Вполне распространенное природное явление, — бесстрастным голосом объяснил мистер Честер, которому пришлось временно принять на себя обязанности шофера: инспектор в который раз опрашивал рыжеволосого парнишку-водителя, обнаружившего тело графини. Автомобиль прибавил скорости, и все равно Картрайту казалось, что злобные зеленые огни увязались за ними следом и, если догонят, — все, от железного корпуса авто до самых мелких их косточек — растает без следа в этом осклизлом зеленом мареве, мраке и ужасе и только мистер Честер продолжит вещать с невозмутимостью радиодиктора:

В предгрозовой атмосфере электрические разряды имеют свойство накапливаться у верхушек острых предметов. Католики называют означенное явление «огни святого Эльма» и осеняют себя крестом, столкнувшись с ними…

Бедная княжна Львова тут же перекрестилась на свой манер зашептала что-то по-русски, вероятно молитву. Огаст считал себя человеком светским и далеким от суеверий и перекрестился лишь мысленно, впрочем, и этого оказалось достаточно, чтобы невидимый шар в его горле растаял без следа. Они пересекли границу деревни, вдоль улиц замелькали фонари, которых из- за ярмарки было больше обычного, да и окна во многих домах еще горели — странных зеленых светлячков не стало видно.

Львовы арендовали часть скромного коттеджа на тихой боковой улочке. Стоило мисс Анне оказаться дома, как она снова всхлипнула и бросилась к матери на шею, причитая на своем родном языке:

— Mamochka, chto teper delat'? Kak mi budem zhit'? Neuzeli mne opyat' pridetsya plesti venki v pohoronnom buro?

В отличии от дочери миссис Львова умела смирять чувства, она мягко отстранила дочь и даже отчитала ее: неловко говорить при мистере Картрайте на языке, которого он не понимает, и уж тем более неприлично рыдать при гостях — Бог знает, что о них подумают! — и указала Огасту на кресло.

Призраки былой роскоши расползлись по укромным местам гостиной: на этажерке в углу были сложены альбомы для фотоснимков в тяжелых сафьяновых переплетах; в простеньком буфете, запертый, как бабочки в бауле энтомолога, теснился изысканный фарфоровый сервиз; длинные китайские курительные трубки стояли в специальной подставке, украшенной перламутром; надсадно тикали часы в резном футляре хорошей работы; с ним соседствовал портрет мужчины с ухоженной бородкой, в парадной офицерской форме; угол портрета был перетянут черной креповой лентой. Огаст удивился было тому, с каким почтением в доме Львовых относятся к покойному английскому королю Георгу, но быстро выяснил, что столь похожий на Его усопшее британское Величество благообразный джентльмен — последний русский император[47].

Из опасения ляпнуть еще какую-нибудь чушь и окончательно утратить благорасположение миссис Львовой, безупречной леди, он поспешил откланяться. Хозяйка поднялась, чтобы попрощаться, выпрямилась, опираясь на подлокотник. Ее трость стояла чуть поодаль, прислоненная к креслу. Огаст не мог удержаться, чтобы хоть мельком не взглянуть на великолепный артефакт: черное дерево и набалдашник «Адамова голова» — выточенный из слоновой кости, отполированный до блеска череп в серебряной короне. Миссис Львова проследила за его взглядом и улыбнулась уголками губ:

— Наша фамильная реликвия, хранилась в семье моего отца, его предки нашли защиту и дом в России, когда во Франции случилась революция. Но это слишком долгая история… Завтра, мистер Картрайт, мы ждем вас к чаю, правда, Нюта? Светским людям не следует менять своих намерений под влиянием обстоятельств.

Время неслось к полуночи со скоростью курьерского поезда, а по рыночной площади все еще бродили возбужденные группки людей. От одной из них отделилась длинная темная фигура и с воплями бросилась наперерез «Ролс-Ройсу», мистер Честер едва успел притормозить и опустил боковое стекло:

Что стряслось, Слайс?

На щеке у Слайса — именно он бросился под колеса автомобиля — красовался свежий кровоподтек, волосы на непокрытой голове были растрепаны, верхний карман жакета — ободран и болтался так, что виднелась подкладка:

Ой, тут такое — ужас! Я сбегал, позвонил в Энн-Холл — два раза, а вас там нету…

Перестаньте орать как медведь гризли, угодивший под трамвай! Вдохните и выговаривайте все звуки четко. Начинайте.

