- Неужели?..

- Я очень хорошо его знаю. Он не такой плохой, если не пьет. Хайме – хороший друг, и умеет держать слово, – вступилась за мужа Адела. – Ну вот, пришли люди, которые должны перенести Вас. Хайме разрешил мне уложить Вас на самую лучшую кровать… Отсыпайтесь, отдыхайте… Отдых Вам необходим. Конечно, здесь не так богато, как у Кастело Бранко, – начала оправдываться Адела, – но…

- Кастело Бранко! – горько улыбнулась Вероника, прервав на полуслове сеньору Ботель.

- Вскоре после свадьбы, – продолжала та, –  я побывала в Рио и видела самый красивый особняк на холме, из белого мрамора, с чудеснейшим парком… Вы жили там, да?

- Да, Адела… именно там.

- Вы – любимая племянница дона Теодоро, правда? – восторженно затрещала Адела. – Знаете, вчера вечером, закончив уборку и  переложив вещи в шкафах, я стала перелистывать старые журналы и увидела в них Ваши фотографии. Там целых две страницы Ваших фотографий: верхом на лошади, в бальном платье, в фехтовальном костюме с рапирой, верно?

В голове Вероники как в калейдоскопе закружились воспоминания, оживляя картины прошлого. Они прыгали и наскакивали друг на друга, словно играли в чехарду. На мгновение девушка забыла о доме Ботелей, о приветливой гостеприимной простушке Аделе, о двух рослых, крепких индейцах, с невозмутимостью бронзовых статуй стоящих рядом с ней и ожидающих указаний, чтобы перенести ее. Перед мысленным взором Вероники вихрем проносились видения: парк, фонтаны, помпезные мраморные стены, флигель оружейного зала и тот самый фехтовальный поединок, на котором она заметила ненависть, появившуюся в серых глазах Деметрио.

Сомнений не оставалось: Деметрио ее ненавидел. Она вызывала у него лишь отвращение, а его мнимая любовь и поцелуи были игрой, как нельзя более подходящей для необъяснимой ненависти к ней. Весь этот фарс был нужен ему, чтобы вырвать ее из родного гнезда, отравить душу Джонни, чтобы лишить ее расположения и привязанности дяди. Ну что ж, спектакль удался на славу: благодаря ему в глухих чащобах Мату-Гросу она стала несчастной, забитой женой, личной собственностью деспота.

- Что с Вами? – услышала Вероника откуда-то издалека озабоченный голос Аделы. – Вам стало хуже? Рана разболелась еще сильнее? – суетилась сеньора Ботель. – Хайме оставил мне таблетки на случай, если боль усилится. Это легкое снотворное, и, выпив их, Вы уснете.

- Дайте мне эти таблетки, Адела. Мне нужно забыться еще на несколько часов.

“Кастело Бранко, – подумала она. – Джонни… Бедный Джонни, если бы ты только знал!”

Если бы воспоминания позволили Веронике перенестись в особняк Кастело Бранко, она заметила бы, что все в доме стало не так. Теперь в старинных залах не играла музыка, не накрывался к обеду огромный стол под позолоченным потолком обеденной залы, не текло рекой шампанское, умело открытое ловкими руками слуг, одетых в ливреи... В парке стало тихо и сумрачно. Молчаливый парк приглушал яркий свет, льющийся с высоты небес. Казалось, жизнь теплилась лишь в правом крыле особняка, в трех комнатах Джонни: в небольшом салоне, где ожидали известий несколько друзей; в кабинете, где собрались на консилиум самые известные медики Рио; и в спальне, где лежал в кровати изможденный, исхудавший, сгорающий от лихорадки Джонни. Наследник знатного дома боролся со смертью один на один уже много дней.

- Ну что, Теодоро, доктора уже ушли? – затеребила мужа донья Сара.

- Еще нет, консилиум продолжается, но со мной только что говорил доктор Ортега.

- Надежда есть? – тихо спросила она, борясь с тревогой.

- Да, наконец-то, есть! – опустив голову, устало ответил дон Теодоро, садясь на стул. Сара с надеждой положила руку на голову мужа. Из дальнего конца спальни они смотрели на лежащего в кровати любимого сына, стараясь не упустить ни одного его движения. Рядом с кроватью дежурила сиделка.

- Что сказал Ортега?..

- Ты же знаешь, Сара, что он не только отличный врач, но еще и друг семьи. Для него не было тайной, как страдал Джонни. Он считает, что именно в этом по большей части и заключена его болезнь.

