах — и из них набрали Городские когорты.

Шесть когорт, выступили на рассвете, на следующий день после принятия решения Сенатом. Командование ими было поручено молодому сенатору, Варинию Глабру, которому был вручен жезл легата и он отправился в качестве непосредственного представителя Сената. В Риме не было недостатка в мужчинах более старшего возраста с многолетним военным опытом; но Рим разрушался в течение многих лет внутренней борьбой за власть, и Сенат чрезвычайно осторожно относился к предоставлению военной мощи в руки любого вне их сообщества. Вариний Глабр был тщеславным, довольно глупым, и политически благонадежным.

В то время ему было тридцать девять лет, и благодаря матери, у него имелись прекрасные семейные связи. Он не был чрезмерно честолюбив, и он и его семья приветствовали назначение как возможность приобретения значительной славы без какой-либо неопределенности. Выбирая его, Сенатское большинство усиливало свои позиции целым отрядом патрициев. Офицеры, подчиненные ему, будут делать то, что должно быть сделано военным путем; что касается командования, ему было дано несколько решений, ему были даны тщательные и четкие инструкции. Он должен был вести своих людей в Капую в полевом темпе, что означало днем. Все это расстояние следовало двигаться по Аппиевой дороге, что означало, что фургоны позаботятся о еде и воде, которые обычный легионер должен был тащить на своей спине. Ему предстояло расположить бивак со своими людьми за стенами Капуи, и не тратить более одного дня в этом городе, получить сведения о ходе рабского восстания и составить план его подавления. После этого он должен был рапортовать о своем плане Сенату, но приступить к его выполнению, не дожидаясь подтверждения. Он должен был иметь дело с рабами, как считал нужным, но должен был приложить все усилия, чтобы захватить лидеров восстания и вернуть их и в как можно большем количестве в Рим, для публичного разбирательства и наказания. Если Совет в Капуе потребует знаков наказания, он получил право распять десять рабов за пределами Капуи, — но только если это число меньше половины взятых в плен. По прямому указанию Сената все имущественные права на рабов аннулировались Сенатом, и Вариний получил указание, чтобы никакие требования к ним не соблюдались, хотя предписания по последующим искам могут быть приняты и переданы Комитету по Искам.

Это происходило до того, как в Риме появились известия о том, кто возглавил восстание. Имя Спартака еще не было известно, и не было ясно понято, как произошло восстание в школе Батиата. Городские Когорты собрались для парада на рассвете, но вышла некоторая задержка из-за спора среди офицеров, о порядке построении когорт. Солнце уже взошло, когда они начали марш. Бравурная военная музыка их барабанов и флейт разносилась по всему городу, и когда они достигли ворот, собралась толпа, чтобы увидеть, как они идут.

Гракх помнил это очень хорошо. Он и еще двое сенаторов присоединились к толпе у ворот, и он вспомнил, какое это было прекрасное зрелище — марширующие когорты, играющий оркестр, развевающиеся знамена, штандарты, так гордо качающиеся плюмажи на шлемах марширующих солдат, а Вариний во главе колонны, облаченный в полированный медный нагрудник, едущий на прекрасной белой лошади и машущий толпе, которая приветствовала его. В мире нет ничего такого, что мешало бы параду хорошо вымуштрованных солдат. Гракх хорошо это помнил.

Итак, Сенат узнал имя Спартака, и Гракх припомнил, когда он впервые услышал произнесенное имя. Возможно, это был первый раз, когда его произнесли вслух в Риме. Ненавязчиво, без особого внимания или ноты, оно было названо Варинием в отчете, который он отправил быстрой почтой из Капуи в Римский Сенат. Сообщение Вариния не было особо вдохновляющим документом. Оно началось с обычного: «Пусть это обрадует благородный Сенат», а затем он подробно рассказал о нескольких происшествиях во время марша по Аппиевой дороге и разведданных, собранных в Капуе. Главной особенностью марша было то, что три когорты, которые носили бронзовые наголенники, натерли болезненные язвы на подъеме стоп. Вариний решил, что они должны отказаться от своих наголенников и приказал, погрузив доспехи в один из фургонов, вернуть их в Рим. Офицеры соответствующих когорт чувствовали, что эти доспехи символизировали честь их региментов, что их людям нанесено оскорбление и вопрос будет решен небольшим количеством жира для ног. Вариний уступил им, и в результате более сотни человек должны были остаться в Капуе как непригодные для службы. Несколько сот человек хромали, но было сочтено, что они будут достаточно годными для участия в кампании против рабов.