Слайс вытянулся в струнку, глубоко вдохнул, и объявил, как мажордом, оглашающий список гостей великосветского раута:

Капитан Пинтер, сэр Горринг и мистер Лесли сидят в каталажке.

Чудесно, — выражение лица дворецкого не изменилось, но он вылез из автомобиля, обошел Слайса, разглядывая со всех сторон, поправил его оторванный карман и осведомился: — Надеюсь, пребывание в камере развлечет коммандера и его милость сэра Эдварда?

Сомневаюсь, ихнюю милость изрядно помяли, когда тащили в полицию…

На то были причины?

Никаких особых причин не было, уверял преданный Слайс.

Драки случаются на любой ярмарке, и даже если джентльмены выпили лишнего, то пиво продают именно для этой цели. Парень сразу же отклонил предположение мистера Картрайта, что причиной раздора между мистером Горрингом и американским летчиком стало внимание леди Уолтроп. Джентльмены дискутировали исключительно о качестве местного пива, подчеркнул младший лакей. Американский мистер сказал, что пиво в Британии дерьмовое. Мистер Горринг имел другое мнение и собственные аргументы на этот счет. Лесли бросился их разнимать, на сторону летчика подтянулись пришлые ребята из цирка, сельским жителям такое, естественно, не понравилось, ну, а уж когда расколотили витрину в пабе, подоспела полиция и стала тузить всех без разбора.

Конечно, разобрать в общей буче, кто именно подбил глаз полицейскому сержанту, не представлялось возможным. Когда джентльменов все же потащили в каталажку, капитан Пинтер подошел к судье Паттерсону, как раз собиравшемуся покинуть ярмарку, и попытался донести до него это простую и справедливую мысль. Но вышло только хуже! Достопочтенный Паттерсон был непреклонен и отстоял верховенство права: задержали и самого коммандера. За что? Да за то, что он в пьяном виде поощрял драчунов криками, призывал устроить тотализатор, препятствовал действиям полиции и оскорблял самого судью!

Судя по раздраженному виду достопочтенного представителя правосудия мистера Паттерсона, он не намерен рассматривать дело до вторника, традиционного дня здешних судебных заседаний, значит, джентльменов промордуют в застенках еще больше суток, а циркачи за это время безнаказанно уберутся из деревни!

Слайс сразу же бросился к телефону и попытался разыскать мистер Честера, но в Энн-Холле управляющего не застал, номер графини Таффлет был все время занят, а в десять часов почту закрывали, и его турнули прочь…

Часы на здании суда старательно отбили четверть двенадцатого.

Черт! — бровь мистера Честера дернулась.

«Пари! Пари! Пари!» — звенело в висках у Огаста с каждым ударом.

Если коммандер по милости замшелого пня судьи Паттерсона проведет целых две ночи в камере, выиграет лорд Глэдстоун, а проиграет его, Огаста, начальник, точнее, начальник его начальника. Мистер Картрайт никогда не был карьеристом, зато, как истинный джентльмен, с пиететом относился к клубным обычаям — пари должно быть честным, никто не вправе искусственно создавать преимущества для одной из сторон! Надо было срочно спасать положение. Он опустил руку в карман, но выгреб только горсть мелких монеток — рачительный Гасси старался не иметь при себе крупных сумм наличными.

После боя часов уши заполнила вязкая тишина.

У вас имеются при себе деньги, мистер Честер?

О какой сумме идет речь?

Двести фунтов — по сотне за голову.

Дворецкий без колебаний вручил ему хрустящие

купюры:

В вашем распоряжении всего четверть часа, мистер Картрайт! Надо немедленно возвратить вас в особняк… — но Огаст не услышал, он уже вошел в полицейский участок.

Констебль повертел купюры в пальцах и запер в проржавевшем сейфе, поскольку сейчас имел дело не со взяткой, а с обыкновенным залогом, внесенным с минимальным отступлением от процедуры. Нои проступок джентльменов не так велик, сумма в любом случае перекроет штраф: юридическая наука не знает прецедентов, когда фингал под глазом полисмена высокий суд оценил дороже, чем в 50 фунтов!