- Конечно, Джонни страдал, но если бы он не начал пить, как одержимый, ничего бы не случилось.

- Как знать, Сара, как знать! Не то, чтобы я хочу оправдать его, но удар был для него слишком силен.

- Поверить не могу, что рядом с таким ангелом, как Вирхиния... – недоуменно покачала головой донья Сара.

- Но Джонни любил Веронику, – печально заметил дон Теодоро.

- Ну и что с того? – наставительно продолжала донья. – Чуточку упорства, и он мог послать эту любовь куда подальше.

- Сказать-то это легко, Сара, а вот сделать! – задумчиво промолвил дон Теодоро. – Если бы Джонни женился на Веронике, он был бы очень счастлив.

- Я так не считаю, – резко возразила донья Сара и уже мягче добавила: –  По-моему, инженер Сан Тельмо оказал Джонни большую услугу, женившись на ней. Так лучше для сына.

- От Вероники не было известий?..

- До сих пор никаких… Вот ведь неблагодарная!..

- Ее отъезд был невеселым, – печально заметил дон Теодоро. – В последнее время, я держался с Вероникой сурово и был несправедлив к ней.

- А по-моему, все было, как всегда, я не заметила чего-то необычного. К тому же, тебе глупо беспокоиться по пустякам, когда Джонни тяжело болен. Неужели нам этого мало?..

- Одна боль не заглушает другую, да и в душе моей Джонни и Вероника неразделимы!

- Мне ли этого не знать, но что было, то было! Глупо и дальше терзаться тем, что нельзя исправить. Я понимаю, что Вероника была для тебя дочерью, но дочь ли, племянница ли – какая разница? Она вышла замуж и уехала, а с нами остался наш ангелочек Вирхиния… Дай бог, чтобы Джонни всем сердцем полюбил ее!..

- Оставь в покое Джонни, дай ему прийти в себя… Смотри, смотри, кажется он очнулся. Оставь нас одних, Сара.

- Хорошо, а я пойду к Вирхинии. Она так переживает из-за болезни Джонни, что ни ест, ни спит. Иногда я боюсь, как бы она сама не заболела.

- У Вирхинии какая-то странная болезнь. Я поговорил с доктором Ортега и о ней тоже...

- И что он тебе сказал? У нее что-то серьезное?..

- Да нет, наоборот, но поговорим об этом позже. Ступай к ней, если хочешь. Джонни пришел в себя.

- Поговори с ним и подумай над тем, что я сказала: лучше всего для Джонни влюбиться в другую женщину, – сказала донья Сара и ушла.

Дон Теодоро подошел к кровати. Джонни приоткрыл глаза и долго всматривался в стоящего перед ним человека.

- Папа, – прошептал он, узнав отца.

- Я здесь, сынок, здесь, – склонился над ним дон Теодоро. – Тебе лучше?

- Думаю, да.

- Голова болит?..

- Совсем немного... почти не болит.

- Думаю, худшее уже позади, сынок. Недавно я разговаривал с доктором Ортега, и он, наконец-то, успокоил нас с мамой.

- А мама… Где она?.. Я хочу ее видеть.

- Попозже увидишь и маму, и Вирхинию. Все так переживали за тебя.

- А как Вероника? – нетерпеливо спросил Джонни. – Было от нее письмо или телеграмма?.. Где она и как живет?..

- Видишь ли, – замялся дон Теодоро, – известия из Мату-Гросу еще не пришли.

- Но как же так?..

- Со времени отъезда не прошло и трех недель. Они, должно быть, еще не добрались.

- Пошли телеграмму в Куйабу, папа, – заволновался Джонни. – Разошли телеграммы во все отели.

- Уже послал.

- И что?.

- Пока ничего, сынок, – дон Теодоро вздохнул, – будем ждать ответ. А сейчас нужно думать о другом.

- О чем?..

- О других делах, а не о Веронике, сынок.

- Ты уже не любишь ее, папа? Тебе безразлично, что с ней? – укоризненно спросил отца Джонни.

- Нет, сынок, не безразлично, – устало ответил дон Теодоро. – Я люблю Веронику больше, чем мне хотелось бы, но есть вещи, которые нельзя изменить. Я не отрекусь от нее, и всегда буду готов помочь ей, но нужно иметь терпение, и не стоит злиться на сеньора Сан Тельмо из-за наших переживаний и тревог.